Штрафники вызывают огонь на себя. Разведка боем - Роман Кожухаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От этого фашист заревел, как малое дитя. Он давился от слез и страха, стараясь хоть как-то утихомирить свои рыдания.
IX
– Да чего ты его успокаиваешь, он все равно ни хрена не понимает… – сплюнув возле эсэсовца, сказал Талатёнкову Караваев.
– Не у-убива-айте меня-я… – вдруг прогундосил, всхлипывая эсэсовец.
Первую секунду вся группа остолбенело уставилась на пленного. Неужели померещилось?
– Не убивай-а-айте… – в слюнях и соплях опять жалостливо заныл валявшийся на полу фашист.
– Ах ты, гад… – взвился над ним Талатёнков. – Так он, братцы… он по-нашему балакает!
– Телок… остынь… – осадил бойца Аникин. Отодвинув его рукой, младший лейтенант присел на корточки прямо напротив разбитой физиономии фашиста.
– Откуда знаешь язык, эсэсовская морда? – доходчиво спросил Аникин пленного.
– Я не эсэсовец… – заверещал фашист.
– Вот гад… – не удержавшись, вставил Талатёнков. – Может, ты еще скажешь, что ты Пречистая Дева?
– Телок, не богохульствуй… ты же в церкви… – с почтением оглядываясь вокруг, одернул товарища Караваев.
– Тише вы… – утихомирил бойцов Андрей.
– Это что? – Схватив фашиста за воротник, он вывернул лацкан с эсэсовскими рунами. – Говори, гад, почему без акцента шпаришь? Или прямо перед Богом душу твою выпущу наружу, вместе с твоим же дерьмом…
– Не убивайте, товарищ командир… – залепетал побелевшими губами фашист, дрожа крупной дрожью.
– Я тебе не товарищ… – зло прошипел Аникин.
В его лице фашист прочел такую решимость, что тут же, взяв себя в руки, заговорил быстро-быстро:
– Я не эсэсовец, герр командир… Меня отправили сюда насильно. Я служил добровольным помощником вермахта. Механиком в гараже. Попал в плен в сорок втором, под Харьковым…
– Вот гад… – прокомментировал Талатёнков.
– Я не эсэсовец… – запинаясь, повторил фашист. – Вот у меня в кармане, посмотрите…
X
– Талатёнков, глянь, что у него в кармане… – приказал Аникин.
– Товарищ командир, не хочу я об эту свинью пачкаться… – заартачился Талатёнков.
– Егор! – сурово произнес Аникин.
Талатёнков тут же рванул на груди китель фашиста и достал из внутреннего кармана солдатскую книжку и погоны, перевязанные бечевкой.
– Это мои погоны, на память о вермахте… – причитал пленный, закрываясь связанными руками.
– Гад, а где твои погоны красноармейца? – произнес Крапивницкий, вернувшийся с осмотра.
– Крапива, он же говорит, что в плен попал в сорок втором. Тогда еще не было погон, – заступился за пленного Караваев.
– Тише вы оба… – проговорил Аникин.
Схватив фашиста за грудки, он приподнял его с пола. Андрей проговорил ему прямо в лицо:
– Послушай, сволочь… За твою доблестную и памятную службу у фашистов я тебя прямо щас могу шлепнуть… Без лишних разговоров. А я с тобой еще разговариваю… Быстро отвечай, что за части стоят в Вечеше.
– Да-да… я все расскажу… – в страхе забормотал пленный.
Его грязный лоб покрылся крупными каплями пота.
– К западу… вот туда, под Вечешем, расположен резервный аэродром… – Пленный затараторил еще быстрее, показывая связанными руками куда-то в сторону алтаря.
– Нет, погоди… ты на карте покажешь…
Аникин вытащил из планшета карту местности, выданную ему Шибановским. В нагрудном кармане гимнастерки у него был спрятан огрызок карандаша.
– Наш батальон охранения прибыл сюда неделю назад… – продолжал эсэсовец. – Но мы никого не убивали…
– А это что за эмблема? Что за череп?
Андрей показывал на изображение черепа без нижней челюсти, которое было оттиснуто на титульном листке солдатской книжки пленного.
– Это эмблема нашей части. «Мертвая голова»…
– Дивизия СС?
– Нет… – произнес пленный. – Другие части…
XI
Он умолк, словно испугавшись того, в чем должен признаться.
– Она тоже так называется, но к дивизии не имеет никакого отношения. Мы охраняли объекты.
– Какие объекты? – тряхнул Аникин фашиста еще сильнее. – Говори…
– Хорошо, хорошо… – закивал совершенно белым от страха лицом эсэсовец.
