Белоснежный лайнер в другую жизнь - Анна Данилова

– Сначала я хотела сказать тебе, что еду туда, чтобы поучить язык, просто отвлечься, переменить обстановку… Но вот сейчас решила сказать тебе всю правду. Пожалуйста, отпусти меня! Я уже достаточно взрослая, чтобы принимать решения, и пока что я не собираюсь замуж, но вот поехать с Питером к нему домой, познакомиться с его мамой, родными… Не вижу здесь ничего предосудительного или поспешного.

Бантышев взглянул на притихшего Желтухина. Ну конечно, он в курсе всех Катиных дел, у них всегда были от него, от отца, секреты, и Борис здесь сегодня не случайно, он тоже на стороне Кати и готов прийти ей на помощь, убедить его, Бантышева, в том, что он должен дать согласие на эту поездку… И Лиля прямо с порога намекнула ему, что согласна с Катей и тоже на ее стороне… Пятеро против одного.

– Катя, я предлагаю отложить этот разговор на другой раз… Я же только что узнал о твоем желании поехать в Лондон. Мне надо все обдумать, взвесить.

– Папа, но я и так уже откладывала сто раз, пока не решилась вот сегодня взять и сказать тебе о своем решении… Ты пойми, что, даже если ты будешь против, я все равно поеду… Но мне не хотелось бы уезжать с чувством, будто бы я пошла против воли отца, я готова ответить на любые твои вопросы… Дядя Боря, скажи папе…

Это выглядело так смешно, так по-детски, что Бантышев не выдержал и улыбнулся. Словно Кате было пять лет и она уговаривала отца купить ей, к примеру, щенка или попугая…

– Представляю, в каком вы сейчас находитесь шоке, – наконец заговорил Оливер, – как вам сейчас трудно согласиться с вашей дочерью, но уверяю вас, эта поездка пойдет ей на пользу… Мы с вами пока что чужие люди, это ясно, но наши дети влюблены… Рано или поздно в жизни молодых людей наступает такой период, когда они уже не принадлежат себе… Конечно, о свадьбе речь вести еще рано, но, чтобы Катя и Питер получше узнали друг друга, пусть они поживут у нас в Лондоне… Мы с вами не должны идти на поводу родительского эгоизма, мы должны понимать, что ваш отказ может повлечь за собой тяжелые последствия для вашей дочери и для моего сына. Вы переживаете за свою дочь и боитесь ее отпускать с малознакомыми людьми, а я болею душой за сына, который может не выдержать разлуки с вашей дочерью… Мы уже пожили в Москве, здесь, у вас, пусть теперь Катя поедет к нам…

– Оливер, я рад, что вы так прекрасно говорите на русском языке, и мы как бы должны понимать друг друга… Но поймите и меня: я же вас совсем не знаю! Я вижу вас сегодня в первый раз!

– А если бы Питер здесь был один, без меня? Вы бы отпустили Катю в этом случае? Мне кажется, что мое случайное присутствие в этот момент рядом с сыном должно пойти в этой ситуации ему, да и всем нам только на пользу! Вы без труда сможете навести справки обо мне, о моей семье, стоит вам только этого пожелать… У меня хорошие связи с посольством Великобритании в Москве, я могу устроить встречу с влиятельным человеком, работающим там, чтобы вы хотя бы не подозревали нас с сыном в чем-то криминальном…

– Я не слышу голоса вашего сына… – вдруг неестественно высоким голосом воскликнул Бантышев. – Питер, вы примете участие в разговоре?

Питер залился краской. Закрыл глаза, после чего, словно встряхнувшись и придя в себя, тихо произнес:

– Я люблю Катю, и, если бы мне не было так мало лет и за спиной у меня был бы университет, я бы просил руки вашей дочери… Но поскольку обстоятельства складываются таким образом, что я не могу себе пока еще позволить жениться на ней, то я был бы счастлив видеть ее каждый день, любить ее, пока не наступит тот благословенный день, когда я смогу сделать ей предложение. Я знаю, что Катя считает так же, как и я. Мы с ней все обсудили. В Лондоне мы будем прилежно учиться, жить в одном доме, вместе на будущий год поступим в университет (надеюсь, что к тому времени у Кати будет хороший английский)… Словом, у нас масса планов, и мы хотим быть вместе. Я прошу вас, Сергей Борисович, позволить Кате поехать с нами. Мой отец сделает все возможное и невозможное, чтобы Катя в самое ближайшее время получила визу…

– Папа! – воскликнула Катя, не в силах молчать. – Ну же! Ты же знаешь, что я все равно поеду… Но мы не должны расставаться врагами… Ты не можешь потерять меня, как потерял маму!

