Сделай это нежно - Ирэн Роздобудько
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока в «курятнике» первого секретаря Старокрымского райкома партии лежали дрова и спали куры, ее душа не могла быть спокойной, а остальное ее не волновало!
Она поселилась неподалеку в комнате, которую сдала ей старинная приятельница, и в окно видела, как каждое утро во дворе партийного босса медленно идет строительство нового сарая – старый постепенно все же освобождали для музея благодаря ходатайству друзей-писателей.
Возглавляя это движение и до последнего веря в справедливость, она писала письма, ездила к высокому начальству, обивала пороги ненавистных ей инстанций и медленно собирала и выкупала все разворованные из Домика вещи – ломберный столик, чернильницу, медную фигурку собаки, кровать с металлическими перилами, на которой скончался ее муж…
Некоторые жители, пряча глаза, возвращали вещи бесплатно и извинялись.
Шепотом…
Ведь уже готовые для реабилитации документы были аннулированы с грифом: «Оснований для реабилитации нет».
…Она проходила по улицам своего родного города – прямая, спокойная и гордая, а ей в спину летели палки и камни. Дети, любившие ее за гостинцы и хорошее отношение, бежали за ней следом и кричали:
– Фашистка!
– Шпионка!
Однажды разогнать маленьких озорников выскочила молодая учительница. А разогнав – горько расплакалась.
– Ну что вы, девочка, не беспокойтесь! – сказала ей Нина Николаевна. – Дети не виноваты. Их научили.
Но были и другие…
Двести человек в месяц!
Они приезжали группами и по одному. Они выходили из автобусов на остановке маршрута «Симферополь – Старый Крым» – с горящими глазами и пылающими от волнения щеками, они были пыльные, как древние путешественники, и выжженные солнцем, как капитаны, они были разного возраста – от мала до велика, среди них были девочки и женщины с глазами, полными бликов моря, с ветром в волосах и ощущением неотвратимости чуда в их жизни! Все они хотели поклониться той, которую их любимый писатель назвал «лучшим подарком “Секрета”»!
Своим светлым, свежим и разноцветным присутствием они разряжали душную атмосферу несправедливости, окружавшую эту женщину.
Новый удар назрел после смены начальства в городском совете. Если предшественник нового главы только распускал слухи, писал «телеги» и печатал лживые статьи в прессе, его преемник просто приказал снести Домик Грина, ведь его руины якобы портили вид города.
И Нина Николаевна в очередной раз сорвалась в Киев, чтобы опередить подписание приказа в более высокой инстанции.
– Грин? – спросил у нее инструктор ЦК по культуре. – Для того, чтобы восстановить его Дом, кое-чего не хватает…
– Чего именно? – спросила она.
– Причина в том, что он… м-м-м… выпадает из контекста русской литературы! – услышала в ответ. – Он никогда не писал о времени, в котором жил. У него нет родины!
– Его родина – человеческие души! – в отчаянии бросила она.
И вышла.
Вернулась в Старый Крым.
И снова шла под пулеметными очередями взглядов, ведь за время ее отсутствия в «Каперне» расцвела новая «легенда».
Жители шептались о том, что домик, за который борется «лагерная Ассоль», никогда и не принадлежал писателю А. С. Грину!
– …и вообще, Грин никогда не жил в Старом Крыму!
– Да вы что?
– Ага. Он в этом доме никогда и не был!
– А кто там был?
– А вы разве еще не знаете? Так слушайте, я вам расскажу. Значит так, в конце двадцатых годов супруги Грин возвращались на лодке из Ялты в Феодосию. Вместе с ними ехал и любовник этой сумасбродки. По дороге законный муж умер. Хотя, скажу я вам…
– Что, что?
– Только это – между нами: говорили, что его убил тот же любовник! Убил – и забрал себе его документы. Тело самого писателя злодеи бросили в море. После этого поселились здесь как супруги…
– А я вам другое скажу: она вообще никогда не была законной женой этого несчастного! Только пару лет побыла любовницей, а потом спекулировала его именем!
– Ага, а во время войны она уехала в Румынию и занималась там шпионской деятельностью. Теперь занимается ею здесь под видом борьбы за этот никому не нужный курятник!
«– Вы все врете! Врете так гнусно, что даже я протрезвел!.. – сказал угольщик».
…Он до сих пор был там, с Ассоль, на двадцать седьмой странице. И мог защитить ее от лжи.
Рядом с Ниной не было даже такого защитника.
