Любовь на Итурупе - Масахико Симада

– Я хотела послушать, как ты поешь. Тайком я купила твой альбом. Даже собиралась попросить тебя дать концерт во дворце. Но это было невозможно, пока ты оставался в моем сердце.

– Певец Каору Нода уже умер. Теперь я не могу мечтать о том, как спою тебе.

– Пока жива связь между нашими сердцами, мы обязательно встретимся. Вот и его высочество опечален тем, что ты оказался жертвой нашего брака, тем, что случилось с семьей Токива.

– У меня нет ни к кому ненависти. И я сейчас ни в чем не раскаиваюсь. Я снова могу сказать: мое назначение в этом мире – любить тебя. Вероятно, я пошел против своей судьбы, но для меня любовь к тебе представлялась самым правильным из всех поступков. И пусть сузился круг моего общения, пусть я стал врагом государства, пусть меня хотели стереть с лица земли, я все равно продолжал любить тебя, и другого пути у меня не было. Ты можешь представить, как я изголодался по тебе? Я так и не смог привыкнуть к тому, что тебя нет рядом со мной.

– Если бы мне было позволено любить, как обычным людям, я бы еще раз полюбила тебя. Каору… Давай перемотаем время назад. Вернемся в тот момент, когда мы расстались, – сказала Фудзико, закрыла глаза и глубоко вздохнула.

Ее губы притягивали меня, как магнит. Мое сознание отправилось в день нашей последней встречи. Самый счастливый и одновременно самый печальный день моей жизни.

Мы вернулись в Нэмуригаоку. Остановили машину у парка, где встретили друг друга впервые, и вслушивались в тишину. После того как Фудзико выйдет из машины, мы больше никогда не встретимся. Мы знали об этом и именно поэтому сдерживали свои чувства. Фудзико четко сказала мне о своем желании стать супругой наследного принца. Ее слова гулко раздавались в моем опустевшем сердце.

– Пока живо наше обещание… Любовь не умрет. И мы обязательно встретимся так, как встретились в первый раз, – сказала тогда Фудзико. А я ответил ей:

– Я буду ждать, сколько потребуется. Поеду куда угодно. Если в Японии не найдется места для нашей встречи, я непременно отыщу его где-то еще.

Фудзико неспешно кивнула и еще раз сбоку посмотрела на меня, собираясь выйти из машины. В моей памяти отпечаталось ее бледное лицо. Наша последняя встреча закончилась тем, что я, не говоря ни слова, проводил ее взглядом. А тут я проворно схватил ее за руку, силой прижал к себе и повез навстречу другой жизни. Нажал на газ – и помчался навстречу мечтам.

Не успел я и моргнуть, как оказался в белоснежном номере отеля. Ни двери, ни кровати, только стены и потолок Никто не может нам помешать. Я обнял Фудзико за шею и хотел расцеловать ее бледное лицо, впиться в ее губы. Но она отворачивалась, и я начал покрывать поцелуями ее уши, шею, уголки глаз. От ее шеи пахло цветами, от груди поднимался ветерок, доносивший до меня тепло ее тела. Щеки Фудзико заалели, и она потянулась навстречу поцелую, может быть, оттого, что смущалась своего раскрасневшегося лица. Не помня себя, я прильнул к ее губам. Я не прекращал ласкать ее, надеясь, что она пустит меня еще глубже. Фудзико закрыла глаза и позвала меня по имени, пытаясь заглушить вздохами вырывающиеся стоны. «Можно мне сделать то, что хочу?» – я спросил ее согласия, стараясь определить ответ по ее выражению лица. Фудзико приоткрыла глаза и улыбнулась. Я поцеловал ее в улыбающиеся губы и осторожно уложил на постель. В мгновенье ока все, что скрывало наши тела, было сорвано, и передо мной распустился благоуханный цветок Задыхаясь от аромата, я жадно наслаждался ощущениями, позабыв обо всем.

Вдруг я почувствовал боль в виске, казалось, что из него, как из источника, бьет вода. Я приложил ухо к груди Фудзико, и мне послышалось, будто падают капли. Наши сплетенные тела были окутаны прозрачным покрывалом воды, чистые ручьи омывали нас с ног до головы. Комната преобразилась: вода низвергалась водопадом, текла рекой, унося нас, так и не разомкнувших объятий, неизвестно куда. Мы отдались во власть потока, смывающего стыд, раскаяние, злость, горечь – весь мусор, скопившийся в памяти, возрождая свежесть и страсть былых дней. Фудзико увлекала меня вслед за подводным течением, проходившим через ее тело. Когда его темные воды поглотили меня, я услышал, как Фудзико вскрикнула в экстазе. Я понял: она любит меня. Ставшая могучей рекой Фудзико обнимала меня, и мне казалось, она уносит меня в какое-то очень родное и до боли знакомое место. Куда я направляюсь? В мир, который существовал задолго до моего рождения человеком? В утробу матери? Нет, в океан, гораздо более далекий и древний.

