Тот, кто меня купил (СИ) - Ночь Ева

Я надеваю спортивный костюм и выхожу на кухню. Там пахнет кофе. Едой. Домом. На подоконнике зеленеют какие-то цветы с розовыми и белыми шапками соцветий.

— Это что? — киваю в сторону горшков.

— Это пеларгония, а по-простому — калачики, — задирает Тая подбородок и смотрит на меня с вызовом. Храбрая тростинка. Ну-ну. — Выкинуть не дам! И завтра ещё куплю красную и бордовую.

— Они воняют, — заявляю, чтобы её позлить.

— Они очищают воздух и прекрасно цветут, радуют глаз.

— Тебе нечему радоваться в этом доме? — продолжаю её драконить. — У тебя есть я и теперь этот лохматый урод.

— Сам ты урод! — вспыхивает она и хватается за джезву, как боевая кухарка за сковородку.

— Ударишь или плеснёшь кофе в лицо?

— Ни то, ни другое. Я напою тебя кофе, накормлю ужином и поцелую. И, может, ты подобреешь. Перестанешь быть таким противным и брюзгливым.

— Поцелуешь? — это уже интересно. Она возбуждает меня. Наверное, ещё поэтому я пытаюсь быть с ней холодным сукиным сыном. В самом начале командовать и диктовать свои условия было намного проще и легче. Я тогда чётко понимал, чего хочу. А сейчас…

— Твой кофе, — ставит она передо мной чашку. Пахнет так, что я глаза прикрываю, чтобы острее почувствовать его аромат.

— Что в нём? Приворотное зелье? — я не владею своим голосом. Он проседает, хрипит слегка и отдаётся вибрацией в солнечном сплетении.

Тая фыркает и смеётся. Тихий уютный смех. В него хочется завернуться, как в тёплый халат. И никуда не спешить. Смаковать. Как этот кофе, что вызывает головокружение и желание сделать глоток, даже если она туда всыпала крысиный яд. Я бы его выпил. Я заслужил. А она пытается пригладить мои углы. За что мне такая мука?..

— Кардамон, корица, немножко имбиря. Попробуй же. Стынет.

И я делаю глоточек. Вкусно. Я перепробовал разный кофе. В элитных ресторанах здесь и за границей. Наверное, в нём нет ничего необычного. Но я не хочу так думать. Она варила кофе для меня. Не спрашивая, не интересуясь. На страх и риск. Зная, что я мог вылить не только напиток, но и свой гнев или дурное настроение. И, тем не менее, она рискнула. Я делаю ещё глоток.

— А теперь о галстуке, — кажется, я целый день думал, для кого эти нежные пальчики завязывали узел и поправляли воротник. Покоя не давала эта мысль. — Нет. Вначале поцелуй. Ты обещала.

Она подходит ко мне близко-близко. Топчется, примеряясь. Я не шевелюсь. Не облегчаю ей задачу. Тая обхватывает мою голову руками и целует меня в глаза, а затем в нос.

— Как Мотю и Хрюна, — смеётся. Глаза у неё весёлые, с огоньком. Она простила мне чёртову Мирославу?

— Ты жулик, — обвиняю я её. Тая пытается отскочить, но куда ей тягаться со мной по скорости реакции и силе: я хватаю её в охапку, усаживаю на колени и целую. Жадно, не скрывая, как я по ней истосковался. Это и для меня открытие. Оказывается, мне её не хватало.

Че Гевара приседает на передние лапы и взволнованно гавкает.

— Кажется, он ревнует тебя ко мне, — чертит она указательным пальцем линию от моего виска до подбородка. В паху вспыхивает пожаром. Член мгновенно каменеет от этого простого жеста.

— Вот я не уверен. Возможно, наоборот. Галстук, Тая, галстук.

— Это была приёмная семья, — вздыхает она и продолжает водить пальцами по моему лицу. Кажется, я сейчас из штанов выпрыгну. — Я там не прижилась. Я завязывала галстук дяде Пете. Научилась по Интернету. Это легко. Чёткая последовательность. Но почему-то многие путаются. Забывают, что ли.

— Почему не прижилась? Он приставал к тебе? — в висках стучат молоточки, и я сдерживаюсь, чтобы не выплеснуть внезапно вспыхнувший гнев на ни в чём не повинную Таю.

— Господь с тобой, Эдгар, нет. Он был очень хороший. Милый и добрый. Жена ему только досталась жуткая. Это из-за неё. Она не смогла. Ревновала его ко мне и очень быстро избавилась. А там вскорости тётка меня подобрала.

