Как убить литературу. Очерки о литературной политике и литературе начала 21 века - Сухбат Афлатуни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Три типа романа
Разговор о философии и современном романе стоило бы начать несколько ab ovo – с их генетической связи. С того, что легитимизация романа в качестве серьезного жанра стала возможной благодаря сближению в конце XVIII века философии и литературы.
«Романы, – писал Шлегель, – сократовские диалоги нашего времени. В этой свободной форме жизненная мудрость нашла прибежище от школьной мудрости» (курсив мой. – Е. А.)[75].
Эта «свободная форма», не скованная жесткими жанровыми и композиционными рамками, и создавала возможность для включения в роман философской «мудрости» – на уровне как отдельных рассуждений, так и мировоззренческих установок.
На память, разумеется, приходит пушкинское называние «Онегина» «свободным романом» («И даль свободного романа…»). Но аналогичным образом – как «свободное начертание нравов и обычаев» – характеризовал Греч и булгаринского «Выжигина»![76] Совпадение это неудивительно. «Иван Выжигин» не меньше, чем «Евгений Онегин», опирался на философскую традицию. Только – на другую.
Это приводит к формированию в русской литературе в первой половине XIX века трех основных типов романа – в зависимости от отношения к философской традиции. Условно говоря, роман просвещения, роман исследования и роман отражения.
Роман просвещения (не путать с романом воспитания) связан с философией XVIII столетия. Первым известным его примером в России был уже упомянутый «Выжигин» Булгарина, названный им «нравственно-сатирическим романом».
В основе его лежало допущение, что духовная жизнь общества имеет некую разумную этическую норму; «странности» и «глупости» суть не более как уклонения от нормы, которые могут быть «исправлены»[77].
Этот тип романа в 1820-е уже казался архаичным – как и сама философия Просвещения, питавшая его. Но не пройдет и десятилетия, как линия нравственно-сатирического романа будет продолжена Гоголем в «Мертвых душах», а затем, через Салтыкова-Щедрина и Льва Толстого (у которого сатирическое будет предельно ослаблено, а нравственное, напротив, усилено), дойдет до советского романа. Где и будет канонизирована – как наиболее соответствовавшая представлениям о воспитательной роли литературы.
Роман исследования основан на иной философской традиции. Возникнув на фоне кризиса Просвещения и зарождения романтизма, он ставит в центр повествования исследование человеческой души, ее движений и страстей. К этому типу романа можно отнести слова Шопенгауэра: «Тем более благородное и высокое искусство будет являть собою роман, чем больше он изображает внутреннюю и чем меньше внешнюю жизнь»[78].
В России первым примером такого романа был «Евгений Онегин» – который начинал писаться как сатирический, однако вскоре превратился в роман исследования – подобно тем сочинениям из библиотеки Онегина, в которых «современный человек / Изображен довольно верно / С его безнравственной душой, / Себялюбивой и сухой…». После «Героя нашего времени» роман исследования получает права гражданства в русской литературе и переживает расцвет у Тургенева, Гончарова и, разумеется, Достоевского[79]. В советской же литературе – начиная где-то с 1930-х – роман, вскрывающий бездны «безнравственной души», оказывается под идеологическим запретом.
Третий тип романа – роман отражения – на первый взгляд, наименее связан с философией: в нем нет ни погружений в глубины человеческого «я», ни нравственной проповеди. Тем не менее он также связан с определенной философской традицией, хотя и достаточно специфической. Это – позитивизм, с первых же своих шагов активно выступивший против притязаний литературы и метафизики на воздействие на общество: эта функция резервируется им за научным – или научно-популярным – текстом. Аналогом подобного текста в литературе и становится роман отражения, фиксирующий факты, события, поступки героев без какой-либо однозначной их оценки. В романе отражения тщательно отражаются непосредственно воспринимаемые персонажами предметы и явления – ограниченные, как правило, эмпирически данной, бытовой сферой.
В отличие от двух других типов романа, этот тип в русской литературе XIX века не отстоялся в классические образцы: развивался в рассказах, в исторических и бытописательских сочинениях. Кратковременный расцвет романа отражения происходит в 1920-е (Пильняк, Иванов, Мариенгоф, Вагинов), однако затем его снова вытесняет канонизированный соцреализмом роман просвещения.
С конца 1960-х ситуация меняется. Разочарование в программах исправления общества дискредитирует роман просвещения. Роман исследования, переживший расцвет на Западе в экзистенциальном романе, в русской прозе развития почти не получил. Вообще, в этот период заметен кризис романа. Редкие значимые примеры (Солженицына, Аксёнова, Войновича) не попадают к читателю; из публиковавшегося же всё самое талантливое перемещается в малую прозу.
С началом публикации «возвращенной» литературы роман переживает кратковременный расцвет. К читателю приходят «Доктор Живаго», «Архипелаг ГУЛАГ», «Дети Арбата», «Белые одежды», «Жизнь и судьба», «Остров Крым»…
Тем не менее «большой роман», продолжающий линию романа просвещения и романа исследования, к середине 1990-х обнаруживает исчерпанность. Возникают романы, «взрывающие» его идеологические штампы (Пелевин), пародирующие его риторику и стиль (Сорокин), снижающие героику недавней истории до «человеческой, слишком человеческой» повседневности (Улицкая). Роман просвещения фактически исчезает – и в форме сатирического романа, и в форме романа-обличения в духе Солженицына. Представление о норме общественного устройства делается в романе крайне размытым; различные, даже противоречивые, социальные позиции могут присутствовать в нем на равных.
Современный роман – по преимуществу роман отражения. Постиндустриальному обществу оказывается ближе именно позитивистская парадигма – с элементами философии прагматизма. Влияние последней в современном романе заметно в преобладании действия над мыслью, релятивизации истины, в признании ценности любого эстетического, религиозного, профессионального и прочего опыта. (К этому «философскому букету» можно добавить влияние постмодернизма – но это тема для отдельного разговора.)
Роман отражения фиксирует отчуждение читательских масс (сильно поредевших) от влияния на политические и социальные процессы и утерю литературой роли одного из инструментов этого влияния. Это роман атомизированного общества, в котором индивид взаимодействует не с устойчивыми социальными стратами и институтами, как в романе просвещения, и не с «толпой», как в романе исследования – а с такими же атомизированными индивидами, как и он сам.
Если в романе просвещения добро и зло обычно воплощены в положительных и отрицательных персонажах, а в романе исследования показаны в непрерывном конфликте в душе героя, то в романе отражения они действуют в виде внешних, порой трудно отличимых друг от друга сил. Герои лишь приспосабливаются к этим не зависящим от них обстоятельствам – приспосабливаются, демонстрируя довольно сложную поведенческую гамму, в которой едва различимы этические полутона.
Становится скупой и психологическая проработка характеров. Автор стремится уйти от однозначной оценки мыслей и чувств героев, от изображения их внутреннего мира. Описание общественной сферы жизни героев обычно заменяется отражением их быта, описание их «я» – фиксацией «телесного» плана,
