И снова война - Станислав Сергеев

Как ни странно, я наслаждался дорогой, любуясь проплывающими мимо пейзажами бесконечных просторов Советского Союза. После обеда поезд остановился на крупной станции, где скопилось несколько составов, везущих на фронт свежие части и несколько таких, как наш, санитарных поездов, вывозящих раненых и покалеченных в тыл. Глянув в окно, увидел стоящие на соседнем пути теплушки, в которых возле дверей столпились молодые и необстрелянные бойцы, только недавно надевшие форму. Видимо, им запретили выходить из вагонов, и они с грустью наблюдали за нами, ранеными, которые уже побывали там, пытались завязать разговор, делились куревом и вообще всячески старались выказать свое уважение. Я не выдержал, накинул шинель и дохромал до тамбура, где столпились несколько ходячих больных, заядлых курильщиков, в надежде разжиться куревом у бойцов из проходящего мимо военного эшелона. Я же просто стоял в сторонке и вдыхал морозный воздух, наполненный запахами дыма, сгоревшего угля и мазута.

Через несколько минут, когда уже замерз и собирался возвращаться в купе, между вагонами началось какое-то шевеление, и я, как и все остальные, с интересом наблюдали, как в нашу сторону движется группа командиров в новеньких полушубках, перед которыми все становились по стойке смирно. Учитывая скорость, с которой все вокруг прогибались перед этими командирами, можно было сказать, что тут засветилось немаленькое начальство. Мы — раненые, нас трогать особо не будут, поэтому никто не стал прятаться, в надежде глянуть на тыловиков, которые наводят шороху. Но по мере того как группа приближалась, мое сердце начало биться чаще от радости. Еще бы, во главе этой группы шел знакомый мне по боям в Могилеве генерал Романов, которого мы тогда, еще летом, отбили у немцев и переправили в Москву. Они шли мимо, и генерал что-то сердито высказывал плотному, широкоплечему полковнику в каракулевой шапке, а тот только и повторял: «Исправим, товарищ генерал!»

Я пытался поймать взгляд Романова, но он, мельком глянув на нас, раненых, столпившихся в тамбуре, опять обратил свой взор на проштрафившегося полковника и пошел дальше. Чувствуя, что единственная возможность привлечь внимание и соответственно получить прямую связь с Москвой уходит быстрым шагом к голове воинского эшелона, закричал:

— Генерал!

Как раз где-то впереди засвистел паровоз, и мой крик не был услышан, поэтому, набрав в легкие больше воздуха, снова закричал:

— Генерал Романов!

Этот крик ввел в ступор не только моих, если можно так сказать, спутников по тамбуру санитарного вагона, но и свиту генерала Романова. Они как по команде повернулись, и самый младший из них, вроде как зеленый лейтенантик, рванул ко мне с криком: «Да как вы смеете!» Но я, наконец-то встретившись взглядом с генералом и увидев в них узнавание, еще раз крикнул:

— Товарищ генерал, разрешите обратиться, капитан Кречетов!

Лейтенант, который, как мелкая шестерка, подбежал к нашему вагону и стал почти в прямом смысле лаять, показывая свое служебное рвение. Со стороны это выглядело комично. На фразе «Да как ты, мерзавец, смеешь…» он был остановлен резким и волевым окликом, от которого заткнулись все вокруг.

— Остапенко, отставить.

И о чудо! Крикливый поборник генеральской чести заткнулся и, повернувшись к начальству, замер, преданно глядя в глаза Романову, но тот только отмахнулся, сделал несколько больших и быстрых шагов и остановился напротив нашего тамбура, более пристально рассматривая меня, не веря своим глазам. Он стоял внизу, а я в вагоне, и получилось, что он глядит снизу вверх, но это никак не задевало его генеральскую честь.

— Капитан, ты?

Я сделал шаг вперед, держась за поручень здоровой рукой, сполз вниз, причем мне сразу помог человек из свиты генерала. Но Романов сделал шаг, немного оттолкнув своего подчиненного, и обнял меня у всех на глазах.

— Здорово, капитан.

— Здравия желаю, товарищ генерал-майор.

— Да ладно, Сергей Иванович, после того, что мы с вами пережили, можно и без чинов, тем более у вас особый статус.

— Хорошо, Михаил Тимофеевич.

— Какими судьбами? Откуда здесь?

— С Бориспольского котла. Внештатная ситуация, пришлось, как обычно с приключениями, выходить к линии фронта пешком.

— А как же…

Но я его перебил:

— Михаил Тимофеевич, надо поговорить наедине…

Он кивнул, прекрасно понимая, какие вопросы и задачи могут быть в моей компетенции, и, повернув голову к начальнику своей охраны, коротко бросил:

— Семен, обеспечь помещение, мне с боевым товарищем поговорить нужно наедине.