– Это был концентрационный лагерь Штуттхоф, под Данцигом… – проговорил, будто на исповеди. – Меня перевели туда насильно, в конвойную группу. Мы подчинялись офицеру СС. И форму нам выдали эсэсовскую. Я прибыл туда позже других. Честное слово, я никого не убивал. Это все они, другие… В конвойные собрали много народу, в основном таких, как и я, добровольных помощников рейха… много латышей, литовцев… казаки… эти постоянно пили, а потом начинали без команды стрелять по пленным евреям. Но я не стрелял… расстрелы евреев закончились после того, как я прибыл в лагерь.
– Заткнись, заткнись… – Аникин отпустил китель фашиста, толкнув его обратно на землю. Как будто он испугался, что может замараться об эту потную, трясущуюся мразь.
– О своей доблестной службе расскажешь позже… – брезгливо прервал эсэсовца Аникин. – А сейчас – про аэродром…
– Сюда нас перебросили неделю назад… – с готовностью продолжил фашист. – Мы должны были подготовить аэродром для прибытия основных сил.
– Каких сил? – вновь наклонился к нему Андрей.
– Площадка для самолетов. Они могут прибыть в любое время. Сегодня или завтра… Это зависит от обстановки на передовой. Так сказал наш командир, герр капитан.
– Кто охраняет аэродром? – спросил Аникин.
– Рота автоматчиков… Взвод технического обслуживания. И… зенитки…
– Зенитки? – переспросил Аникин. – Сколько их? Что за зенитки?
– Не знаю… Эта информация засекречена. По-моему, четыре или пять расчетов… Крупнокалиберные «фальки». Они маскируют орудия.
– Врешь… Ты не видел, где расположены зенитные орудия? – снова схватил за грудки фашиста Аникин.
– Нет… нет… – замотал головой эсэсовец. – Они проводили все работы ночью. Правда, я отлучался… несколько раз… ну… в самоволку…
– К этой ходил?… К бабе? – не выдержал стоявший тут же Лещенко. Но, как и другие бойцы, внимательно наблюдал за общением командира с пленным.
– Да… к ней… – кивнул эсэсовец. – Горели огни, и слышался шум грузовиков и моторов. Я смогу показать примерно…
– Показывай… – приказал ему Аникин, разворачивая перед носом карту.
– Вот здесь… аэродром… – Грязный палец фашиста очертил кружок в пригороде Вечеша. – А зенитки… примерно вот здесь…
– Примерно или точно? – еще жестче спросил Андрей.
– Не знаю… примерно… – жалостливо пробормотал пленный. – Если так, вживую, я наверняка покажу…
– Хитрит, гад… – подозрительно процедил Талатёнков. – Жизнь свою жалкую страхует…
Аникин тут же огрызком карандаша набросал на карте контуры указанных фашистом целей.
XII
– Шулепин, Болтян, сторожите эсэсовца… – приказал Андрей двум молодым бойцам, вошедшим в группу. – Остальные – рассредоточились по периметру… Поглядывайте пока из окна, как и что… А мы с Лещенко к небесам прогуляемся…
– Это как, товарищ командир… – настороженно спросил Лещ.
– Как? С энтузиазмом, Казанова… – хлопнул его по плечу Андрей. – Давай, двигай вперед. Нам еще надо лестницу отыскать, которая на колокольню ведет…
– А-а!.. – обрадованно и облегченно выдохнул Лещенко, нервно засмеявшись. – А я уж было подумал…
– Что подумал? – на ходу спросил его Аникин. – Что я тебя того – в расход пущу? За невыполнение приказа…
– Да, товарищ командир… – эмоционально начал оправдываться Лещенко. – Я ж говорю, что она сама на меня полезла. Я даже моргнуть не успел, а она хвать меня, в комнату свою потащила и давай наяривать…
– Смотри-ка, как она тебя на крючок цепанула. Чисто подсекла, как натурального леща… – зло выцедил Аникин, когда они подошли к винтовой деревянной лестнице. – Давай вперед… Вперед, говорю… Живее ногами перебирай…
– Товарищ командир… – испуганно, почему-то шепотом, проговорил боец, когда их сапоги затопали по деревянным, жутко скрипучим ступеням. – А вы не того?…
– Что не того? – переспросил Аникин.
– Не застрелите меня? Ну, за неисполнение приказа?… – совсем испуганно пробормотал Лещ.
– Стоило бы… – резонно и сухо ответил Аникин. – За то, что сделал гадость и продолжаешь свое вранье протухшее заливать, вместо того чтоб покаяться и сознаться… Покаявшись, Лещенко, оно, наверное, легче было бы на колокольню взбираться…
XIII
Похоже, боец воспринял это восхождение всерьез.
– Товарищ командир… не знаю… будто наваждение какое на меня накинулось… – проговорил он сдавленным голосом. – Еще как входили в дом тот, а она на пороге стояла… вся такая… Я еще грудь ее задел… будто током ударило. И все трясет всего и сон не идет. А в башке только одно: только бы все уснули, тогда и займусь хозяйкой…
– Вон ты че винтовку свою драил… – усмехнулся в ответ Аникин. – Шаловливые ручки утихомирить не мог…
