Граф Обоянский, или Смоленск в 1812 году - Николай Коншин

- Как вы полагаете, - спросила мать, - останутся ли раненые в Смоленске или будут отправлены в другое место?

- Об этом перед моим удалением известно не было; но буде слух, до меня сегодни дошедший, справедлив, о назначении здесь в окрестностях лазарета, то, вероятно, этот лазарет и состоит из находившихся в Смоленске раненых. Если общее согласие одобрит план мой учредить в том селении трактир, то я завтра же отправлюсь туда и поставлю первою обязанностию разведать о господине Богуславе.

- Как же вы не боитесь показаться снова французам, - сказала мать, - когда из Смоленска сочли нужным удалиться и предпочли вступить в этот необъятный лес, где, можно сказать, чудом удалось вам найти жилище человеческое.

- Я достиг моей цели, - отвечал Обоянский, - я привел себя в безопасность. Все, что для меня драгоценно, я оставлю здесь; с собою же возьму только необходимый небольшой капитал для заведения трактира. В Смоленске я достался бы неприятелю весь, душой и телом.

- Но разве не страшитесь вы, - продолжала Мирославцева, - оскорблений, какие могут быть вам нанесены этими просвещенными вандалами? Уверены ли вы, что они от вас не потребуют чего-либо противного вашему долгу?

- Я уверен в этом, - спокойно отвечал Обоянский. - Чернь, конечно, готова посягнуть на все неистовства, но между офицерами не отчаиваюсь найти человека с душой, буду стараться приобрести его приязнь, а с нею и защиту чести моей. Мои лета и некоторый навык обращения с чужеземцами будут, уповаю, моими надежными защитниками; более же всего полагаюсь на милосердого Создателя; он видит чистоту моих намерений и не оставит меня. Его благостию нашел я неожиданное благополучие: поручить мое достояние в верные руки, ибо уверен, что вы не откажетесь взять под сохранение небольшой сверток, заключающий важнейшие для меня бумаги. Я запечатаю его моей печатью и тотчас принесу к вам. Человеколюбие обязывает вас не отказать мне в этом, а бог благословит вас за оказанную мне милость. Я замечаю, - продолжал граф, - что вас заботит такая комиссия: вы, может быть, полагаете не безопасным собственное ваше убежище и потому страшитесь обязывать себя ответом за целость оставляемого мной под сохранение; но я торжественно объявляю, что поручаю оное вам, как христианке, как другу, сударыня, если позволите мне так назвать себя. Между нами не может быть никаких по сему предмету расчетов; а ежели я умру, ибо бог волен в животе нашем, то вам предоставляю право отослать пакет мой в ближайшее присутственное место для раскрытия и исполнения, как будет следовать по закону.

Напряжение, с каким говорил граф, стараясь убедить Мирославцеву не противоречить его плану, его благородные, одушевленные величием черты лица, его важный и вместе умоляющий взор, все соединилось к тому, чтоб просьбе его быть исполненной.

- Я согласна, - отвечала Мирославцева, - имейте ко мне столько доверия, сколько успели внушить к себе. Ваши бумаги будут сохранены в целости: Антон пособит мне исполнить это слово, несмотря даже и на то, останется ли жилище наше неприкосновенным. Станем вместе молиться, - да пройдет наставшая година бедствия, и да сохранит нас всесильная десница божия.

Растроганный старец воздел к небу руки; на лице его отразилось благоговение; слезы катились по щекам его. Казалось, безмолвная, но красноречивая молитва воссылаема была им горе. Мать смотрела на него с умилением; Софья плакала.

- Вы нашли во мне подобие вашей дочери, - воскликнула она, - молитесь же за вторую дочь вашу, пусть чаша горестей ее не будет переполнена... Столько ужасов превышает слабые силы женщины!

- Благородная дева, - отвечал старец, как бы вдохновенный свыше, - горести твои окончились. Я именем божиим возвещаю тебе о сем. Дочь моя! Милая дочь моя! Ужели ты сомневаешься в любви божией; ужели думаешь, что христианина может постигнуть искушение свыше сил его?.. Потерпи еще. Смирись пред Господом, и на горизонте прекрасной твоей жизни появится светило блаженства и не закатится вечно!

Лицо Обоянского сияло тем блаженством, о коем возвещал он. Священный восторг пылал в его взоре; казалось, посланник божий стоит пред юной девой и возвещает ей непреложный завет небесный. София благоговейно наклонилась к руке добродетельного мужа и прижала ее к сердцу; слезы еще катились по лицу ее, но грудь освежилась; она дышала легко; сладостная речь старца, как живительный бальзам, пробежала по нервам, и тайная уверенность в истине возвещаемого им наполнила сердце ее.

