Последствия (ЛП) - Ди Кара

— Вообще-то вряд ли можно считать нормальным, если управляющий партнёр будет расхаживать по офису в гавайской рубахе.

— Партнёр, значит? — Кэм кивнул. — Круто.

Остин скромно пожал плечами. Он всегда легко управлялся с цифрами. Ему нравилось решать возникавшие тут и там случайные задачи. И поскольку налоговое законодательство постоянно менялось, приходилось непрестанно оставаться в курсе. Проведённых в колледже лет было недостаточно. Всегда появлялось что-то новое, требующее изучения.

Страсти к работе Остин давно не испытывал — она умерла много лет назад, — но в структуре и порядке находил определённый комфорт.

— Вообще-то нет, — в конце концов ответил Остин. — Головной офис компании находится в Лос-Анджелесе, а в Бейкерсфилде только региональное отделение. — И только один клиент: муниципалитет округа Керн. — В любом случае… — Остину захотелось сменить тему. — Что насчёт тебя? Механик? — Он кивнул на рабочий комбинезон Кэма.

Оглядываясь назад, мужчины теперь с уверенностью могли сказать, что их дружба началась именно в тот момент. После нескольких месяцев, проведённых взаперти, они начали узнавать друг друга. Чтобы как-то скоротать время, они делились воспоминаниями и рассказывали друг другу о своих семьях и увлечениях.

Особенно Остин любил слушать истории, связанные с татуировками Кэма, в основном теми, которые рассказывали о его расстройстве. Среди них была снежинка, потому что говорили, что люди с аутизмом и синдромом Аспергера похожи на снежинки — такие же уникальные, единственные в своём роде. Два слова «устроен иначе» как никогда точно описывали Кэма. Они тоже были частью цитаты о синдроме Аспергера. Кэм как-то сказал: «Мы не глупые. Мы просто устроены иначе». Ещё было несколько тёмных фрагментов пазла, которые отображали понятие аутизма. На коже Кэма красовались тексты песен, ноты и инструменты… и каждая татуировка сопровождалась анекдотом, воспоминанием или какой-то причиной.

***

Из кошмаров Остин плавно перешёл в более приятные воспоминания и некое осознанное состояние. Слишком расстроен, чтобы найти покой, слишком измучен, чтобы полностью проснуться и встать, слишком потрясён, чтобы понять всё крутящееся подобно фильму перед внутренним взором под закрытыми веками.

В одном сне он легонько касался пальцами татуировок Кэма. В другом он был на полу камеры и жёстко трахал сокамерника, чего, конечно же, никогда не происходило в действительности. Потом вместо вымысла Остин увидел групповые занятия с Гейл, где они все вместе пытались понять мотивы похитителя. Даже с привлечённым к делу профайлером из ФБР можно было только эмпирически предполагать, почему безумец их похитил.

Но спустя какое-то время сон снова превратился в кошмар. Пытки всегда возвращались.

Пытки и смерть.

***

Крис молчал в своей камере два дня, пока парни не обнаружили, что он покончил с собой так же, как Джеймс — вскрыв вены и проглотив лезвия.

Теперь одна камера пустовала. Крис и Пит были мертвы. Ланс после смерти Джеймса остался в камере один.

Их тюремщик, вытаскивая тело Криса из подвала, насвистывал весёлую мелодию, и уже собираясь исчезнуть, объявил, что запланировал встречу со «Скоттом» по поводу его «аттестации».

Настоящее имя Скотта было Шон, и он сидел вместе с Тимом в камере рядом с Кэмом и Остином.

Все знали, каким будет итог.

И с этим ничего нельзя было поделать.

Для уверенности Остин в энный раз принялся обыскивать камеру, и теперь Кэм ему помогал. Неужели нет никакого выхода? Разве возможно, чтобы один-единственный человек удерживал в заложниках десятерых? Хотя уже семерых…

— Думаешь, мы до сих пор в Бейкерсфилде? — спросил Кэм тихо, проверяя болты унитаза. Он попытался его расшатать, но цельный хромированный унитаз не сдвинулся ни на миллиметр.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Без понятия, но у меня более интересный вопрос. — Остин лежал на спине на полу и разглядывал нижнюю часть своей койки. — Думаешь, нас до сих пор ищут?

