Квартеронка - Томас Рид

— А этот молодчик не вздумал ухаживать за твоей хозяйкой?

— Откуда мне знать, мсье Доминик? Во всяком случае, я никогда этого не замечала. Мне кажется, он очень скромный джентльмен, и мадемуазель Эжени такого же мнения. Я не слышала из его уст ни слова о любви. Нет, ни единого слова!

Послышался глубокий вздох.

— Пусть он только посмеет, — воскликнул Гайар с угрозой, — пусть только посмеет намекнуть мадемуазель Эжени о своей любви или даже тебе, Аврора, — и ему не поздоровится! Он живо забудет сюда дорогу, этот жалкий авантюрист! Можешь не сомневаться!

— Ах, мсье Гайар! Вы этим очень огорчите мою госпожу. Вспомните — ведь он спас ей жизнь! Она ему бесконечно благодарна. Она постоянно говорит об этом, и ее опечалит, если господин Эдвард перестанет бывать у нас. Я знаю, что это очень ее опечалит!

В голосе Авроры слышалось волнение, почти мольба, прозвучавшая музыкой в моих ушах. Казалось, ее тоже огорчит, если господин Эдвард перестанет бывать у них.

Должно быть, такая мысль пришла и Гайару, но ему она, видимо, не дос— тавила удовольствия. Он ответил вопросом, в котором слышались раздражение и насмешка:

— А может быть, это огорчит и еще кого-нибудь? Тебя, например? Ну, конечно! Ведь так? Ты влюблена в него? Проклятье!

Последнее слово он прошипел в ярости: он, видимо, бесился и страдал — страдал от жгучей ревности.

— Ах, сударь! — воскликнула Аврора. — Что вы говорите! Я влюблена? Ведь я только бедная рабыня! Увы!

И смысл ее слов и ее тон больно задели меня. Однако я надеялся, что это лишь уловка любви, хитрость, которую я охотно прощал ей. На Гайара ее слова произвели приятное впечатление, и голос его сразу смягчился и повеселел.

— Ты — рабыня, красавица Аврора? Нет, в моих глазах ты королева! Рабыня? Ты сама виновата, что осталась невольницей. Тебе известно, кто может дать тебе свободу. Может и хочет — хочет, Аврора!

— Пожалуйста, не говорите об этом, господин Гайар! Я уже сказала вам, что не могу слушать такие разговоры. Повторяю: не могу и не хочу!

Твердость ее голоса обрадовала меня.

— Что ты, прелестная Аврора! — взмолился Гайар. — Не сердись на меня! Я не могу иначе! Я не могу не думать о твоем счастье. Ты будешь свободна, перестанешь быть рабыней капризной хозяйки…

— Мсье Гайар, — воскликнула Аврора, прерывая его, — не говорите так о мадемуазель Эжени! Это неправда, она вовсе не капризна. Что, если бы она услыхала…

— Проклятье! — закричал Гайар, снова переходя на угрожающий тон. — Пускай слышит! Какое мне дело до нее? Все считают, что я ухаживаю за ней. Ха-ха-ха! И пусть себе считают! Дурачье! Скоро они узнают, что это совсем не так. Ха-ха-ха! Они думают, что я езжу сюда ради нее. Ха-ха-ха!.. Нет, Аврора, любимая моя, я приезжаю не ради нее, а ради тебя — тебя, Аврора, моя любовь, моя…

— Мсье Гайар, повторяю вам…

— Дорогая Аврора, скажи, что ты полюбишь меня, скажи только одно слово! Скажи — и ты не будешь больше рабыней! Ты будешь так же свободна, как твоя госпожа. У тебя будет все: платья, драгоценности, развлечения — все, что пожелаешь! Мой дом будет весь к твоим услугам, ты будешь распоряжаться в нем, как хозяйка, как если бы ты была моей женой…

— Довольно, сударь! Перестаньте! Вы оскорбляете меня! Я вас больше не слушаю!

Голос ее звучал решительно и возмущенно. Ура!

— Что ты, дорогая моя, любимая Аврора! Не уходи! Выслушай меня!..

— Я вас не слушаю, сударь. Я все расскажу мадемуазель Эжени…

— Скажи мне хоть слово, хоть одно слово любви! Один поцелуй, Аврора! На коленях молю тебя!..

Я услышал, как он упал на колени, а затем шум борьбы и громкое, возмущенное восклицание Авроры.

Тут я решил, что пришло время действовать, и в два прыжка очутился в комнате, посреди которой стоял на коленях пылкий кавалер. Он крепко держал девушку за руки и пытался привлечь к себе. Аврора же, стараясь вырваться — а она была довольно сильна, — быстро тащила за собой по ковру своего страстного обожателя. Вид у него был уморительный.

Когда я вошел, он не видел меня и узнал о моем присутствии по громкому смеху, который я не мог бы сдержать даже под страхом смерти. Я продолжал хохотать и после того, как он отпустил свою жертву и вскочил на ноги; я смеялся так громко, что не расслышал ругательств и угроз, которыми он осыпал меня в ответ.

— Что вам здесь надо? — были первые слова, которые я разобрал. — Что вам здесь надо?

— Ну, а мне незачем спрашивать вас об этом, мсье Гайар. Я и сам вижу, что вам надо. Ха-ха-ха!

— Я спрашиваю вас, — повторил он еще более злобно, — что вам здесь надо?

— Мне ничего не надо, мсье, — ответил я все так же насмешливо, — вернее, мое дело не похоже на ваше.

Мой намек, казалось, привел его в ярость.

— В таком случае, чем скорей вы уберетесь отсюда, тем лучше! — закричал он, свирепо сдвинув брови.

— Лучше для кого? — спросил я.

— Для вас! — ответил он.

Я уже начал терять терпение, хотя держал себя в руках.

— Сударь, — сказал я, подходя к нему вплотную, — я впервые слышу, что дом мадемуазель Безансон принадлежит Доминику Гайару. Если бы это было так, я гораздо меньше уважал бы святость этого крова. Вы же совсем не уважаете его. Вы оскорбили эту молодую девушку, эту молодую леди, так как она достойна этого звания не меньше, чем самая знатная особа в вашей стране, Я был свидетелем вашего низкого поведения и слышал ваши гнусные предложения…

Гайар вздрогнул, но не сказал ни слова. Я продолжал:

— Вы не джентльмен, сударь, и недостойны встретиться со мной, как равный, с оружием в руках. Хозяйки этого дома сейчас нет. Вы здесь такой же гость, как и я. Так вот, даю вам слово, что, если вы не уберетесь отсюда через десять секунд, я отстегаю вас хлыстом!

Я говорил решительно и хладнокровно.

Гайар видел, что я не шучу и готов сдержать свое слово.

— Вы мне дорого за это заплатите! — прошипел он. — И увидите, что в нашей стране нет места шпионам.

— Вон!

— А вы, достойный образец добродетельной квартеронки, — добавил он, бросая злобный взгляд на Аврору, — помните: наступит день, когда вы будете менее щепетильны. Тогда у вас не будет такого любезного защитника.

— Еще слово — и…

Я поднял хлыст, но Гайар не стал дожидаться удара и, поспешно юркнув в дверь, спустился с веранды. Я вышел за ним, желая убедиться, что он ушел. Дойдя до конца веранды, я посмотрел в сад. Поднявшийся вдруг птичий гомон указывал, что кто-то пробирается сквозь кустарник.

Тем не менее я подождал, пока не открылись ворота. Вскоре над оградой показалась голова человека, идущего по дороге. Я сразу узнал уличенного соблазнителя.