Селфи с судьбой - Татьяна Устинова

Катерина оглянулась и остановилась. Она была в тёмных очках, нос прятала в глубокий меховой воротник.

– Боже мой, почему вы раздеты, Илья?.. Так похолодало!

– Мы в чайную ходили, здесь два шага.

– Господи, как можно в чайную после наших завтраков?! Я уговаривала Клавдию поехать со мной в Москву, а она ни за что не соглашается. Сходите в Воскресенскую церковь, ребята. Там такой чудесный батюшка служит. – Катерина взглянула на Ангела и вдруг переменила тон: – Что такое, девочка? Ты плачешь?..

– Нет, конечно! – возмутилась поэтесса, у которой от слёз двоилось и плыло в глазах.

Катерина достала из кармана шубки пакетик с салфетками и сунула ей в руку. Та схватила, но пока разворачивала, капля всё-таки упала на негнущуюся кожу куртки.

– Давайте вместе сходим, – предложил Илья. – Раз уж вам там понравилось.

– У меня дела, – сказала Катерина. – Неотложные и неприятные. Ничего не поделаешь.

Из-за угла вырулил Николай Иванович и стал приближаться, печатая шаг.

– Мне иногда кажется, что он за мной следит, – пробормотала Катерина и опять сунула нос в мех. – Я должна идти. Не огорчайся, – она погладила Ангела по руке. – Не огорчайся, девочка, правда. Если из-за всякой ерунды страдать, вся жизнь уйдёт на страдания. А времени… мало.

– Я не огорчаюсь, – глядя в асфальт, выговорила Ангел.

– Приходи ко мне пить чай. У меня есть лимон и коньяк.

– Мне ничего не нужно.

– Спасибо вам, – сказал Илья.

Катерина быстро ушла, за ней проследовал Николай Иванович, приложив в виде приветствия руку к своему английскому кепи.

– Следит, – сам себе сказал Илья. – Вполне возможно, что так и есть.

В гостинице было так тепло, что он всей кожей – даже под волосами – моментально почувствовал, как замёрз. Ангел тут же ушла. Илья первым делом сообщил администраторше, что у него из номера пропала директорская папка, на что та твёрдо сказала, что этого не может быть.

– Тем не менее она пропала.

– Да вы небось сами переложили и забыли.

– Я даже в руки её не брал.

Тут она заволновалась.

– У нас не воруют, – сказала она, и губы у неё дрогнули. – Ну что вы! У нас каждый человек на виду. Работу потерять ничего не стоит, и где потом искать? Никто же не возьмёт. Давайте вместе поищем, я к вам поднимусь.

В номере люкс «Николай Романов» она долго и тщательно обшаривала все углы. Илья, сидя верхом на полосатом стуле, смотрел в окно и думал. Совсем упав духом, администраторша принялась куда-то звонить, и вскоре появился толстый охранник в форме и тоже стал искать папку, а потом прибежала вчерашняя горничная. Она была в пальто, накинутом поверх спортивного костюма, и от неё пахло жареным луком. Должно быть, готовила обед, когда позвонила начальница, и она примчалась в чём была.

– Я не брала, не брала, – повторяла она в ужасе. – Вы меня знаете, Валентина Васильевна.

– А ключи? Ключи от номеров давала кому-нибудь?!

– Никогда, у нас же запрещено, у нас строго! Ничего я никому не давала.

– А вещь-то пропала! Нужно Олег Палычу звонить. Ну что за беда, господи!.. Ещё слухи пойдут, что у нас воруют!

– Я не воровка, я не брала ничего.

Илья всё смотрел в окно. Потом повернулся и спросил:

– Парк огорожен забором?

Все трое уставились на него. Охранник осуждающе, администраторша растерянно, а горничная в страхе.

– Что вы говорите? Парк?

– С той стороны можно зайти в гостиницу? Через кухню?

– Господи, да при чём тут кухня?!

– Можно, – пробасил охранник. – Только у нас там человек посажен для безопасности. И на кухне до ночи народ работает. Посторонний не зайдёт.

– Так, хорошо, – сказал профессор Субботин и поднялся. – Всем спасибо. С папкой я сам разберусь.

– Да как же?!

– Я разберусь сам, – повторил Илья Сергеевич. – И директору звонить не нужно. Я позвоню потом.

Горничная тяжело дышала и сглатывала – шумно.

– Я знаю, что вы не брали никакую папку, – сказал ей Илья. – Не волнуйтесь.

Выпроводив их, он немного погрел на батарее руки, которые никак не согревались, походил по номеру, потом посидел в кресле.

…Никакого проблеска, никакого стройного решения.

В детстве, в школе, а потом в институте он очень любил алгебру и математический анализ. Ему было лет тринадцать, когда вдруг прояснилось в голове, и он отлично запомнил этот момент. Он решал уравнения и сокращал хвостатые дроби, и неожиданно стало ясно, что правильный ответ вовсе не на последней странице задачника, а вот он, прямо перед глазами. Если в какой-то момент уравнение переставало его слушаться, а числитель и знаменатель дроби теряли красоту, это означало, что он перепутал знаки или степени или потерял букву. В результате непременно должно получиться нечто законченное, совершенное. И если не получается, нужно всё начинать сначала. Он помнил свой восторг, когда сложные уравнения на листе бумаги начинали упрощаться, сжиматься, выстраиваться, принимать совсем другой вид. Просто глядя на финальную формулу, он мог точно сказать, правильно решена задача или неправильно, и ему не нужно было заглядывать на последнюю страницу учебника!..

В предложенной ему задаче ни сократить, ни упростить ничего не удавалось. По всей видимости, он то и дело путал знаки и терял степени! Чем больше он думал, тем уродливей выглядело уравнение, а так не бывает. Ответ должен быть прежде всего элегантным.

Илья пристроил на батарею кеды – кедульки, как выразилась недавно перешедшая в неформалы поэтесса Ангел – и натянул сапоги. В середине России в середине октября ходить в кедах нельзя, а в сапогах можно. На худой конец, в меховых мокасинах, как у полоумного Матвея!..

Илья постучал к Матвею, но безрезультатно. На лестнице его сапоги производили страшный грохот. За высокими дверьми конференц-зала горел свет, Илья зачем-то подёргал ручку, но зал был заперт.

В холле Николай Иванович читал газету, положив ногу на ногу. Возле него на столике стоял поднос, а на подносе чайник и чашка.

– Матвей Александрович ушёл? Или у себя? – спросил Илья у администраторши, которая шмыгала носом и отводила глаза.

Та сказала, что ушёл сразу после завтрака и не возвращался.

– Должно быть, на берегу, – добавила она. – Он любит возле воды сидеть. Так вы в полицию точно не хотите обратиться? По вопросу кражи?

– Не хочу, – сказал Илья и вышел на улицу.

Он обежал особняк, покачался немного на качелях, дождался, когда Клавдия выйдет курить, и сообщил ей, что она совершенный Поль Бокюз.

Клавдия хохотала и стреляла глазами. На фильтре папиросы оставался кровавый след от её помады, жёлтые кудри подпрыгивали, и все выпирающие из фартука красоты сотрясались от тяжеловесного Клавдииного кокетства.