Возвращение - Дзиро Осараги

Саэко была чрезвычайно добра к ней, и Томоко смутно понимала, что это из-за её отца. Она также сознавала, что Саэко сильно притягивала её к себе, несмотря на короткое время знакомства. Она никогда не встречала женщину, которая жила так свободно во всех смыслах этого слова, что само по себе было чрезвычайно привлекательно. Но когда она вспоминала о своей матери, ею овладевали сомнения.

— Я, действительно, не знаю, что вам ответить.

— Не унывайте. Посмотрите! Дождь перестал, и светит солнце. Только у маленькой Томоко погода ещё не установилась.

И действительно, лучи солнца играли на мокрых ветвях деревьев в саду. Красные плоды подобно ярким цветам виднелись здесь и там среди вечнозелёной листвы.

Когда Томоко вернулась в редакцию и стала разговаривать со своими коллегами, она почувствовала, что ей хочется побыть одной, и чтобы никто её не тревожил. Она уже не была в том шоковом состоянии, когда впервые услышала, что её отец, о котором она ничего не знала с тех пор, как стала понимать окружающий мир, неожиданно вернулся в Японию, и была уверена, что может самостоятельно принимать решение. Но что-то неведомое вошло в её душу, подобное мешающему чёткому зрению пятну на глазу, или призраку, действующему на нервы и заставляющему постоянно притягивать к себе её внутренний взор. Вот в таком душевном состоянии разговаривала она со своими коллегами в редакции.

Только в электричке по пути домой она осознала, что поражение Японии открыло путь её отцу к возвращению на родину, и эта мысль превратила туманное до сих пор чувство в шокирующую реальность, ибо это стало не абстрактной идеей, а реальным фактом. И где-то, когда-то её отец предстанет перед ней. Вечерний поезд был переполнен, и нельзя было исключать, что её отец вполне мог бы оказаться здесь в этой толпе пассажиров. Когда она поймала себя на этой мысли, то почувствовала, что теряет контроль над собой, и взяла себя в руки.

Что было в этом удивительного, и почему она должна плакать? Что будет плохого в том, если она повстречается со своим отцом? Она не должна беспокоиться, ибо пойдёт на встречу с ним, чтобы помешать ему сделать её мать несчастной. Вся ответственность лежит на нём, а не на ней, и ничего не может удержать её как свободного взрослого человека от встречи со своим отцом.

Закрыв глаза, Томоко невольно улыбнулась. Неожиданное чувство возникло и распространилось по её телу. Её отец, о лице и фигуре которого она не имела ни малейшего представления, вошёл в её сердце и занял там прочное место. Это было странное чувство, но отнюдь не печальное, и она наполнило её сердце радостью. Саэко сказала, что у него седина в волосах. Эти слова отчётливо и глубоко вошли в её сознание.

Томоко воображала своего отца подобно тому, как молодая мать, чувствуя, как растёт и двигается в её чреве ребёнок, пытается представить, каким он будет, когда родится. Отец вошёл в её сердце как отвлечённый образ, и она пыталась представить себе его лицо, одежду и предположить его возраст. Придавать шаг за шагом его невидимому образу реальные черты было похоже на её работу по моделированию одежды, и это наполняло её счастьем и вызывало непроизвольную улыбку на её губах.

Звёзды были затянуты облаками, когда Томоко подходила к своему дому. Войдя в калитку, она поняла, что в доме гость, так как в гостиной, являющейся продолжением рабочего кабинета Тацудзо Оки, горел свет. Оки, как и многие другие учёные, вёл затворнический образ жизни в европейской части дома и присоединялся к семье только во время принятия пищи. Томоко вошла в дом через боковой вход и прошла на кухню поздороваться с матерью.

— Я пришла, мама.

Перед буфетом стоял поднос с чайным набором.

— Ты как раз вовремя, дорогая. Отнеси это в гостиную.

Сэцуко, мать Томоко, была женщиной, которая не позволяла себя фотографировать и не любила появляться перед гостями. Томоко ждала, пока её мать положит сахар в чай. После войны Оки требовал, чтобы настоящий сахар клали только в его чай или кофе, а для гостей использовали сахарин. Томоко с грустью наблюдала, как её мать следовала этим инструкциям. Рядом с чашкой Оки была положена особая чайная ложка.

— Кто к нам пришёл?

— Журналист.

Томоко слегка постучала в дверь гостиной.

