Памятное лето Сережки Зотова - Владимир Пистоленко

Семибратова снова замолчала.

- Сегодня я заезжала на просо, взрослых там мало, полют, можно сказать, одни ребятишки, в третьем они, в четвертом учатся. Малыши, а не отстают от взрослых. А работа проклятая, осот растет, колючка, молочай, у привычного человека и то ладонь распухает. Я полдня с ними траву дергала. Ну хотя бы один захныкал, работают - спин не разгибают. А главное - их никто не понукает. Сами! Даже есть которые поют. Верите? А руки-то все уже в занозах. Да, детишки не хуже нас все понимают.

Часы натруженно пробили двенадцать. Антонина Петровна слегка качнула головой.

- Время бежит. Вроде только было утро, а уж полночь. Так о чем вы хотели поговорить со мной, Павел Иванович?

- Хочу степным воздухом подышать, - чуть улыбаясь, сказал он. - Вчера отчитался на педсовете и - свободный казак. В поле тянет.

- Понятно. А где бы вы хотели поработать?

- Откровенно говоря, я пришел договориться, чтобы вы закрепили за мной лобогрейку. Ведь вы собираетесь пускать их на сенокос?

- Завтра отправляем, по две в бригаду. Правда, это первый опыт, раньше лобогрейками убирали только хлеб, а сено не косили. Все-таки лобогрейка - тяжелая машина, не то что сенокосилка. Но никуда не денешься, в нынешнем году сена в два раза больше потребуется, чем в прошлом. Без лобогреек не справимся.

- Значит, перед вами лобогрейщик.

- Нет, Павел Иванович, - возразила Семибратова, - уж коли вы решили работать на косовице, то кого-нибудь из школьников пересадим с сенокосилки на лобогрейку, пускай лошадей погоняет, а вы берите сенокосилку. Вот так.

- Ни за что! Мне только лобогрейку.

- Павел Иванович, вы же недавно из госпиталя.

- Не принимайте в расчет этого факта. Сейчас я, можно сказать, здоров. Нога не болит. Да и работать-то на лобогрейке не ногами... А кстати сказать, я уже и напарника себе подобрал. Вернее, погоняльщика.

- Вон как? - удивилась Антонина Петровна. - Кого же это?

- Ученика моего, Сергея Зотова.

Умная женщина сразу поняла, что не в одной уборке тут дело.

- Пусть будет по-вашему, - согласилась она.

Павел Иванович попрощался и закрыл за собой дверь. Было безветренно и тепло. Он выбрался на середину улицы и неторопливо зашагал домой.

Глаза постепенно освоились с ночным полумраком, и темь уже не казалась такой непроницаемой, как прежде. Небо было усыпано звездами, они как-то нехотя мигали, словно сонные. Павел Иванович шел и думал о Семибратовой. Большая и хорошая у нее душа. Ведь на человека свалилось столько горя, на ее ответственности огромное колхозное хозяйство, везде нужно успеть, дать вовремя полезный совет, а она ухитряется находить время, чтобы подумать о каждом человеке.

Он обернулся назад. Окна кабинета председателя по-прежнему были ярко освещены.

"Она, наверное, и спит всего лишь два-три часа в сутки", - решил про себя Павел Иванович.

А во всем громадном селе ни огонька. Уснуло село. Да и спать-то, собственно, почти некому, разве только станционные рабочие да старики с малолетними. Остальные в поле.

НА РАССВЕТЕ

Неторопливо шагая вдоль улицы и невольно вслушиваясь в таинственные ночные шорохи и неясные звуки, Павел Иванович вспомнил рассказ Семибратовой о ребятах, работающих на прополке. Наверное, все уже спят после утомительного дня просто под открытым небом.

А возможно, какой-нибудь мальчишка или девчонка еще не уснули, смотрят в высокое небо и пытаются сосчитать звезды. Ребята любят эту игру. И Павел Иванович улыбнулся, вспомнив, как и он, бывало, принимался за это бесплодное занятие. Так незаметно дошел он до своих ворот.

Спать не хотелось, и Павел Иванович опустился на скамью. Скамья была низкая, и как он ни приноравливался, не мог сесть поудобнее - беспокоила несгибающаяся нога. Тогда он лег, подложив под голову руки. Вспомнился Сергей. В его поведении есть что-то настораживающее. Он какой-то замкнутый, необщительный. И хотя с виду рослый, но все же он еще мальчик-подросток. По всему видно, и друзей у Зотова нет. А без друзей мальчишке жить очень грустно на белом свете. Ну ничего, приедет в бригаду, успеет подружиться с ребятами.

Думая о своем будущем напарнике, Павел Иванович не заметил, как заснул. Проснулся от зябкого предрассветного ветра, потянувшего от речки Самарки.

На востоке небо чуть порозовело. Светало. Уже отчетливо были видны на фоне побледневшего неба очертания домов, чернели купы деревьев. Словно по линейке был прочерчен далекий степной горизонт. Все предметы казались покрытыми легкой, прозрачной синевой, которая будто бы струилась с неба на землю. Хотя утро еще не наступило, но село уже пробуждалось. Где-то скрипел колодезный журавель, мычала корова. Нехотя тявкала дворняжка.

Павел Иванович уже вошел во двор, как вдруг заметил на дороге быстро идущего человека. Одной рукой он придерживал на плече какой-то длинный предмет, утренний полумрак не позволял рассмотреть, что это было - жердь или связка удилищ. В другой руке он нес не то узел, не то кошелку. Немного позади бежала собака.

