Иван Ефремов - Ольга Ерёмина

Чтобы имя твоё осталось в истории, надо отыскать в этих красных камнях, так похожих на обрывы любимого Оредежа, материалы по стегоцефалам. Несколькими годами ранее Баярунас нашёл на склонах Богдо два разломанных черепа лабиринтодонтов. Может, и юному искателю повезёт.

Иван поселился прямо на Кордоне, хотя оттуда довольно далеко добираться до нужного места. Жители кордона уважительно отнеслись к Ивану — сильный малый, да и оружие у него с собой. [57]

После нескольких дней разведки на лошади Иван поставил палатку в степи. Место он выбрал за горой, где из песчаников вытекал источник студёной минеральной воды и росло несколько невысоких деревьев. Устроил из полотна палатку, приготовил обед и с утра решил отправиться на разведку.

Иван поднялся с рассветом, вылез из-под полога, быстро оделся и зашагал вверх по осыпному склону, заросшему сухой травой, сначала пологому, потом становящемуся всё круче. Поднялся на малую вершину, спустился на седловину — и вверх. 150 метров от подножия — небольшая высота, но на ровной столешнице степи видно на десятки километров вокруг. Неудивительно, что калмыки, жившие здесь, считали Богдо священной горой. Её название так и переводится — «святая».

Вот встаёт на востоке солнце — так же величаво, как поднималось оно из волн Охотского моря. Да, в незапамятные времена здесь тоже плескалось море…

На севере — слепит глаза — словно лёд, блестит поверхность удивительного озера, где издавна ломают самую чистую соль. Захочешь в этом озере утонуть — не сможешь. А кое-где можно даже ходить по ослепительно-белым кристаллам.

В небо поднимается и парит степной орёл, зорко оглядывает выгоревшую степь. Трудно поверить, что весной здесь цветут тысячи цветов, среди которых — прекрасные дикие тюльпаны.

Иван подошёл к скалистому обрыву с юго-западной стороны от вершины, взглянул вниз. Круто отрываются вниз красные скалы, множество уступов, ниш дробят склон. Гора растёт из земли — и эта часть поднимается более резко, обнажая триасовые толщи. Да, сверху здесь не спуститься, надо подходить снизу.

Иван сбежал к лагерю, вскипятил чаю. Начинался рабочий день.

Самые большие обнажения нашлись на крутом восточном склоне, который пестрел всеми оттенками — от жёлтого цвета песчаников, розового, кирпичного и фиолетово-красного оттенков глин, и — на самом верху — белые илы, в которых захоронены остатки лабиринтодонтов.

Впечатления Ефремова оценил академик Борисяк. В 1930 году в очерке «Русские охотники за ископаемыми» он опубликовал рассказ молодого учёного о работе на Богдо:

«Ещё не доезжая станции Шунгай, гора Богдо, несмотря на её небольшую высоту (145 метров), резко выступает на фоне ровной степи. Протягиваясь в форме подковы на 1 1/ 2километра, вблизи она производит впечатление монументальности, в особенности её центральная часть с чрезвычайно крутыми склонами. Конечно, в цепи, например, Кавказских гор гора Богдо затерялась бы незаметным холмиком, но здесь она стоит одиноко, окружённая, насколько хватает глаз, плоской тарелкой степи.

Резко обрываясь к озеру Баскунчак, блестящему на солнце, как бескрайнее снежное поле, выступает 40-метровая стена пермских песчаников. Здесь очень удобно наблюдать разные фигуры выветривания, всевозможные столбы, соты, уступы и т. п.

Немного отступя к горе от песчаникового предгорья, начинаются причудливые бугры, гребни и совершенно правильные конуса тёмно-красных с серыми прослойками мергелей. И прямо от них круто поднимается 80–100-метровая стена пёстрых мергелей с выступающими сверху слоями триасового известняка. Эта стена изборождена водными промоинами и протоками, засыпанными обломками известняковых плит. Обломки в бесчисленном количестве покрывают всю гору и насыпаны у подножья красных бугров.

