Круглые кубики - Анна Мосьпанов

Автобус резко, нервно затормозил. Дорога мокрая, скользкая. Женщина легко подхватилась, небрежным движением сунула кошелек в карман. Оттуда что-то вывалилось. Шепнула старушке: «До встречи!» – и нажала на кнопку. Двери открылись.

Девочка-неформал, стоявшая в двух шагах – черные тени, волосы цвета воронова крыла, кожаный черный плащ нараспашку, колготки в сеточку с неровной искусственно проделанной дырой под коленной ямкой и кованые высокие ботинки, – подняла выпавшую бумажку. Это оказалась визитка.

Девочка приблизила картонный прямоугольник к лицу и застыла. Прочитала зачем-то вслух:

– Похоронное бюро Х… Владелец… Часы работы… Подождите, вы уронили! – тронула уже выходившую даму за плечо.

Та обернулась, близоруко прищурила глаза:

– Выброси, пожалуйста, сама. Мне больше уже не надо. А тебе, к счастью, пока не надо.

И вышла в промозглую мартовскую морось.

Я выходила на той же остановке. Она удивительно проворно двинулась в сторону пешеходного перехода, так что я, нагруженная тяжеленными учебниками по международному праву, едва за ней поспевала. Около перехода ветер вырвал у нее из рук зонт. Пока она его ловила, пока удерживала под ледяными струями, я догнала ее. Зачем догоняла – сама не знаю. Какой-то это был сиюминутный порыв.

– Подождите, пожалуйста!

Она обернулась, посмотрела не на меня – насквозь. И улыбнулась кому-то другому, не мне. Словно увидела там, за моей спиной, кого-то, с кем бы с радостью поговорила – если бы на ее пути не стояла преграда в виде закутанной в теплую зеленую куртку молодой женщины с огромным рюкзаком за спиной.

– Что вам угодно? – церемонно так спросила, будто бы мы где-то на балу.

Я растерялась.

– Мне… да ничего. У вас… у вас кто-то умер? Я визитку эту… ту… видела на полу в автобусе. – Разговор был совершенно идиотским, и я окончательно растерялась. Дернул меня черт вообще останавливать эту мрачную, сухую как жердь женщину, всем своим видом навевающую тоску.

– Умер? – Она посмотрела на меня удивленно, как на умалишенную. – У меня кто-то умер?

Я окончательно перестала понимать происходящее.

Вдруг она взяла меня под руку и, наклонившись близко-близко, так, что я почувствовала горьковатый запах успокоительных капель, заговорила:

– Муж. Муж умер. Две недели всего прошло. Меньше даже. Двенадцать дней и четыре часа назад.

Представляете, никогда ничем не болел. Спортсмен – биатлоном занимался, душа компании. А потом тромб. Так бывает. Он умер мгновенно. Скорой оставалось только констатировать смерть.

Женщина зачем-то закрыла зонт. Дождь усилился, и она мгновенно промокла, но как будто не замечала этого. Мы по-прежнему стояли перед пешеходным переходом. Сигнал светофора сменился с красного на зеленый и обратно уже несколько раз, но ни я, ни она не двигались с места.

– Не могу. Не могу оставаться дома одна. Я портниха. У меня свое ателье. С тех пор на работе не была. Не хочу. И дома не могу. Вот и хожу по улицам целыми днями туда-обратно, туда-обратно.

– Вы… вы промокли совсем. Вам надо обсохнуть, – сказала я, чтобы хоть что-то сказать.

Она снова посмотрела сквозь меня. И вдруг улыбнулась:

– А пойдемте ко мне, а? Я тут живу на углу. Вы иностранка? Я слышу ваш акцент. Студентка? Вам надо практиковать язык. Мы с вами будем разговаривать, чай пить. Пойдемте, а? Пожалуйста.

Я не могла ей отказать. Первым, что мне бросилось в глаза, когда мы пришли в квартиру, были комки пыли, летающие по коридору. На столе стояло несколько чашек с остатками заварки. Тошнотворный запах из мусорного ведра буквально сшибал с ног.

Проследив за моим взглядом, она виновато втянула голову в плечи.

– Не могу ничего делать. Не могу. Сил нет, и все из рук валится. Я вижу, грязь, запустение. Вы не думайте, я не пьянчуга какая-то. Просто болит все внутри.

– Давайте я уберу чуть-чуть? Быстренько.

– Давайте, – слабо кивнула она. – Я заплачу.

Потом бы долго пили чай, и она показывала фотографии, рассказывала о муже, о сыне, который живет в Новой Зеландии и даже не потрудился прилететь на похороны отца, о подругах, которым вдруг стало не до нее.

– Микаэла, давайте вы будете приходить ко мне два раза в неделю. Немножко убираться, немножко беседовать со мной. Мне нужна не столько помощница по хозяйству, сколько компаньонка. Живая душа, – предложила она через какое-то время.