31

Я вернулся. Очнулся ото сна, почувствовал себя одиноко, не увидев рядом Фудзико, но путешествие к истокам жизни вернуло мне кое-что очень важное. Мои мужские способности, которые, как я полагал, навечно уснули, вновь пробудились во мне. Впервые запять лет наступила весна. Я невольно положил обе руки на припухлость между ног, проверив и левой и правой рукой твердость члена. Сначала я даже не мог поверить. Я спешил убедиться, действительно ли в мое тело вернулась весна. Вызывая из глубин моей памяти один за другим образы женщин, которые когда-то меня любили, я тихо предался самоудовлетворению. Уснувший на время источник наслаждения не иссяк, он переполнялся жизненной силой. Впервые за прожитые полвека своей жизни я испытывал благоговение, удовлетворяя себя. Подарок от призрачной Фудзико.

Лишенный своих мужских способностей, я стал смотреть по-другому не только на секс, но и на множество других разнообразных занятий. Но как только ко мне вернулась моя сила, я стал находить совершенно новый смысл в том, как ходить, спать, дышать, пить воду и любить. Вполне возможно, что я пребывал в долгом плену кошмаров, порожденных раскаянием, злостью и досадой. А лес пробудил меня.

В лесу я краешком глаза увидел еще одну реальность. Жизнь нельзя повернуть вспять, но вместо этого я научился владеть временем, текущим в мире снов. И те, кто умер, и жившие вдалеке от меня моя жена и Фудзико приходили в мои сны в добром здравии, полными жизни и бодрости.

Из глубин моей памяти всплывали образы: голубые жилки, просвечивающие на висках Андзю, пальцы жены, гладящие мой затылок Вот она говорит: «Ну чего тебе?» – оглядывается и улыбается. Я вспомнил так много всего: как волновался в ожидании Фудзико, проникнув сорок лет назад в ее комнату в Нэмуригаоке; как смущался, когда Фудзико вернулась в комнату и застала там меня; как перестал бояться, когда она сказала удивительно спокойным голосом: «Я почему-то почувствовала, что ты здесь».

Я помнил ее печальное лицо в то мгновение, когда закрывались двери лифта во время нашей встречи на подземной стоянке. Не исчезло из моей памяти и ощущение от прикосновения к ее щеке в Нью-Йорке на станции «Пенн-стейшн». Я существую, потому что помню об этом. Мое тело наполнено ее радостями и горестями, ее безысходной печалью, чувством вины, словами, которые она говорила, снами, которые видела.

До какого бы отчаяния ни дошел человек, он спасается в своих снах и иллюзиях. Особенно тот, кто страдает от любви. Еще одна жизнь, которую придумало мое сознание, была безумно красивой. Но и когда я очнулся ото сна, реальность оказалась вполне достойной. Наутро после соединения с Фудзико я вышел из хижины полюбоваться рассветом у подножия горы. Смутная граница между ночью и утром была окрашена в темно-синий цвет. За этой синей границей находилась страна мертвых. Я получил бессрочный пропуск в эту страну. Боль проникает в плоть глубже любого лекарства. Но ты в моем неприкаянном сердце глубже любых страданий. Теперь мне стало понятно: самая моя большая гордость – это то, что Фудзико полюбила меня.

Жизнь на этом свете похожа на любовь: у нее нет ни начала, ни конца.

Одно из Костиных предсказаний исполнилось, и я спустился с горы. Костя пробыл там в одиночестве еще десять дней, в начале апреля встретился с Великим Духом, так же, как и я, очнулся от кошмара и вернулся, обретя другую реальность. Наверное, скоро он начнет расти. Костя говорит, что Великий Дух явился ему огромным усатым мужчиной ростом под два метра, ну точь-в-точь Петр I из учебника истории. Он сказал Косте: «Построй здесь Константинополь, сделай его мирным городом».

Костя – уменьшительное от Константина, и город, названный его именем, стоит на пересечении Востока и Запада. Наверное, вскоре Костя поймет, чего ждет от него Петр Великий. Теперь у него есть предназначение. Выражая уважение к тому, кто, вероятно, будет теперь распоряжаться судьбой острова, я называю Костю принцем Итурупа.

Как и предсказывал Костя, Мария Григорьевна отошла в мир иной в середине апреля. Зная о своей скорой смерти, она отказалась от лечения, сын и дочь заботились о ней в хижине, где она привыкла жить, пока она не переселилась в страну мертвых, где привыкла бывать. Косте она сказала: «Ты вырастешь», а Нине: «Если мне удастся встретиться с твоим отцом, я попрошу его, чтобы он не мешал твоей любви».