История папства - Джон Джулиус Норвич

Со своей стороны вожди норманнов не требовали ничего другого, кроме как союза с римской церковью, что неизбежно втянуло бы их во вражду с императорским двором. Однако хотя в прошлом они и их соплеменники и могли поступать вопреки своим религиозным убеждениям, норманны всегда (даже при Чивитате) демонстрировали уважение к папе и поднимали оружие против него только для самообороны и лишь после того, как все попытки мирного урегулирования терпели провал. Они были не настолько сильны, чтобы отказаться от гарантий от угрозы комбинированного удара со стороны империи и папского государства или от союза против кого-либо из врагов — Византии, Тосканы или сарацин, с которыми им приходилось сталкиваться. С другой стороны, норманны достаточно сильны, чтобы вести переговоры с папой на равных. Им было на что надеяться, когда в июне 1059 года Николай II оставил Рим в сопровождении внушительной свиты из кардиналов, епископов и клириков и направился в маленький город Мельфи, первую цитадель норманнов на юге Италии.

Медленно и торжественно двигался папский обоз по Кампании. Он остановился в Монтекассино, где к нему присоединился аббат Дезидерий, являвшийся официальным представителем папы на юге страны и тем самым его послом у норманнов. Кортеж через горы добрался сначала до Беневенто, где папа собрал синод; затем до Венозы, где с помпой освятил церковь Святой Троицы — главный храм норманнов в Италии, и, наконец, до Мельфи, куда он прибыл к концу августа и где обнаружил ожидавшее у ворот города представительное собрание норманнских баронов во главе с Ричардом Капуанским и другим, еще более крупным, Робертом д'Отвилем, известным как Гвискар[102].

Синод в Мельфи, который официально являлся поводом для визита папы сюда, в целом забыт. Его целью была попытка восстановить целомудренность (или по крайней мере безбрачие) духовенства Южной Италии — попытка, оказавшаяся совершенно безуспешной, как показывает отрешение от сана епископа Трани в присутствии более чем ста других епископов. Однако присутствие Николая показывает, что речь шла о гораздо более важном для норманнов и папства предмете — их примирении. Началось с того, что папа утвердил Ричарда в качестве капуанского князя, потом провел церемонию инвеституры Роберта Гвискара как герцога Апулии, затем Калабрии и, наконец, Сицилии, хотя никто из присутствовавших норманнов не ступал на остров. По какому праву папа столь щедро одаривал территориями, над которыми ни он, ни его предшественники не имели власти, вопрос спорный. Но вряд ли кто-то из присутствовавших в Мельфи в тот августовский день имел желание задавать вопросы на эту тему. Папа Николай мог позволить себе подобную щедрость — ведь взамен он получал немало. Правда, он оказывал поддержку наиболее опасным и потенциально разрушительным из всех политических сил юга Италии. Однако, оказав благоволение обоим норманнским вождям, чьи отношения, как известно, были натянутыми, он благоразумно сохранял разделение этих сил. Более того, оба предводителя принесли ему присягу, которая обеспечивала ему феодальный сюзеренитет над большей частью Южной Италии и Сицилии и полностью и радикально изменила положение папства в регионе. По счастливой случайности полный текст клятвы Роберта (но, к сожалению, не Ричарда) дошел до нас в ватиканских архивах — один из самых ранних текстов такого рода, сохранившийся до нашего времени. В первой части мало интересного, а вот вторая чрезвычайно важна:

«Я, Роберт, милостью Божией и святого Петра герцог Апулии и Калабрии и, если поможет Бог, будущий герцог Сицилии, буду отныне и впредь верен римско-католической церкви и тебе, папа Николай, мой повелитель. Никогда не стану я участвовать в заговорах или предприятиях, которые могут быть направлены на то, чтобы взять у тебя жизнь, ранить твое тело или лишить тебя свободы. И я не раскрою какому-либо человеку твоих тайн, которые ты можешь мне доверить, взяв с меня обещание молчать о них, чтобы это не нанесло тебе ущерба. Повсюду я должен выступать против твоих всех врагов, насколько хватит моих сил, в качестве союзника святой римской церкви, чтобы она могла сохранять и приобретать доходы и домены святого Петра. Я окажу тебе всю необходимую помощь, какую только сумею, чтобы ты смог со всеми почестями и без всякой опасности занимать престол в Риме. Что же касается владений святого Петра… я не буду свершать попыток вторгнуться в них или даже (sic) разорять их без того, чтобы дали на то свое соизволение ты или твои преемники, удостоенные почестей святого Петра…

Если ты или кто-то из твоих преемников оставите этот мир прежде меня, я обещаю, посоветовавшись с виднейшими из кардиналов, а также с клиром и народом Рима, приложить усилия к тому, чтобы папа Рима избирался и вводился в сан с почестями, подобающими святому Петру.