— Чувак, лучше им нас искать.

***

На периферии зрения возникали имена и размытые лица; кошмары держали Остина в заложниках так же надёжно, как и тот сумасшедший. Кэм, Эван, Остин, Сэм, Чейз, Реми, Шон, Скотт… имён было слишком много, и только половина из них принадлежала парням в заточении.

Другие имена… что ж, они получили ответы на свои вопросы.

Но почему безумный ублюдок не пытал настоящего Сэма? Почему не избил до бесчувственного состояния настоящего Эвана вместо Кэма? Зачем разыгрывать представление с невинными людьми?

***

Спустя несколько часов почти бессознательного Шона вернули в его камеру.

Остина поразило, насколько горько Шон плакал по своим детям, пока Тим обрабатывал его раны.

Сидя на полу, Остин подтянул к груди колени и уронил на них голову. Он хотел, чтобы Шон прекратил — заткнулся и страдал молча. Потому как всё, что тот сейчас делал, вызывало у Остина желание заплакать по своей дочери.

Хоть он и скучал по жене тоже, но, когда речь заходила о дочке, всё становилось иначе. Только с рождением Райли Остин понял слова матери о нерушимой связи между ребёнком и его родителем. Друзья могут уйти, жёны и мужья развестись, страсть угаснуть, но любовь к своему ребёнку остаётся навечно.

Мэгги редко упоминала о младшем сыне, умершем от лейкемии, когда Остину было десять, но это не значило, что его забыли. Она регулярно приходила на могилу Райли, фотографии всегда оставались на стенах, и она любила умершего сына так же, как если бы он до сих пор был жив.

В день, когда родилась дочь Остина и он объявил, что назовёт её в честь младшего брата, Мэгги не грустила, а гордилась.

— Чувак, нельзя терять надежду, — сказал Кэм, садясь рядом. — Продолжай надеяться, что скоро её увидишь.

Остин был благодарен, что Кэм ничего не обещал. Не было уверенности, что ему хватит сил слушать заверения, которые не мог выполнить ни один человек.

— Кажется, я пропустил её день рождения, — пробормотал Остин, сдержанно наклоняя голову, чтобы вытереть о плечо выступившие слёзы.

— Когда?

— Пятого мая.

Когда Кэм снова заговорил, в его голосе послышалась улыбка.

— Дитя мексиканского праздника, да? — Он осторожно обнял рукой Остина за плечи.

— Ага. — Остин шмыгнул носом и сумел слабо улыбнуться, но продолжил смотреть вниз. — Мексиканскую еду она тоже обожает. И день рождения не считается, если не будет пиньяты.

Вообще-то Райли только недавно выяснила, что праздник Синко де Майо не имел к ней никакого отношения. Это был очень печальный день, который сразу стал веселее, когда Остин пригласил Райли в ресторанчик попробовать чипсы, сальсу и кесо. От кесо дочка была в восторге.

Вспоминать об этом было больно, особенно из-за непокидающего чувства, что одной ногой он уже стоял в могиле.

В момент беспомощности и отчаяния Остин отклонился назад и, отыскав плечо Кэма, положил на него голову. Свернувшись калачиком, он почувствовал себя маленьким и слабым.

И даже не подумал, что это было раненое плечо Кэма. Но Кэм не произнёс ни звука. Он молча потянул Остина, чтобы тот прислонился к нему и устроился наконец поудобнее, а затем прижался щекой к его макушке.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

***

Конечно, Остин пропустил десятый день рождения Райли. Он не знал, что именно делал в день, когда дочке исполнилось десять лет, потому что мужчины в том подвале времени не ощущали. Время только забирало их жизни. Оно лишало их надежды, силы, достоинства и человечности.