Мифы о России. От Грозного до Путина. Мы глазами иностранцев - Александр Латса

Часто друзья прислали мне по электронной почте статьи из французских газет с заголовками, которые звучали тревожно и говорили о России трагическое: то об упавшем самолете; то о кровавом режиме Путина; то о жестокой коррупции, мешающей людям жить; то о ночном клубе, сгоревшем в Сибири, и т. д. Изучая эти материалы, я подметил, что это почти всегда написано для того, чтобы создать негативный образ России. Я обнаружил, что практически нет статей об экономическом росте России, о стабильности рубля или балансе государственных финансов, и никогда не видел объективных комментариев о модели русского общества. И самое главное — ни одного позитивного рассказа о людях.

Конечно, русские не умеют себя «продавать», совсем не умеют. В результате западные европейцы, особенно французы, не читают переводы русской прессы. А из французской выносят мнение о России как об ужасном месте. И тогда я решил, что мой блог будет выдавать объективную информацию о России и противоречить некоторым ложным или предвзятым заявлениям французской прессы.

Моя русская знакомая, прожив несколько лет на юге Франции, сознательно решила вернуться в Россию. Она создала группу в фейсбуке, которую назвала «конец неверным представлениям о русских». София рассказывает, что СССР исчез в 1991 году, она не живет в избе, не пьет водку, не бросает рюмки через плечо, сама она — не блондинка, а ее сосед — не медведь.

Многие иностранцы, знающие Россию не понаслышке, говорят, что у этой страны «плохая репутация» в западных странах. Россия в прессе всегда представлена как композиция из СССР, водки, красивых блондинок и медведей, и все это увенчано ядерными ракетами. Это диктатура с фальсификацией выборов, в которой не соблюдаются права человека. Над этими клише можно было бы и посмеяться, если бы они останавливали только туристов, но это не тот случай. У дискредитирования России есть политические цели.

Во Франции Россия имеет плохой имидж уже очень давно. У СССР был довольно позитивный образ при французской компартии, очень влиятельной в послевоенный период. Во время холодной войны Жорж Марше, Генеральный секретарь Коммунистической партии Франции, сказал о социально-экономическом состоянии СССР: ситуация «в целом положительная». Но влияние партии начало уменьшатся, образ СССР становился все более отрицательным. В девяностые Россию охватила своего рода политическая и социальная анархия, частично плохой имидж страны сформировался именно тогда.

Для иностранцев в эпоху Ельцина Россия была страной слабой и колеблющейся, как и ее президент, который шатался пьяным перед камерами всего мира. Образ атомных подводных лодок, брошенных или оставленных ракет в Сибири, укрепили имидж России. С социальной точки зрения, появление олигархов и «русских девушек» как основного экспортного товара страны не улучшило ее имиджа. Для многих наблюдателей западных стран Россия того времени была окончательно разрушена и обречена на исчезновение.

Можно определить третий период, который начался в 2000 году. Страна внезапно стала стратегической силой, с которой нужно считаться. Можно было бы предположить, что обогащение населения, появление среднего класса, статус основного поставщика нефти и газа в Европу или относительная либерализация и политическая стабильность успокоят и удовлетворят иностранных журналистов. Но все оказалось наоборот: у России никогда не было настолько плохого имиджа, как тот, что сложился во время правления Путина. Журналисты критиковали и с пренебрежением обсуждали авторитарную личность Владимира Путина. Западная пресса создала его портрет — самодержавный тиран, руководствующийся антиамериканской неосоветской идеологией. Он даже подвергался критике за изгнание олигархов, когда в 2002 году многие французские и немецкие газеты называли этих же богатеев олигархов ворами и бандитами, членами международной мафии.

Беседуя с Софией, которая все-таки закрыла свою группу в фейсбуке, я решил продолжать создавать более правдоподобную картинку такой России, какой я ее вижу. Мой блог стал популярен, мои статьи начали переводить и воспроизводить на русских, итальянских и даже англоязычных веб-сайтах. Я увлекся, вошел во вкус, это стало для меня своего рода наркотиком, я был уверен, что нужно распространять объективную информацию и защищать мнения, которых никогда не найдешь во французской прессе.

