Шхуна, которая не желала плавать - Фарли Мак-Гилл Моуэт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Действительно, в последний раз мы шли прямо на диафон, я даже слышал его у себя на корме: бычье мычание, перекрывавшее тарахтение обалдуйки. Правая рука Джека вытянулась вперед, и я резко положил руль налево. На этот раз и я углядел нависающую черноту, когда мы пошли параллельно обрыву на длину корабля от него. Диафон внезапно взревел прямо у нас над головой. Я сильней навалился на румпель, чернота исчезла, и мы вновь потерялись в мире тумана.
Вот так мы лавировали. Я очень медленно отпустил румпель. Чуть туман начинал чернеть, Джек махал мне рукой. Едва туман снова обретал скорость и остров исчезал из вида, мы вновь осторожно возвращались на прежний курс, пока он вновь не начинал маячить впереди, а тогда повторили тот же маневр. Несмотря на холод, я был весь в мыле, точно загнанная лошадь… И был настолько поглощен своим занятием, что не сразу осознал, что рев диафона отдаляется. Мы обогнули остров и шли теперь вдоль его северного берега.
На колене у меня была разостлана карта, и я вперился в нее, пытаясь отыскать цифры промера глубин, и в конце концов углядел их. Двенадцать фатомов вплоть до самого подножья обрывов — а якорная цепь у нас ровнехонько пятнадцать фатомов.
А Джек на носу уже вытравливал цепь на палубу, ожидая моей команды бросить якорь. Я крикнул ему, и он пришел на корму. Я показал ему цифры. Мы оба знали, что никоим образом нам не отстояться на якоре в шторм, имея в запасе всего три фатома цепи. И тут Джек оскалился в жуткой усмешке.
— К черту! — сказал он. — Держи на север. Войдем в Бёринский залив. Будем идти впритирку к западному берегу и руководствоваться чернотой обрывов.
Так мы и поступили. Взбодренные пьянящим чувством, то ли бесшабашности, то ли законной гордости — ведь уже было сделано невозможное, — мы углубились в Бёринский залив почти на две мили, так ничего и не увидев. Руководствовались мы чернотой, маячившей по левому борту. Когда мы решили, что прошли достаточно, чтобы считать себя в безопасности — насколько это вообще было нам дано, — то выключили двигатель.
«Счастливое Дерзание» плавно заскользила сквозь серую похлебку по неподвижной воде. Где-то лаяла собака. Где-то звонил церковный колокол. Джек бросил лот за борт и получил четыре фатома и илистое дно. Якорь плюхнулся в воду, и звонко запела, разматываясь, цепь.
Немного погодя мы спустились в нашу каютку и уснули.
Глава одиннадцатая
Бёринские ребята
Я проснулся около полудня, проснулся внезапно с неясным ощущением тревоги. Мне снился сон: я командовал «Куин-Мэри» и должен был войти в порт Литл-Бёрина. Все стекла в рубке были замазаны черной краской. На мне были черные очки, а кругом стоял черный ночной мрак, туман и…
Я проснулся. В каюту лился солнечный свет. «Счастливое Дерзание» приплясывала на якорной цепи, волны пошлепывали ее по носу, одаряя жизнью и движением. В снастях свистел ветер, а по мачте резко хлопал фал.
Я сонно слез с койки, прошел на корму, час поработал с насосом, а потом, исполнив свой долг, выбрался на палубу.
День был изумительный, сверкающий солнцем, полный кипучей энергией… Шторм урчал над окружающими холмами, гнал по лазурному небу клочья туч, но внизу, в длинном ответвлении искрящегося залива, дул только свежий бриз. Тумана не было и в помине. А вот о людях и бурлении жизни свидетельств хватало.
Мы стояли с краю флотилии рыбацких судов, гребных лодок, баркасов, среди которых затесались две маленькие каботажные шхуны. Один большой баркас плясал на якоре всего в двадцати ярдах от нашей кормы. В четверти мили к востоку расположилась деревушка из ярко выкрашенных домиков с аккуратными сушилками для рыбы и помостами, с уютной деревянной церквушкой. Залитые белым солнечным светом, на конце маленького причала шестеро ребятишек терпеливо удили керчаков. Вереницы празднично одетых мужчин и женщин двигались по береговой дороге, ведущей от их домов к церкви. И ни единого рыбозавода в пределах видимости!
Ко мне присоединился Джек — красноглазый, чумазый, с всклокоченными волосами (не знаю, какой вид был у меня, поскольку зеркала на борту не имелось), и мы вместе приветствовали нашего первого посетителя. Это был пожилой человек в лучшем своем костюме. Он неторопливо подгреб к нам на плоскодонке. Подойдя к борту, он повернул голову и обозрел нашу шхунку.
— Доброго утречка, шкипер, — сказал он наконец. — В тумане, значит, шли?
Я сознался в этом.
— Ну-ну, — сказал он и метко сплюнул в воду. — В тумане, значит, э? И много раз прежде в заливе бывали?
Я сказал, что мы никогда прежде в Бёринском заливе не бывали.
И тогда он воздал нам высшую хвалу.
— Пожалуй что, тумана-то черней и гуще я в жизни не видывал. Пожалуй что, не хотелось бы мне в такую темь в залив входить.
Мы в благодарность за столь лестный отзыв пригласили его подняться на борт, но он отказался. И сам пригласил нас к себе на берег, заверив, что его хозяйка горда будет угостить нас своим воскресным обедом. Когда мы начали было отказываться, ссылаясь, что с ног до головы перемазаны, а чистой одежды у нас нет, он и слушать не захотел. Заверив нас, что вернется через часок, он погреб назад, ни разу не оглянувшись.
Так нас приняли в Бёрин-Коуве, и это было началом теплейшего, чудеснейшего человеческого общения, какое мне только доводилось знавать. В этом нашем холодном мире обитателям Бёрин-Коува мало найдется равных.
К несчастью, Джек не смог остаться, чтобы сполна насладиться их гостеприимством. В Бёрин-Коуве имелся телефон, и он по глупости воспользовался им, чтобы поговорить с Торонто. Немедленно по тонким проводам на него обрушился водопад срочнейших деловых проблем, и Джек, неукротимый в борьбе с морем, тут увял. Для него плавание кончилось. В лучшем случае временно. На следующий день он поднялся на борт дряхлой машины для долгого возвращения в Сент-Джонс по почти не существующему шоссе через Бёринский полуостров. Очень угнетенный и весьма обескураженный мыслью об его отъезде, я хотел отправиться с ним,