— Войдите, — ответил Оки и, коротко взглянув на неё, вновь повернулся к своему гостю, который записывал в блокнот карандашом, продолжив монолог характерным для себя снисходительным тоном.

— Реформу нельзя осуществить, если Академия художеств не получит больше прав и её влияние не будет усилено. Она не должна оставаться тем, что она есть в настоящее время — домом для престарелых. Она должна быть независимой от бюрократов и иметь возможность активно работать. Но в действительности, отношения учитель-ученик и непотизм феодальных членов превратились в препятствие для проведения реформ и…

— Подождите минутку, подождите минутку, — запротестовал журналист, но Оки, проигнорировав его, продолжал говорить, как будто он участвовал в серьёзной дискуссии.

— Прежде всего в Японии необходимо создать здоровый академизм. Вторым шагом является демократизация. До тех пор пока бюрократы будут контролировать решения в области гражданской жизни, прогресса не будет. Культура это тоже политика. В прошлом писатели и художники в традиции восточных деятелей культуры старались избегать политики, но в наш век демократизации это уже невозможно. Художественные гении могут продолжать творить в одиночестве, но что нам необходимо, так это популяризация. Я имею в виду популяризацию культуры и искусства. А это уже политика, не так ли? И самой неотложной проблемой является избрание членов Академии художеств в парламент.

Томоко вышла из гостиной и отправилась переодеться в свою комнату на втором этаже японской половины дома. Тон высказываний Оки был достаточно энергичным, но то, что он говорил, звучало бессодержательно и непоследовательно. А Томоко сегодня вечером ожидало тайное открытие. Её мать передала ей плотно запечатанный конверт с письмами и фотографиями, который она должна взять с собой, когда, став независимой или выйдя замуж, покинет родительский дом. Сегодня Томоко собиралась вскрыть пакет и взглянуть на фотографии своего отца. Она включила свет и открыла свою сумочку, чтобы достать ключ от своего шкафчика. Из сумочки выпал маленький бумажный свёрток, который Саэко передала ей при расставании. Томоко развернула его, и у неё на руке ярко засверкал бриллиант величиной с соевый боб.

ДОМ С ПИОНАМИ

В следующее воскресенье выдался очень тёплый день. Томоко решила, что бриллиант является неподходящим подарком, и направилась домой к Саэко, чтобы вернуть его насколько это возможно вежливо. Когда она подошла к дому, то увидела стоящую перед ним среди опавших лепестков сакуры машину, а затем и саму Саэко, идущую через сад в сопровождении молодого мужчины.

— Добро пожаловать, Томоко. — Саэко выглядела значительно моложе в западной одежде. — Вы пришли как раз вовремя. Если вы свободны, поедем с нами часть пути… О, это Тосики Окамура, он работает в издательстве, о котором я Вам говорила. А это Томоко Мория.

— Вы уезжаете в поездку?

— В небольшую, так сказать, по обязанности. — Саэко загадочно улыбнулась. — Поехали с нами до Иокогамы. Тоси привезёт вас назад со своей обычной галантностью.

— А куда вы едете?

— К моему мужу, — ответила она жёстко. — Даже согласно новой конституции, у жён есть некоторые обязанности.

Томоко была озадачена, но почувствовала, что не может сейчас начинать разговор о бриллианте, и поэтому решила принять приглашение. У неё не было никаких дел, и не так часто ей предоставлялась возможность прокатиться на машине на большое расстояние.

— Говорят, что Иокогама хорошо отстраивается, — рассказывал Тосики. — Они построили там «Американскую деревню» и много приятных мест для прогулок. Там должны также быть первоклассные танцевальные залы и кабаре. Почему бы Вам тоже не остановиться там на некоторое время, тётя Саэко.

— У меня сегодня не развлекательная поездка, хотя я, возможно, и увижу некоторые распустившиеся пионы. — Она повернулась к Томоко, которая сидела слева от неё.

— Мой муж удивительный человек. У него нет никакой специальности, и он нигде не работал с тех пор, как окончил школу. Но он выращивает пионы, и это единственное, что он может делать, но делает хорошо.

Томоко всё думала, как ей начать разговор о бриллианте. Упоминание о пионах явилось для неё неожиданным, но когда она представила себе большие пышные цветы, то осознала, насколько они должны были быть похожи на Саэко.

Тосики прервал её мысли.

— Мория… Она, должно быть, дочь человека, которого я разыскиваю.

Саэко продолжала смотреть вперёд через ветровое стекло и сказала холодно: