Воспоминания военного контрразведчика - Александр Александрович Вдовин

этом другие настольные игры не унижаются, а просто ставятся на свои законные места. Как говорил великий шахматный гений, наш соотечественник А.А. Алехин: «Принципиальная разница между шахматами и любыми другими играми, целью которых является завоевание пространства, материала и т. д., состоит в том, что шахматам присуще нечто совсем особенное, а именно — матовая идея.

В начале шахматного поединка соперники тоже стараются выиграть друг у друга пространство и материал. Но как только появляется матовая идея, то есть мысль о том, как окружить главную вражескую фигуру, то для осуществления этой идеи оправданы любые жертвы времени, пространства или материала. Поэтому шахматы полезны, поэтому они так привлекательны, потому что — подчас подсознательно — напоминают нам о человеческом стремлении к идеалу, о радости самопожертвования ради идеи. И поэтому шахматы вызывают эстетические чувства, поэтому и торжествует в них чувство красоты, что внутренний дух шахмат полностью соответствует присущему нам стремлению к самопожертвованию».

На шахматные баталии к нам приходили из других отделов и из отдела кадров. Причем разрешалось подсказывать сразу обоим игрокам, но в категорической форме пресекались попытки брать фигуры и переставлять их на доске. Болельщики рассказывали анекдоты, хохмы и прочее. Расскажу два анекдота тех времен.

Судья выходит из зала суда и заразительно хохочет.

— Николай Васильевич, в чем дело? — спрашивают его.

— Анекдот слышал, ну очень смешной. — Продолжает заразительно смеяться, вызывая улыбки окружающих.

— Расскажи, пожалуйста, не томи!

— Не могу, только что пятнадцать лет дал рассказчику.

На даче Брежнева генсек прогуливается с Жуковым. Оба в маршальских мундирах. Вокруг Брежнева крутятся пчелы, он раздраженно отмахивается от них.

— Георгий, а почему пчелы над тобой не летают?

— Леонид, ну ты же маршал липовый.

Это иногда приводило к казусам: игрок заслушивался россказнями, допускал ошибку, игра у него портилась, над ним беззлобно посмеивались и отстраняли от игры.

Я хочу рассказать яркий эпизод, произошедший в отделении при игре в шахматы. Мой товарищ привез газету из Вологды, в которой был напечатан рассказ полюбившегося в СССР поэта Николая Рубцова. Суть рассказа заключается в том, что в семье деда Н. умер сын, его жена Клава живет в семье родителей мужа. — Я пересказываю рассказ Рубцова. — Рано утром дед обратил внимание на то, что бабка быстро собралась за продуктами в село. Дед взглянул в окно и убедился, что бабка ушла довольно далеко и быстро не вернется, подошел к печке, на которой спала Клава, и нежным голосом спрашивает ее: «Клава, я залезу на печь, ты дашь?» — «Залезай, батя, дам», — отвечает Клава.

Дед в неуверенности лезет на печь, и снова спрашивает: «Клав, честно, дашь?» — Все присутствующие в кабинете, игроки и не играющие в шахматы болельщики притихли. «Лезь, лезь, дед», — отвечает Клава. В кабинете — гробовая тишина. Всем интересно, чем закончится эта история. Интересна она и начальнику отделения Филиппову В.С., а он сидит за шахматной доской, и взялся за фигуру. Я невинным голосом читаю дальше, не успел дед как следует залезть на печь, как получил страшной силы удар ногами Клавы в грудь. От неожиданности и силе удара дед оказался на полу. Сидит дед посередине комнаты на полу, чешет ушибленные места и говорит: «Ведь знал, что дашь, но что дашь, не знал». Гомерический хохот раздается в кабинете.

В это время Филиппов, отвлекшись на слушание рассказа, поставил свою шахматную фигуру под бой и, не стесняясь в выражениях, высказывает претензии рассказчику. Хохот с новой силой разрывается в кабинете. «Ну, Вдовин, смотри, досмеешься», — беззлобно говорит Филиппов.

Анекдоты и шутки рассказывали всякие и разные, были и с непечатной лексикой, их называли резкоконтинентальные.

Шахматы создавали авторитет и в отделе, и в управлении. Все знали шахматный рейтинг игроков. В шахматы хорошо играли Филиппов, Данилов и Вдовин, которые представляли первую доску. Именно к ней приходили болельщики. Здесь разворачивались основные психологические драмы. Давались точные, иногда слишком точные, прямо скажем, нелицеприятные, характеристики игрокам. Здесь создавались микроколлективы, здесь же они распадались, временно низвергались кумиры. Отсюда уходили друзьями или с обидами.

Владимир Петрович Максимов производил на меня странное впечатление. Выше среднего роста, несколько сутуловатый, исключительно настороженный, с выжидательной позицией в разговоре, действиях, оценках событий, людей. Из-за этого общение с ним было затруднительным и для меня нежелательным. На совещаниях или партийных собраниях его не хвалили, но и не ругали. Выступал он на них очень редко и неярко. Его выступления на политических занятиях были без пафоса и эмоций, без какой-либо окраски.

Но отношение к нему резко изменилось после его совета, как преподносить себя собеседнику, коллективу, окружающим. А дело было так. Мы с Золотухиным А.Д. в присутствии Максимова дали критическую оценку одному из зарубежных руководителей государства. Когда Золотухин вышел из кабинета, Максимов обратился ко мне:

— Сан Саныч, ты сейчас рассуждал как капитан, а должен рассуждать солидно, с достоинством, с аргументами и фактами, как подполковник или полковник. Ты — сотрудник Центрального аппарата, ежедневно общаешься с военными разведчиками, это ко многому обязывает. Нельзя говорить резко, нельзя давать оценку главе государства по одному лишь факту.

— Владимир Петрович, я согласен, спасибо.

— О государях несколько книг написал итальянский политический мыслитель Н. Макиавелли. Если не читали, советую почитать, если читали и давно, нужно освежить в памяти содержание книги «Государь», в ней есть интересные оценки деятельности государя и конкретные советы. Ссылки на Макиавелли всегда солидно выглядят. Его книги были настольными у многих глав правительств.

— Владимир Петрович, огромное спасибо, — проникновенно я стал его благодарить. Возможно, моя искренность побудила его продолжить разговор.

— Сан Саныч, я настоятельно советую ознакомиться с трудом русского мыслителя, основателя геохимии, биогеохимии, радиогеологии, ученого с мировым именем Вернадского В.И., который, изучая жизнь саранчи, пришел к интересным научным выводам. Отдельная особь саранчи практически имеет микромозги, ничтожно малое их количество. Когда стая саранчи достигает массы 300 тонн, стая выдвигает вожака, которому как бы передает свои мозги, а вместе с ними свои потребности, и переходит в слепое подчинение вожаку. После этого вожак, если он проникся мыслями и заботами стаи, и вооружившись ее интеллектом, имеет возможность обращаться к ноосфере и получать от нее жизненно важную информацию для стаи: где обилие пищи, где благоприятные места для размножения.

Ученый мир вначале скептически отнесся к этой научной идее, но затем убедился, что все живое на земле, под землей, в воздухе и в воде живет именно по этим законам. Все стаи, стада, кланы, племена, народы, государства живут по этим, а не другим законам. Вожаки, вожди, цари, императоры, президенты, если они живут интересами своего