Хм, как у них это все быстро делается: я думал, помогут пройти куда-то к зданию вокзала, ну на крайний случай в санитарном вагоне уединимся где-нибудь в процедурной. Но подчиненный генерала пошел по самому простому и эффективному пути, дал команду полковнику очистить теплушку — пусть бойцы проветрятся, а генерал поговорит со своим боевым товарищем.

Поднявшись в теплушку, присели на небольшие самодельные скамеечки возле буржуйки, в которой весело потрескивал огонь.

— Ну, Сергей Иванович, рассказывайте, как вы? Я только мельком слышал про вашу деятельность в Севастополе и что-то такое про необычное положение в Бориспольском котле… — Но акцентировать внимание на вроде как секретных обстоятельствах моей деятельности в этом времени он не стал и сразу перешел к делу: — Но вы-то тут как очутились?

Я вкратце пересказал наши приключения при выходе к линии фронта, про переправу, про засаду на болоте, он внимательно слушал, ничего не упуская, и когда я дошел до остановки санитарного поезда на этой станции, он кивнул головой.

— Понятно. У вас нет возможности связаться с Москвой?

— Да, причем вопрос очень срочный.

— Я не сомневаюсь, до сих пор вспоминаю определенные события, о неразглашении которых давал подписку. Хорошо, станция далеко от линии фронта, и пока Москва не даст указания, я на время задержу ваш поезд.

— Не стоит. Там много раненых, требующих немедленного лечения в стационарных госпиталях. Проще снять меня и моего человека с поезда и изъять любые документы, подтверждающие наше пребывание.

— Тоже дело. Давай я своего особиста пошлю, пусть все организует…

Генерал энергично поднялся и, выглянув наружу, скомандовал:

— Мартынова сюда, срочно.

— Есть.

Повернувшись ко мне, он спросил:

— Кстати, а как тебя теперь величать? Ну, чтобы представить моему начальнику особого отдела?

— Майор Кречетов.

Пока прибежал особист, мы с Романовым предались воспоминаниям о Могилеве, о погибших товарищах, об общих знакомых. Сметливый адъютант, летеха, который пытался меня облаять, умудрился организовать горячий чай и пару бутербродов…

— Разрешите, товарищ генерал?

Возле дверей нарисовался высокий и плотный командир в общевойсковой форме с майорскими знаками различия. Он быстро и с профессиональным интересом оглядел картину: сидящих рядом генерала Романова и неизвестного больного в потрепанной шинели и пьющих чай с бутербродами.

— Залезай, Илья, и закрой дверь.

Послышался лязг закрывающейся двери, мы остались в полумраке, и генерал спокойно сказал:

— Илья, познакомься, твой коллега — майор Главного управления государственной безопасности Кречетов. Он выполняет особое задание своего руководства и остался без связи.

Перед нами был не простой опер, мобилизованный из глубинки для усиления органов военной контрразведки в войсках, а весьма опытный и битый жизнью волкодав, скорее всего приставленный к генералу центром, учитывая его знания о моем настоящем происхождении и даже некоторое участие в бое в развалинах мертвого замерзшего города будущего.

— Товарищ генерал, а вы уверены…

— Уверен. Именно из-за этого человека тебя и приставили ко мне.

— Товарищ генерал…

— Не стоит. Мы все делаем свою работу. Так что берись за дело и изымай своего коллегу и его напарника из санитарного эшелона со всеми документами. А я дам телеграмму в Москву.

Нас быстро сняли с поезда и разместили в одном из домов недалеко от станции, разумно предположив, что далеко отъезжать не стоит, но и на самой станции, которая, в принципе, может подвергнуться бомбежке в любой момент, тоже останавливаться не резон. Ненашев устроил целый скандал с требованием захватить с собой в Москву Таю и обеспечить ей приличные условия проживания. Я не спорил, так как сам в некоторой степени чувствовал ответственность за ребенка, и единственное, что меня беспокоило, как Тая перенесет полет.

Прошло не более двух часов, когда, получив из Москвы ответ, Романов развил бурную деятельность. По переданной им информации впереди еще вчера вечером был разбомблен мост, поэтому движение воинских эшелонов в этом направлении было приостановлено на несколько часов, и генерал своей властью выгнал из теплушек всех способных держать лопаты, и к вечеру в пяти километрах от станции на поле был оборудован, точнее вытоптан импровизированный аэродром, куда уже в сумерках, ориентируясь по зажженным кострам, сел бомбардировщик ИЛ-4. Нас с Ненашевым, закутанным в теплые тулупы, засунули вместо бортстрелка, и, снова взревев двигателями, крылатая машина, подскакивая на неровностях импровизированного взлетного поля, сумела оторваться от земли и ушла в темнеющее небо, набирая высоту.