Но теперь она могла постоять за себя сама:
– Когда меня обвиняли в том, что я работала в оккупации, я не обижалась: я действительно работала. И не всякому дано знать и понять причины, побудившие меня это сделать! У меня сейчас такое странное ощущение: я не волнуюсь и не страдаю. Я – солдат, который должен победить эту зловонную гидру. И я смогу победить!..
Даже сам Грин не мог предположить, что именно такой – стойкой и сильной – станет его Ассоль. Но теперь сказку дописывала реальность…
…Несколько лет продолжалась война вдовы писателя Грина за собственный дом, купленный ею для своего тяжелобольного мужа в начале 30-х годов.
Менялись времена, как карты в колоде тасовалось столичное и крымское начальство, писались фельетоны, как «за» так и «против», вставала на защиту несокрушимой женщины одна часть общества, другая – продолжала бросать камни в спину.
Эти смешные и не очень, изнурительные, бессмысленные, коварные, жестокие распри в конце концов, тяжело громыхая ненавистью ко всему, что не укладывается в «систему» ценностей того времени, откатили. Вдове наконец позволили вступить во владение полуразрушенным курятником и по своему усмотрению делать в нем все, что угодно…
23 августа 1963 года в день рождения Александра Грина в Старом Крыму был торжественно открыт Дом-музей писателя.
И еще семь лет было отведено «лагерной Ассоль», чтобы чувствовать себя «блаженно счастливой» в земной жизни.
Ее пенсия, на которую она пыталась самостоятельно содержать музей, составляла… двадцать один рубль. И хотя у нее была масса друзей, помощи она не принимала. И тогда самые близкие из них придумали такое: посылать ей собранные всеми друзьями деньги – кто сколько мог – от имени… Литфонда как доплату к пенсии. И она никогда об этом не узнала.
Последние годы жизни выдались по-настоящему счастливыми.
Как только может быть счастливой жизнь человека, который достиг своей цели.
Нина Грин умерла в Киеве 27 сентября 1970 года на квартире своей подруги Юлии Александровны Первовой, назначив распорядителями своего наследства ее, Юлию Александровну, и своего друга, молодого инженера-изобретателя Александра Верхмана.
Последняя ее воля: быть похороненной рядом с мужем на Старокрымском кладбище под посаженной ею алычой…
Но именно с этого момента и начинается «вторая часть» ее бытия – уже неземного.
Ведь в Старом Крыму по поводу захоронения «гражданки Н. Н. Грин» рядом с могилой А. Грина срочно собирается четыре заседания облсовета, направляется запрос в ЦК КПУ. Ответ однозначный: «Запретить!»
Несколько суток, пока друзья решали вопрос завещания Нины Николаевны, гроб с ее телом стоял в Доме-музее. А потом приехала направленная облсоветом «бригада» – и под возмущенные голоса сторонников, туристов и молодежи из палаточного городка «Зурбаган», под крики: «Фашисты, что вы делаете?» – занесли гроб в автобус и помчались на кладбище.
Зарыли гроб в пятидесяти метрах от семейной могилы. Наскоро забросали землей под красноречивое молчание свидетелей.
Если бы представители власти могли понять, почувствовать ту тишину, они бы уловили в ней одну общую мысль: «Перезахоронение!»…
Прошел год…
В ночь с 22 на 23 октября 1971 года несколько человек, вооруженных саперными лопатками, фонариками и веревками, отправились на кладбище Старого Крыма. Было так темно, что они едва различали лица друг друга и не очень-то хорошо познакомились друг с другом.
Старшей во всей этой мужской команде была Юлия Александровна Первова.
Остальные знали друг друга только по именам: Саша, Феликс, Николай, Виктор-первый, Виктор-второй. С детства и юности их объединяло одно – Грин. Теперь они собрались, чтобы окончательно, пусть и тайно, победить «зловонную гидру», которая нависала над всей жизнью «лагерной Ассоль».
Весь день до позднего вечера лил долгий, бесконечный дождь.
Юлия Первова стояла «на стреме». Трое парней начали разрывать недавнюю могилу, двое – рыть яму в ограде, где лежал Грин…
А часа в два ночи случайный прохожий мог бы наблюдать такую картину: над кладбищем в полной темноте медленно взмыл гроб. Это ребята бережно несли его, подняв вверх. Гроб опустился в землю рядом с могилой Грина. Еще несколько часов работы – почти до первых петухов – были посвящены «заметанию следов». А потом Саша включил принесенный с собой магнитофон «Весна».
Из него полилась моцартовская «Лакримоза».
