Жизнь Шаляпина. Триумф - Виктор Петелин

– А «Лучину» знаешь? – спросил мельник.

И начали «Лучину», которая далеко разливалась по окрестностям. Тронула эта песня крестьянские сердца, у некоторых появились слезы на глазах, Шаляпин и Никон Осипович то и дело вытирали бежавшие по щекам слезы.

– Вот она, жисть-то крестьянская, послухал бы царь, может, тоже бы заплакал.

– Да! Твоя «Лучина» за душу берет, Никон Осипыч.

– А здоров ты петь, Федор. Втору-то ловко держишь, никто так ловко меня не поддерживал до сих пор… Ты, поди, певчим служишь?

– Да! Что-то вроде этого…

– И деньги тебе жалуют?

– Бывает, что и жалуют…

Шаляпину не хотелось говорить, что он солист императорских театров. Да и зачем? Так было хорошо, что он снова потянулся к четверти и наполнил чашки. Выпили…

– Слыхал я, Никон Осипыч, что в ваших краях помещики безобразничают. Запрягают голых девок, бьют их кнутами, а сами сидят в тарантасе, а потом их насилуют…

– Да что ты, Федор, окстись, такого у нас не бывало, Бог миловал от таких напастей.

– А тяжело, видно, вам тут живется… Тяжелый труд выматывает душу, от зари до зари гнете спину, а получаете гроши, – горько вздохнул Шаляпин, чувствуя, как огненная вода разливается по жилам, тяжелеет голова, слабеют ноги.

– Тяжело, конечно. Но работа у нас веселая, все время на людях, издалека ко мне приезжают. «Хорошая мука у тебя, Никон, получается», – говорят мужики. А мне приятно. Какая уж тут тягость, раз во мне нуждаются люди… Я так понимаю, Федор, жисть-то… Вот посмотри, как врытые сидят Константин Алексеич и его товарищ, уж больно сурьезный, никогда не улыбнется, они малюют картинки, хмурятся, чешут в затылке и все водят, водят кисточкой по холсту… Разве у них не тяжкий труд?.. Тяжкий! Сначала тут все думали, что какие-то землемеры приехали, смотрят и что-то пишут. А потом совсем уж глупость говорили.

– И что же говорят про них? – оживился Федор Иванович.

– Они планты снимают, а потом нарисуют, покажут царю, а он эту землю им отдаст. Валентин Александрыч, говорят, самого царя списывал. Он списывает, а царь сидит и смотрит на него…

– Бывало и так, Никон, и меня списывал, и Коровина. Он больше портреты малюет, большие деньги берет…

– Да что ты? Не брешешь? А вот мне Герасим Дементьевич из Букова рассказывал…

– Мы были у него, по дороге заезжали, по чарке водки у него выпили и сюда…

– Вот-вот… Значит, знаешь его. Уж не соврет, человек сурьезный, обстоятельный. Так Валентин Александрыч тоже с него списывал портрет. Ну конечно, Герасим картуз новый взял, приоделся, новые сапоги, все чин чином… А Валентин Лександрыч прогнал его, говорит, переоденься во все старое, в чистом не надо, и картуз возьми старый, сапоги сними, надевай, как раньше, лапти. «Срамота какая-то! Неохота мне в старом на картинке быть… Что народ скажет, ежели узнает меня». – «Не узнает!» – говорит Валентин Александрыч. Ну, согласился, а когда посмотрел на портрет, рассердился: «Ты говорил, что не узнают, это ж я как живой, срамота глядеть… Неужто у меня только этот рваный зипунишко, портянки грязные, лапти да нос в табаке… У меня ж есть и сапоги новые, и полушубок в прошлом году справил, сапоги с калошами…» А Валентин и признался: «Ошибся я, не так списал, переделывать буду». Вот у них какая жисть-то. А ты говоришь, Федор, жисть у крестьянина тяжелая. У нас ошибок не бывает. Вот я пью с тобой водку, а мельница крутится, потому как вместо меня помощник мой работает… Ну, Федор, пойдем за стол. Зовут, холсты свои и кисти в долгуши спрятали, руки вымыли, кисти сполоснули… Вот у них и взаправду тяжкая работа, а у нас что ж, дело привычное… А у них дело трудное – нам не понять…

Шаляпин и мельник поднялись и пошагали к столу. Но мельник придержал Шаляпина за руку:

– Ты объясни, Федор, почему нельзя в новом-то? Мы ж не оборванцы какие-нибудь, не нищие. Многие справно живут. А почему на картинках надоть нас нищими показывать? Ох, трудная у них работа, непонятная какая-то…

Подошел Коровин, взял из рук мельника пустую четверть, удивленно покачал головой, приглашающе показал на стол, уставленный привезенной снедью… Да и из погреба мельника принесли соленые грибки, огурцы, капусту… Стол манил своей свежестью и разнообразием яств. А посередь стола возвышались четверти с водкой, скромно стояли городские бутылки вина, кувшины родниковой воды…

Пиршество началось. Лишь поздним вечером разбрелись кто куда: кто ночевал в палатке, кто на сеновале, а кто, подстелив попонку, в долгуше.

Первые дни поездки на Новенькую мельницу Шаляпин занимался делами. Дал телеграмму Горькому с просьбой приехать и посмотреть проект дома и угодья, которые он собирался купить у Глушкова. Да и посоветоваться с другом, нужно ли ему заниматься фабрикой… Коровин и Серов в этом деле были плохими советчиками, им лишь бы похихикать, посмеяться над его грандиозными планами быстрого обогащения.

– Видать, Федор, чем-то ты пленил фабриканта Василия Макарова, Руслана нашего. Как-то встретил его, он долго нахваливал тебя, – заговорил однажды Коровин. – Башковитый, говорит, ваш песенник-то. Сурьезно расспрашивает, сколько стоит крахмал, сколько нужно денег на картошку, сколько на машины для размолки. И все подсчитывает, говорит, значит, думает фабрику здесь поставить. Значит, денежки у него водятся, раз фабрикантом хочет стать. Да и что ему? Всю жисть, что ли, пустяками заниматься, горло драть в киатрах-то. Понятно, что надоело, взрослым становится. «Ежели на положение фабриканта станет, то петь ему надобно бросать, а то всурьез его никто не возьмет. Настоящие люди дела с ним делать нипочем не станут», – строго так сказал Руслан. Помнишь, Федор, Мамонтов рассказывал, как на него посмотрел Витте, узнав, что Савва содержит Частную оперу? Как на человека несерьезного… Так что ты, Федор, бросай свои песенки, не примут тебя серьезные люди в свою компанию.

– Думал, Костя, ты что-нибудь умное скажешь, а ты опять за свое: насмешки строишь. Производство крахмала дает сорок процентов на капитал. Почему я должен четыре процента банковских получать, а не сорок? Ну, скажите, умники…

– Вот Горький приедет, он тебе покажет, где раки зимуют, – вмешался в потеху Валентин Серов.

– А при чем здесь Горький? Он вложил свой капитал в издательское дело и получает большие доходы с каждого им вложенного рубля…

– Он книжки издает, благородным делом занимается. – Коровин был неумолим. – А ты только о прибыли заботишься.

– Я тоже буду благородным делом заниматься. Крахмал всем нужен, небось все вы крахмалите свои рубашки, собираясь в гости. Вот… А потом… Я ж начну с маленькой фабрики, я ж свои деньги тяжким трудом зарабатываю. Пою. Мои денежки кровные…