Мать смотрела в умилении на это зрелище и улыбалась сквозь слезы. Ее доверенность и уважение к старцу, чудом заведенному в их убежище, возрастала от часу более; она ежеминутно открывала в нем новые достоинства и, что всегда привлекательнее, неистощимое богатство чувств. Чело, усыпанное снегом лет, почтено морщинами - приметами непогод, в жизни испытанных, следами душевных движений и глубокомыслия - так с благоговением смотришь на безыменный памятник, так с жадностию разглядываешь таинственные руны и силишься удержать, хотя бессмысленно, в памяти символические очерки их неразгаданных глаголов. Но с каким наслаждением любуешься на мудрого старца, сохранившего юность душевную. Как трогательна его дружба, как поучительна беседа, как доверяешься его улыбке, его одобрению, сколь радостно открываешь пред ним все тайны сердечные!

Беседа друзей продолжалась далеко за полдень. Обоянский много говорил о Богуславе, отзывался с похвалою о его мужестве в страданиях, причиняемых раною. Пуля перебила ему правую руку близ плеча; он очень был слаб от большой потери крови, но доктора не почитают его в числе отчаянных. Молодость и сила, без сомнения, помогут ему, говорил граф, перенести болезнь, и почтенная рана, полученная за свободу отечества, со временем будет только лучшей ему почестью, предметом благородной гордости; она приобретет ему сугубое уважение общества и любовь красавиц. Взгляд старца, при последних словах несколько приостановившийся на глазах Софии, вызвал яркую краску на лице ее, она отвернула голову, как бы рассматривая что-то на столе с книгами, стоявшем вправо от ее кресел; но вспыхнувшая округлость левой щеки и загоревшееся между томными локонами ухо изменили тайне ее взволнованного сердца. Граф, казалось, удовлетворил своему любопытству; он тотчас переменил разговор. Грозные пророчества погибели французов загремели из уст его.

- Пусть участь Смоленска будет участью целой половины России! - воскликнул он. - Остальная половина восстанет грозой и накроет утомленные полчища врагов под развалинами первой. Как я похвалю благоразумный поступок ваш: не удаляться далеко от места вашего жительства; кроме того что дальний переезд сопряжен в настоящее время с великими неудобствами, ибо все дороги затоплены войсками, нельзя и знать: далеко ли будет отступать наша армия или какое направление возьмут неприятельские силы, - следовательно, мудрено заключать о безопасности того или другого города. Хотя меры, принятые Антоном, похожи на повествуемые в романах исполинские замыслы баснословных героев, но сии меры так обдуманны и положение окружающего леса столь покровительствует им, что недоступность убежища нашего признается единогласно. Прежде нежели пойду я на село знакомиться с новыми соседями, хочу непременно обойти с Антоном все окрестности, чтоб самому удостовериться в слышанном; я и давно бы уже это сделал, но чувствовал, что силы мои с дороги еще не совсем укрепились.

Софья, успокоенная сделанным от прежнего разговора отступлением, снова приняла участие в беседе; добродушное и беззаботное выражение лица Обоянского ободрило ее; она уверилась, что остановленный на ней взор его был взор случайный, ничего не испытующий, и что старик даже вовсе не заметил ее смущения. Мысль, что Богуславу будет подана помощь, что она будет знать теперь о состоянии его здоровья, что станет часто говорить об нем, что, может быть, он займет в Семипалатском ее собственную комнату, все это наполнило ее мечтательностию, все было так сладко и так ново для ее страдающего сердца! Самая тоска ее растворилась доверенностью к промыслу. Мужественный голос графа: "Твои страдания кончились!" - отдавался в ее душе и противу воли наполнял ее тайною, деятельною верою в лучшее будущее.

После непродолжительного сельского обеда втроем граф принес к Мирославцевой небольшой пакет:

- Вот, - сказал он ей, - все мое достояние; его можно спрятать даже в рабочий ваш мешок. Отдавая его вам под сохранение, я совершенно свободен. Новый трактирщик вашей деревни оставил себе столько денег, чтоб не нуждаться; но и не более того, что можно с доверчивостию показать даже разбойникам. Теперь я отправляюсь с Антоном для осмотра окрестностей и к закату солнечному надеюсь воротиться, чтоб провести с вами последний вечер. Конечно, я уповаю приходить сюда и с новых квартир, но кто порукой за будущее? - благоразумней пользоваться тем, что в руках еще.