Я согласилась. Хотя в тот вечер денег не взяла.

Так я познакомилась с Сандрой, которая и стала моей первой подопечной. А уже Сандра познакомила меня со своими клиентками, которые приходили к ней в ателье. Кому-то требовалось помыть окна, кто-то уезжал в отпуск и нужно было два раза в день выгуливать его собаку. Кому-то – протереть полы и приготовить еду. Я была рада дополнительному заработку. Вместе с мужниной зарплатой в клинике и развозом пиццы получалось вполне пристойно.

Уставали мы с ним, конечно, дико: он после работы, я после учебы, – но зато было ощущение, что все налаживается и уже совсем-совсем скоро мы встанем на ноги.

В тот вечер, когда у нас дома раздался звонок, я как раз пришла от Сандры. Сил после учебы и вечерней уборки не было даже на разговоры.

Но на том конце провода был Витька с очередной идеей.

После дежурных обменов любезностями с мужем, брат потребовал к телефону меня и, услышав мой сонный, утомленный голос, без проволочек перешел к главному:

– Слушай, тут такое дело… Кава звонил. Я тебе не рассказывал о нем? А, ну да. Познакомились недавно. Классный чувак! Есть интересная тема. В городе К. в одной частной коллекции хранится удивительная картина. Очень-очень дорогая. А в Лондоне есть на нее покупатель. Мы можем выступить посредниками. Заработок достойный очень.

Здесь нужно учитывать еще один момент. И Реваз, и Глеб, и Витька с Арамом, и любитель ювелирки Слава покинули родную страну в возрасте лет шестнадцати. Соответственно, их среднее школьное образование в том виде, в каком мы его привыкли видеть, застыло на отметке «восьмой-девятый класс». Все, что было получено потом, – это уже образование в английских школах и университетах. С местной спецификой, само собой.

– Ты меня слушаешь, Мика? Я говорю, вы не хотите поучаствовать? Солидный заработок, отвечаю.

– И что? – напряженно спросила я. Смысловое веретено «частная коллекция – дорогая картина – покупатель в Лондоне – посредник» могло раскручиваться только в одном направлении. И это направление мне категорически не нравилось. – Я-то тут при чем? И вообще, это что? Речь идет о воровстве? Совсем там ополоумели от голода?! На все готовы уже?

Муж, слышавший только мои реплики, оторвался наконец от очередного медицинского учебника, которые теперь читал каждую свободную минуту, подтягивая словарный запас и параллельно готовясь к предстоящему рано или поздно экзамену на право практиковать в Германии самостоятельно, и посмотрел на меня с интересом.

– Ну ты чего, совсем мышей не ловишь? – Витька между тем разговаривал со мной как с дауном. – У тебя есть российский паспорт. Ты сможешь въехать туда. Мы-то сами не можем. Лететь все равно через Москву надо. В армию забирают до двадцати семи лет. Нам со Славкой и Глебом не въехать. А Реваз с Арамом – лица определенной национальности. На таможне прицепиться могут с вопросами. Ни у кого из нас не получится. А тебе – раз плюнуть!

Я все равно не понимала, зачем мне нужно ехать в какую-то горную республику и вывозить оттуда дико ценную картину для лондонского коллекционера. Пусть и за приличный гонорар.

– Никакого криминала, – продолжал Витька. Решив, видимо, что дело сдвинулось с мертвой точки. – Существует договоренность. Хозяин картину продает, новый владелец – приобретает. Ну не с руки ему переться в никому неизвестную страну, да еще и без языка. Он заплатить предпочитает. Ну чего такого-то? Ну не хочешь одна, возьми, вон, мужа с собой. В его возрасте уже можно. Съездите, передадите часть гонорара, вторая поступит на счет… в общем, технологию я тебе потом объясню в деталях. Привезете картину, получим много-много денег. На всех хватит.

Идея поинтересоваться названием чудо-картины, находящейся в частной коллекции города К., оказалась первой разумной мыслью за все время странного разговора.

– А как картина-то называется? – спросила я. – И разрешена ли она к вывозу?

– Картина-то? Сейчас скажу. «Шишки на дереве», кажется.

– Какие шишки? – Я подумала, что ослышалась. – Что, вот так вот прямо и называется? А имя художника? Ты уверен? Шишки? Точно?

– На дереве, – как ни в чем не бывало объяснил единокровный брат. – Шишки или мишки, не помню. Да конфеты такие еще в Союзе были. «Белочка» и эти, мишки. Не помнишь, что ли? Медвежата по дереву ползут. Лес, сосны. Очень вкусные конфеты были. С орешками. Или это «Белочка» с орешками была? Черт, здесь их не купить ни хрена. И автор, художник то есть, с такой же фамилией. Мишкин-Шишкин… Мишкин, кажется. Не помню.