Берия. За что его не любят… - Дения Кобба

В частности, уже 4 апреля за № 0068 выходит приказ, очень похожий на документ от 26 ноября 1938 г., где также речь шла о «запрещении применения к арестованным каких-либо мер принуждения и физического воздействия». Интересно, что даже стилистически они очень похожи: и тут и там – незаконные действия работников следственных отделов и охраны именуются «грубейшими извращениями советской законности». Берия в категорической форме вновь запрещает своим приказом любое применение силы в отношении лиц, находящихся как под следствием, так и в местах отбывания наказаний.

Более того, настоящий приказ предупреждал весь состав органов МВД, что дальнейшая практика применения физического насилия над людьми повлечет за собой уголовную ответственность как для исполнителей, именуемых «непосредственными виновниками», так и для их руководителей, так как в практике функционирования советской государственной системы устные санкции руководящих работников были обыденностью, вполне сочетавшейся с письменными распоряжениями.

Данная мера вновь, как и в 1939 г., явилась своеобразным положительным прологом вступающего в должность министра, но только в данном случае речь уже шла о человеке, имевшем амбициозные притязания на гораздо более высокие посты и руки которого почувствовали волю для действий, давно тщательно продуманных, но которые ранее предпринять было нельзя. Ведь данный документ вышел несколько позже письменных предложений Берии, поступивших на имя Маленкова еще 26 марта 1953 г., касающихся проведения амнистии.

Разумеется, Берия и ранее прекрасно был осведомлен о методах работы следственных частей МГБ, как понятно и то, что Берия прекрасно знал и о положении дел в лагерях, и количестве заключенных, одним словом, обо всем. Однако инициировать свои предложения при Сталине, особенно в последний период его правления, было совершенно невозможно. Теперь же инициативы Берии в силу специфической политической ситуации борьбы за власть между различными партийными группировками могли быть представлены как своего рода попытки «замазывания глаз с целью узурпации власти», и так в целом совершенно благая идея о проведении широкой амнистии лиц, содержащихся в колониях, тюрьмах, лагерях, количество которых Берия определяет в 2 526 402 человека, в последующем была представлена как не что иное, как специальная акция по криминализации общества с целью усиления единоличного контроля за государством.

Об этом впоследствии говорил и Маленков на заседании пленума ЦК КПСС 2 июля 1953 г., где он, в частности, утверждал, что сама идея проведения амнистии является совершенно правильной. Но Берия подходил к этому мероприятию со своих позиций. Он проводил эту меру с вредной торопливостью и захватил контингенты, которых не надо было освобождать. «После событий мы поправили и дальше еще поправим это, но поведение Берия вокруг вопросов амнистии является, несомненно, подозрительным…», – в конце заключает Георгий Максимилианович.

Хотя, скорее всего, в действительности проект Берии предполагал выпуск на свободу до миллиона человек, осужденных на сроки, не превышающие 5 лет, и женщин, имеющих несовершеннолетних детей. Предполагалось также сокращение срока наказания до 10 процентов осужденным более чем на 5 лет.

Эта мера была вполне оправдана и целесообразна, по мнению практичного Берии, и он об этом пишет сам, указывая, что подобное количество заключенных само по себе было уже экономически невыгодно, наносило некоторый вред политическому престижу Советского государства на международной арене при условии, что подавляющая часть лиц, содержащихся под стражей, осуждены за преступления, «не представляющие особой опасности для государства». Помимо этого Берия высказал идею о пересмотре Уголовного кодекса СССР и УК союзных республик с учетом смягчения меры наказания за хозяйственные, должностные и бытовые преступления, заменив в них уголовную ответственность на административную и дисциплинарную, а также предложил «смягчить уголовную ответственность за отдельные преступления».

Это было совершенно необходимо, если учесть, что по Указам от 26 июня 1940 года и 15 апреля 1942 года за такие проступки, как опоздания на работу или невыполнение обязательной нормы трудодней, в 1940 году было осуждено более 2 миллионов человек, в 1946 году – 1,2 миллиона человек, в 1947 более 1 миллиона, в 1948 году – 938 тысяч.

В данном случае речь уже идет, в особенности если воспринимать происходящее в целом, то есть с учетом проекта передачи ГУЛАГа из системы НКВД-МВД в подчинение Министерству юстиции СССР и ряда других предложений Берии, о качественном переустройстве советской государственной машины сталинской модели.