После года жизни в России я разругался, думаю, с половиной своих французских друзей. Есть, конечно, расстояние, которое неумолимо ослабляет отношения. Но их подорвало и мое ощущение: я чувствовал, что Россия всегда раздражает моих друзей и вызывает у них недоверие. Почему? Я не мог понять.

В своем блоге я методично комментировал статьи о России из французских газет. Довольно неожиданно многие читатели, в том числе русские, живущие во Франции, начали писать мне, чтобы поддержать и попросить продолжать работу. Некоторые французские журналисты чувствовали себя относительно неудобно, увидев, как разбирают на части и опровергают их ложь.

На Западе, и особенно во Франции, мир прессы и журналистики изменился. Независимые газеты практически исчезли, средства массовой информации в настоящее время принадлежат крупным финансовым или промышленным группам, которые доверили крайне политизированным редакциям рассказывать французам о мировых проблемах. Новости на 80 % перепечатываются у крупных агентств, которых всего три на планете: AP, Reuters и AFP. Беседуя с журналистами из этих агентств, я осознал причину проблемы между Россией и Францией.

Это касается объективности статей, но и аморальности ряда журналистов из обеих стран.

Есть много самодовольства во французской прессе. Она называет себя объективной, свободной, не зависящей ни от каких политических сил, и все владельцы газет говорят, что они не навязывают своим журналистам никакого мнения. Они же говорят, что русская пресса — «на поводке» политической власти Кремля и жестко контролируется тайной цензурной организацией.

Многие европейцы и россияне верят в басни о свободе прессы на Западе. На самом деле во французской прессе очень сильны самоцензура и цензура, но на журналистов давят очень хитро и тонко. Все ограничено политкорректностью и «невысказанным». Самый известный пример самоцензуры во французской прессе — это история о внебрачной дочери президента Франсуа Миттерана. На протяжении более десяти лет внебрачная дочь президента жила в его резиденции, все журналисты Франции знали об этом, но ни один из них не сделал эту информацию публичной, не написал статьи; это было государственной тайной.

Большинство французов, проживающих в Москве, действительно недовольны статьями о России во французской прессе. Иногда встречаются настолько нелепые сюжеты, что над ними можно только посмеяться. Никто, в общем, не может понять, почему то, что мы читаем во французской прессе, не соответствует реальности, почему существуют такое несоответствие и такая предвзятость по отношению к России.

Французская община в Москве достаточно маленькая. И время от времени я встречался с компанией международных журналистов, работающих для французских СМИ в России. Летом 2010 года я ужинал с группой журналистов в хорошем ресторане на Арбате. Французы и несколько просвещенных русских, убежденных, что свет истины горит на Западе.

В тот вечер я участвовал в совершенно сюрреалистической дискуссии с двумя женщинами: француженкой из крупного агентства и русской из Франции, работающей на тамошнюю прессу. В то время как они представлялись с претенциозностью, на которую могут быть способны только французские журналисты, я спровоцировал небольшое напряжение в разговоре. Я, простой и жалкий блогер, позволил себе покритиковать работу французских журналистов в России.

С первых слов русская повернулась ко мне спиной, сказав, что она устала слушать, но француженка хотела переубедить меня, и обсуждение продолжилось. Русская сказала:

— Это все из-за Кремля, ФСБ контролирует все, что мы пишем, и иногда мы подозреваем, что они звонят в редакцию и требуют изменить содержание наших текстов.

Француженка добавила:

— Да, это правда, раньше было намного легче работать.

Когда я спросил, когда это — «раньше», она ответила:

— Когда Россия хотела стать демократической страной и была реальная свобода слова; я помню Тверь в девяностых годах, где мы могли делать то, что хотели, говорить что хотели и задавать вопросы кому хотели. Было намного проще работать.

Я ей сказал, что одна из моих русских подруг тогда в Твери голодала. Как мы можем называть это время хорошим? Казалось, это смутило русскую журналистку, и она ничего не сказала, француженка закончила, сказав:

— Она, может быть, и голодала, а для журналиста в то время было лучше.