— Кофе ты тоже ему варила? — мне хочется прибить жуткую бабу, которая могла взять и вышвырнуть ребёнка из своей жизни, словно он предмет устаревшей мебели. И дядю Петю мне хочется треснуть за мягкотелость и неумение защитить человечка, который искренне к нему привязался.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Нет. Больше себе. А ещё я иногда тайком помогала баристе Гены Падловича. Она замечательная. А мастерица какая!

Женщины не так часто искренне восхищаются друг другом. У Таи это получается великолепно. Щедрая на комплименты. Это она замечательная. Слишком чистая моя девочка.

— Зря ты там не попробовал кофе, — сверкает она синими глазищами и добавляет доверительно: — Кухня там, конечно, дрянь. Но только с тех пор, как Падловича повар бросил. То, что Гена проигрывает на еде, неплохо компенсирует кофе. К нему со всей округи ходят. Просят то с сердечками, то с собачками.

Тая заливисто смеётся, ей вторит Че Гевара. А мне в очередной раз хочется прижать её к себе. Сильно. Чтобы почувствовала силу моего желания. Зарыться лицом в волосы цвета горького шоколада. Поймать губы. Провести руками по груди. Залезть под резинку её штанишек.

— Одевайся, — командую я. — По вечерам мы теперь бегаем. Со мной или без меня. Но с Че Геварой — точно. Ему пора уже прогуляться. Так что спортивная форма одежды.

— Да я с радостью! — кидается она опрометью в спальню, а мы с псом остаёмся в гляделки играть.

— Как думаешь, Че, я хоть немного её достоин?

Пёс звонко лает и кивает башкой.

— А вообще я говнюк, да?..

Че снова со мной соглашается. Очень интересно. Поддержал, называется. Ну, тогда контрольный выстрел:

— Может, мне её бросить, пока не поздно, а?

И тут этот дредовый фраер отрицательно мотает башкой. Так, что уши во все стороны разлетаются. Вот и верь, что собаки ничего не понимают. Может, у кого как. А наш Че — самый умный. С ним беседы беседовать — одно удовольствие.

— Я тебя понял, дружище, — вздыхаю и мучительно думаю, где его поводок. Пока я брожу по квартире в поисках, пёс приволок его сам. В зубах. Мда. Наш ещё и мысли читает. И как, спрашивается, мы без него жили целых три дня?..

31. Тая

С того самого дня, как Че Гевара появился в доме, всё резко изменилось. Не могу сказать, что понимаю, с чем это связано. Ну, не с собакой же. Смешно. Но градус наших с Эдгаром отношений значительно потеплел.

Он оставался, наверное, всё таким же жёстким и неуживчивым, непримиримым в некоторых вещах и суждениях. Я научилась улавливать его настроение, усталость, раздражение. К слову, плохих эмоций тоже стало поменьше. Он словно оставлял большую часть проблем и негатива за дверьми. И домой являлся почти примерным мужем.

С ним не было скучно. Наоборот. Каждый день прибавлял новых граней. Я узнавала его. Он присматривался ко мне.

Противоречивый, но щедрый. Резкий, но — я чувствовала — где-то там, очень глубоко, ранимый. Он не показывал. Скрывал. Но разве можно спрятаться, когда в доме нас трое вместе с собакой?

У него был пунктик: каждое утро и каждую ночь он любил меня. Нежно и страстно. Доводил до таких сверкающих пиков, что я нередко думала: как я раньше жила без этого? Без его рук и губ, его умения высекать из меня искры, зажигать пламя . Он сгорал вместе со мной. Не разменивался, не поучал, не выступал в роли пресыщенного жизнью мачо, который познал всё, и теперь всего лишь развлекается.

Он настолько ярко и безраздельно отдавал и отдавался, что мне постоянно хотелось пригреть на груди этого неистового мальчишку. Юного, но опытного, умеющего дарить себя без остатка. Кажется, если бы вдруг мне нужна была его кровь, он бы отдал свою не раздумывая.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Хотелось спрятать его от всего мира. Я плавилась от его горячего тела. А ещё больше — от противоречий и нежелания открыться полностью не только в сексе. Мне постоянно казалось: вот он, настоящий. Пусть на несколько часов, когда забывал обо всём и с наслаждением дарил мне оргазмы.

Я бы согласилась на меньшее, чтобы чаще видеть его таким вне постели. Я бы согласилась спать у его ног, охраняя сон, лишь бы он почаще приоткрывался. Но пока приходилось довольствоваться тем, что он предлагал мне.