Берия подспудно, постепенно начинает выстраивать собственную идеологию, основанную не на балансировании в условиях постоянного физического устранения конкурентов и стравливания между собой различных социальных и политических групп, как это делал Сталин, который распространил данную идею на все советское общество, а на своеобразной, если можно так сказать, «целесообразной» модели, предполагающей примат практицизма.

Вся деятельность Берии как государственного чиновника СССР была так или иначе подчинена этой идее, и поэтому попытка ее реализации в условиях, когда это стало возможным, была, возможно, и реализуема, хотя Берия и не учел некоторые важные детали, прежде всего недоверие к нему партийно-номенклатурного аппарата, за что впоследствии и поплатился.

В целом же предложения министра МВД по некоторому смягчению полицейского контроля со стороны государства – мера своевременная и оправданная. И фактически она удалась и имела свое продолжение во второй половине 50-х – в 60-х годах.

В этот же период Берия проводит расследование и привлекает к уголовной ответственности людей, ранее награжденных орденами и медалями на основании Указов Верховного Совета СССР за убийство Михоэлса. Данный случай не является рядовым. И эта история вообще могла иметь очень далеко идущие перспективы. Во-первых, Михоэлс был народным артистом СССР и достаточно видной общественной фигурой Советского государства в 40-х гг. Во-вторых, и это, быть может, еще более важно, в течение войны Михоэлс возглавлял Еврейский антифашистский комитет (ЕАК), инициативу создания которого поддерживал Берия.

ЕАК выполнял очень специфические и крайне необходимые задания Берии, который, в свою очередь, получал санкции на их проведение в ГКО. Михоэлс и его сторонники имели тесные связи с американскими капиталистами еврейского происхождения, которые, основываясь на выдвинутой идее организации в Крыму еврейского государства, серьезно помогали СССР, включая и вопросы атомного шпионажа.

Тем не менее, когда после войны взгляды Сталина на еврейскую проблему изменились и ЕАК стал им нужен, народный артист СССР Михоэлс стал мешать и был попросту физически устранен, а люди, сделавшие это, получили государственные награды. Берия же в данном вопросе имел категорически иную точку зрения. Он, как инициатор идеи создания ЕАК, всегда самым серьезным образом относился к проблеме еврейского народа, опять-таки с чисто практической точки зрения.

Крупные и влиятельные еврейские общины есть фактически в каждой капиталистической стране, тогда же эти диаспоры были еще более многочисленны, и Берия предлагал использовать их влияние, финансовые возможности и политические связи, проводя политику поддержки сионизма, стремившегося создать самостоятельное суверенное государство на Ближнем Востоке, чему в то время противились англичане.

В этой связи дело Михоэлса, пересмотренное с приходом Берии в МВД, и в общем контексте всех его предложений выглядит совершенно иначе, нежели чем просто «техническая» реабилитация заслуженных людей и наказание оперативников и следователей-злоупотребителей. Нет, данная инициатива Берии была большим, если учесть тот факт, что в фабуле обстоятельств дела по убийству Михоэлса и обвинения его исполнителей – Цанавы и Огольцова – Берия шесть раз упоминает о санкции и личной осведомленности Сталина в данном деле, хотя он и делает это словами самих обвиняемых. Тут просто напрашивается предположение, что Берия начинал готовить почву уже возможного дальнейшего разоблачения практики сталинизма, по крайней мере частичного, того, что впоследствии сделал Хрущев. Но только он очень торопился. Такие вещи нужно было готовить тщательнее, а он, как говорится, намеренно показывал игрокам свои козыри, полагая, что они так напуганы, что больше опасности не представляют. Они действительно подобными «делами» были напуганы до предела. Кто мог из них предполагать, что дальше ждать от Лаврентия Павловича, если тот, по сути, в открытую начал шатать «трибуну, на которой они сидели»? Они, образно говоря, упадут, а он останется один – победитель, да еще и в образе героя-освободителя от страшного прошлого… Такой суетливости и топорной прямолинейности «соратники», конечно, не могли спустить с рук, как бы они ни боялись. Страх тут и мог стать и стал движком «антибериевской» игры. Но продолжим.