Первое впечатление, создающееся у охотника за ископаемыми, впервые прибывшего на Богдо, это то, что в подобном хаосе совершенно невозможно что-либо найти.

Однако выдержка и терпение приходят здесь на помощь исследователю. Разбив всю гору на участки, я начал медленно продвигаться вдоль горы, исследуя каждый подозрительный обломок камня. Перебив и пересмотрев несметное количество известковых плит у подножья горы, я собрал несколько костей лабиринтодонтов и довольно большое число беспозвоночных и стал исследовать обломки известняков по склонам зигзагообразным путём, беспрерывно поднимаясь и опускаясь.

Обнажения пластов на склонах горы замыты натечной сверху глиной, усыпанной обломками известняка. Глина засохла плотной коркой, и, цепляясь за обломки известковых плит, можно подниматься по довольно крутым склонам почти до 60 градусов. Держа в одной руке молоток, без которого охотник за ископаемыми не может ступить ни шагу, другой забиваешь кирку в склон горы и осторожно подтягиваешься выше. Конечно, иногда бывают неприятные минуты, когда ноги соскальзывают, кирка вырывается из рыхлого размытого склона, и начинаешь сползать вниз сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее. Но, мгновенно снова забив кирку поглубже, останавливаешься и продолжаешь таким же способом прерванное продвижение наверх. Спускаться можно, вырубая ступеньки, или, в прочном костюме, можно медленно сползать, просто сидя и упираясь на пятки, притормаживая киркой или молотком. Обычно в процессе работы очень быстро привыкаешь проделывать всё это автоматически, не отрывая взгляда от кусков известняка и беспрерывно расколачивая плиты.

Лишь по самым крутым склонам мне приходилось взбираться с канатом. Канат я закреплял за железный рельс, поставленный в качестве репера на самой вершине горы. Отклоняясь куда-нибудь в сторону, я забивал железный лом в склон горы и закидывал на него канат. Таким способом я мог делать значительные отклонения в ту или другую сторону, оставляя канат надёжно привязанным за железный репер на вершине. Однажды я плохо забил лом; закинув за него канат, я начал спускаться. Вдруг лом вырвался из рыхлой натечной глины, и я моментально полетел вниз. Падая, я крепко вцепился в канат, который, как только размотался до репера, резким толчком натянулся, ободрав мне кожу на руках, и я, качнувшись, как маятник, перелетел на другой склон, приняв отвесное положение относительно репера. Пожалуй, эта секунда была одной из самых неприятных в моей жизни. По счастью, я не выпустил каната и потом легко взобрался на вершину, проклиная изобретённый мною способ.

Обследовав все осыпи по склонам, я заложил раскопки на одном из самых крутых выступов Богдо — юго-юго-восточном. Копаться посредине крутого склона горы было очень трудно. Тут нам большую помощь оказали сильные ветры, обдувавшие склон горы и обеспечивавшие большую устойчивость при балансировании на маленькой ступеньке с помощью кирки. Впоследствии, когда на отвесном склоне горы образовалась большая площадка, работать стало гораздо легче. Пласт за пластом расчищали и выбирали мы из горы, то испытывая сильное разочарование, когда пласт оказывался пустым, то с полным удовлетворением достигнутой цели выбивали из него красивые завитки аммонитов и тёмные или светло-жёлтые кости лабиринтодонтов. Для определения нижних горизонтов горы приходилось спускаться в пещеры под красными буграми и ползать под землёй по воронкам и пещерам гипсового поля на юг от Богдо. В одной из пещер, шедшей наклонно в землю под углом в 35–40 градусов, я поскользнулся и, скатившись вниз, провалился в отвесный колодец, глубоко уходивший в бездонную чёрную темноту. По счастью, колодец был довольно узок, и я заклинился в нём до самых плеч, которые уже не могли пролезть в колодец. Я очутился в положении пробки в горлышке бутылки, и потребовалось немало труда, чтобы высвободиться и, главное, снова влезть по наклонной гипсовой стенке, покрытой песком, принесённым водой.