Павел Иванович внимательно всмотрелся. Нет, обмануться он не мог.

- Зотов! - зычно крикнул Павел Иванович.

От неожиданности тот замер на месте.

В том, что это Сергей, а не кто-нибудь другой, Павел Иванович уже не сомневался.

- Иди сюда.

Понуро опустив голову, Сергей медленно подошел к учителю.

Павел Иванович разглядел на плече у него длинные удилища и даже сосчитал их - четыре. В другой руке Сергей держал большой сверток, перевязанный веревкой.

- Здравствуйте. Вы звали? - спросил наконец Сергей.

- Да, звал. - Павлу Ивановичу было понятно, куда идет Сергей, и им начал овладевать трудно сдерживаемый гнев. - Ты куда это направляешься в такую рань?

Сергей не ответил.

- Почему же ты молчишь? На рыбалку?

- На рыбалку, - еле выдавил Сергей.

Павел Иванович приблизился к нему вплотную, стараясь заглянуть в глаза мальчика.

- Сережа, мы же договорились с тобой, - тихо, но внятно сказал он. Или успел забыть? - Тут Павел Иванович не сдержался. - Ты знаешь, что ты сделал? - тяжело дыша, зашептал он. - Если бы на фронте боец поступил так, как поступил сегодня ты, его бы считали...

Учитель не закончил своей мысли, круто повернулся и, тяжело припадая на больную ногу, скрылся во дворе.

РАННИЙ ГОСТЬ

Сергей понял, чего недосказал Павел Иванович. Он немного постоял на месте, растерянным взглядом провожая учителя. Он видел, как Павел Иванович, ни разу не оглянувшись, поднялся на крылечко, закрыл за собой сенную дверь. Тогда Сергей повернул от калитки и, сгорбившись, побрел прочь. Последние слова Павла Ивановича больно хлестнули его. Очень обидные слова. Настолько обидные, что других таких, пожалуй, и нет. Ну, а кто виноват, что с ним так разговаривают? Никто. Сам виноват. Давал слово? Давал. И опять обманул, сказал - иду на рыбалку. Кто за язык дернул? Надо было пояснить, что не на рыбалку, а, наоборот, домой. Всю ночь, мол, зря просидел. Павел Иванович и слова бы тогда против не сказал. Моя ночь? Моя. Хочу сплю, хочу рыбачу. А теперь - рассердился. После такого к нему и не подступишься. Бывает же так, что человеку не везет: не успела случиться одна неприятность, как за ней уже другая нагрянула.

В минувшую ночь с Сергеем действительно случилось много неприятного.

Все началось вчера. Вскоре после ухода Павла Ивановича домой вернулась Манефа Семеновна. Она, как всегда в таких случаях, пересчитала деньги, вырученные за картошку, спрятала их в сундук и, встав перед образом, несколько раз истово перекрестилась. По всему этому Сергей понял: картошка продана выгодно и настроение у Манефы Семеновны хорошее. И он не ошибся.

- Сереженька, а чего я тебе принесла!..

Бесцветные губы ее сложились в добрую, чуть хитроватую улыбку. Она достала из узла серый пиджак на шелковой подкладке, подняла его обеими руками за плечи и протянула Сергею.

- Ну-ка прикинь. Это в подарок за хорошее ученье.

- Купили? - обрадовался Сергей.

- Купила. Одним словом, бог послал. Сирота-то - ох, да о сироте бог. Ну-ка, застегнись. Как на тебя сшито! - заключила Манефа Семеновна, оглядев Сергея со всех сторон. - Шерстяной. И почти новенький.

Сергею пиджак тоже понравился. Главное, и не велик, и не тесен. Прямо-таки впору. И сшит на городской манер: чуть приподняты плечи, нашивные карманы - целых четыре, сзади хлястик, а внизу небольшой разрез. Другого такого пиджака в Потоцком, пожалуй, и нет.

- Дорогой? - полюбопытствовал Сергей.

- Да прямо почти дарма достался. Дорогое-то нам с тобой не по карману. Пришел, значит, поезд, ну, все пассажиры на базарчик. У кого деньги есть - покупают, а другой только поглядеть может. Ох, жаль, за сердце берет смотреть на людей: иной, видно, такой голодный, что и не приведи бог. Смотрит на твою картошку - ну, думаешь, кинется. Даже трясется весь. Вот как бывает. Больше все из этих, эвакуированных. Одним словом, дожили. Да только не нам судить. Божья воля. Ну, так вот. Подбегает ко мне парень, как бы твоего возраста. Может, чуть повыше. Уставился на картошку. Потом спросил почем. По рублю, мол. Взял одну, подержал в руке, понюхал даже, обратно кладет. Понятно - денег у человека нет. Сразу видно. "Возьми, говорю, за так. Милостыньку за ради Христа". Как сверкнет на меня глазищами: "Я, отвечает, не побирушка, милостыньку собирать. Я, говорит, комсомол, и ваш Христос мне без надобности". Снимает с себя этот пиджак и говорит: "Сколько дашь картошек?" У меня, веришь, Сереженька, даже сердце зашлось с его таких слов. А потом думаю: не ведает, что творит! Господь его, безбожника, за грехи сам осудит. А я ему картошки отсчитала. Тебе как пиджак-то, ничего? По душе?