Да поможет мне Бог и его святые Евангелия». 

Все присутствовавшие на церемонии могли быть удовлетворены тем, что они сделали. Однако никто не выразил этого. Римская аристократия удалилась в свои обветшавшие замки в гневе и страхе. Византийцы видели, что теряют последний шанс сохранить то, что еще оставалось от их итальянских владений. И в западной империи, лишившейся своих привилегий при избрании пап, оказавшейся перед лицом союза, чрезвычайно опасного как в военном, так и в политическом отношении, в довершение всего вынужденной в бессильной ярости наблюдать за тем, как огромные куски имперской территории спокойно раздаются шайке разбойников, реакцию на поведение Николая нетрудно представить. К счастью для Италии, Генрих IV был тогда еще ребенком. Случись это несколькими годами позднее, он не потерпел бы такого обращения. С тех пор имя этого папы демонстративно выпускали из молитв во всех имперских часовнях и церквах, а синод германских епископов дошел до того, что объявил все решения Николая недействительными, лишенными силы, а также о разрыве всяких отношений с ним. Мы не можем сказать, какова была бы его реакция; прежде чем папа узнал о ней, он умер во Флоренции.

Смерть Николая создала ситуацию еще более запутанную, чем обычно. Его избирательные реформы произвели тот самый эффект, против которого были направлены. Неизбежно была поставлена под вопрос преемственность, ибо как могла императрица-регентша принять кого-либо из избранных в Риме по каноническим правилам кандидатов, не подразумевая тем самым, что принимает новые правила? Кроме того, за престол святого Петра вели борьбу двое пап. Более прочными были, очевидно, позиции Ансельма, епископа Лукки, чье избрание папой под именем Александра II (1061-1073) кардиналами-епископами, которых возглавлял, как обычно, Гильдебранд, было в каноническом отношении безупречным. С другой стороны, его соперник, антипапа Гонорий II (1061-1064), выбранный Агнессой и поддержанный епископами Ломбардии, которые, как язвительно заметил святой Дамиан, больше годились рассуждать о женской красоте, нежели выбирать папу, имел влиятельных сторонников в Риме и достаточно денег, чтобы подпитывать их энтузиазм. Лишь с военной поддержкой со стороны Ричарда Капуанского (оказанной им по просьбе Гильдебранда уже во второй раз) Александр II смог вступить во владение своей епископией. Даже после этого Гонорий не сдался. В конце мая 1063 года, после того как Агнессу сместили и императорский совет высказался за его соперника, он даже сумел вновь захватить замок Святого Ангела и удерживать его несколько месяцев. И хотя его официально низложили в следующем году, он продолжал выдвигать свои претензии до самой смерти.

Учитывая, что Гильдебранд продолжал играть роль eminence grise[103], едва ли было неожиданностью, что союз папства с норманнами оставался прочным. В 1063 году папа Александр отправил знамя Роберту Гвискару и его брату Рожеру, сражавшемуся с сарацинами на Сицилии; а три года спустя он послал еще одно Вильгельму, герцогу Нормандскому, который сражался под ним в битве при Гастингсе. Он сделал максимум возможного для улаживания конфликта с Византией, отправив делегацию во главе с Петром из Ананьи в Константинополь. Но страсти на берегах Босфора раскалились слишком сильно, и после захвата Бари норманнами во главе с Робертом Гвискаром в 1071 году, что означало падение последнего бастиона византийского владычества в Южной Италии, шансы на урегулирование спорных вопросов стали еще меньше. Однако даже теперь отношения были во многом лучше, нежели со Священной Римской империей.

Генрих IV взошел на германский престол в 1056 году вскоре после того, как ему исполнилось шесть лет. Ничего особенно примечательного в начале своего правления он не сделал. Его мать, императрица Агнесса, ставшая регентшей, была совершенно не в состоянии контролировать его, а после того как прошло его буйное отрочество и вызывавшая дурные толки юность и он в шестнадцать лет взял власть, он уже пользовался репутацией порочного и распутного человека, от которого ничего хорошего ожидать не приходится. Эту репутацию Генрих начал по крайней мере как-то дезавуировать, однако в течение всей своей несчастливой жизни он оставался человеком необузданным, вспыльчивым и весьма деспотичным. По мере взросления король все более негодовал по поводу того, что он считал проявлением растущего высокомерия со стороны римской церкви, и, в частности, тех реформистских мер, с помощью которых она стремилась полностью освободиться от контроля империи. Очевидно, решающая схватка между церковью и империей была неизбежна. Долго ждать не пришлось.