Бантышев пришел в ужас от таких слов дочери. Вот оно: молчала, молчала, все знала, все понимала и, конечно же, в душе обвиняла его в смерти матери, и вот только теперь не выдержала, сорвалась… И Бантышеву в эту минуту вдруг стало так жаль дочь, так тяжело на душе при мысли, что она сразу после смерти матери, еще не оправившись от столь тяжелой потери, терпела рядом с собой совершенно постороннюю женщину, эту несносную Исабель, и все это ради него, ради своего отца, что чувство вины взяло верх, и он понял, что отпустит ее в Лондон, что он сделает для нее все, о чем бы она его ни попросила…

– Хорошо, Катя, поезжай…

И Катя неожиданно расплакалась. Вскочила, обняла отца и принялась целовать его в макушку. Он чувствовал ее теплые слезы на своей голове, и ему самому захотелось плакать.

– А я так боялась тебя, так долго молчала, не представляя, чем может закончиться наш разговор… Питер, я же говорила тебе, что у меня отличный папа, что он все поймет… И вам, Оливер, тоже спасибо… Знаете, у меня так голова кружится…

Она вдруг побледнела, и Бантышев испугался. Он и не представлял себе всю степень напряжения, которое испытывала Катя, готовясь к этому разговору. Лиля вскочила со своего места и принялась махать руками перед лицом Кати, которая становилась все бледнее и бледнее…

Катю, потерявшую сознание, отнесли в спальню, Лиля принесла нашатырный спирт, смочила ватку и дала ей понюхать.

– Она перенервничала, перенервничала… Бедняжка, сколько испытаний…

Питер сидел рядом с Катей на постели и, Бантышев видел, крепко держал ее за руку. Борис предложил вызвать «Скорую помощь», но Катя, уже придя в себя и услышав это, сказала, что не нужно, что ей стало лучше, и попросила оставить их с Питером одних в спальне.

Бантышев, Лиля, Оливер и Желтухин вернулись за стол. Сергей разлил водку по рюмкам.

– Оливер, мне кажется, что это сон: вы, ваш сын, моя дочь… Как вы вообще оказались в Москве? Вы туристы?

– Не совсем. Я здесь по делам, а Питера взял с собой, чтобы показать ему Москву…

– А где вы научились так хорошо владеть русским?

– Выучил, – уклончиво ответил Оливер. – К тому же у меня жена русская… Сергей Борисович, я знаю, что у вас умерла жена… Примите мои соболезнования…

– Спасибо, Оливер. Катя много пережила, нервы ее расшатаны… Но вообще-то она девочка крепкая… – Он вдруг понял, что ему почему-то неприятно сейчас говорить об Ирине, и, вместо того чтобы сказать хотя бы пару слов о покойнице, он перевел разговор на дочь.

– Вы можете не стесняться меня, Сергей, я понимаю, что жизнь продолжается, что вы решили жениться на этой очаровательной женщине, Лиле… Тем более, отпустите Катю. Вам обоим, вам и Кате, это пойдет только на пользу. Я вот только хотел спросить, быть может, ее бабушка будет против? Надеюсь, ваши родители или родители вашей покойной жены еще живы?

– К сожалению, моих родителей уже нет в живых, а у Ирины есть мама… Но не думаю, что она будет против… Возможно, вам, англичанам, покажется это странным, но так сложилось в нашей семье, что свою тещу я никогда в жизни не видел… Да, повторяю, она жива, с ней все в порядке, она живет под Волгоградом, она еще не старая и полная сил женщина, но со своей дочерью у нее не сложились отношения… Когда я познакомился с Ириной, я вообще думал, что она – сирота. Ира не любила рассказывать о том, что произошло между нею и матерью и почему они не общаются, не видятся, разве что иногда перезваниваются, когда случается что-то важное… смерть или рождение родственников…

– Ирина – единственная дочь у матери?

– Кажется, да, но точно я сказать не возьмусь. Во всяком случае, я ни разу не слышал, чтобы у моей покойной жены была сестра или брат. Вот так…

– Что ж, это облегчает задачу…

– Какую задачу? – спросила Лиля, внимательно слушавшая разговор.

– Значит, Катю никто здесь не держит… – объяснил Пирс. – Знаете, как иногда бывает: бабушка скажет «нет», или любимая тетя…

– Вы же сами видели, какая у меня решительная дочка… Сказано – сделано. Даже если бы я сказал «нет», она все равно бы поехала… Но в глубине души, я предполагаю, мы бы смогли договориться. Даже если бы ваш сын не произнес такую пламенную и основательную речь. Знаете, он мне понравился… Хороший мальчик.

Алкоголь сделал Бантышева великодушным. Рядом с ним была Лиля, к которой он привязывался все больше и больше, здесь же, за столом, сидел, как всегда, молчаливый и сосредоточенный, преданный семье Борис Желтухин, и даже этот англичанин (про себя он окрестил его Оливером Твистом) показался ему на редкость симпатичным малым.

– Борис, а ты чего молчишь?

– Я так рад за Катю, – кивнул головой Желтухин. – Я тут речь на всякий случай заготовил, тоже не ожидал от Питера такой решительности и такой крепкой, мужской основательности… А тут все так хорошо сложилось. Я рад, очень рад, что мне не пришлось встревать. Ты знаешь, я предпочитаю роль стороннего наблюдателя…