Охота на Быкова. Расследование Эдуарда Лимонова - Эдуард Лимонов

Знакомство с Черными, которые объяснили окрепшему на местном уровне Быкову, каковы масштабы международного алюминиевого бизнеса, видимо, и позволило ему влить свои капиталы (но не заводские) в зарубежный алюминиевый (и другой) бизнес Черных — то есть его деньги стали крутиться вместе с финансовыми потоками TWG. Выгода получалась прямая: капитал в валюте крутился за границей в прибыльном и очень стабильном металлургическом бизнесе, никаких проблем с налоговым и валютным законодательством России. КрАЗ же стал надёжной и солидной „крышей“ Анатолия Петровича на краевом уровне.

После вхождения на пост председателя совета директоров контроль Быкова за заводскими средствами облегчился, но как таковой ему не был нужен».

3 апреля 1998 года Анатолий Быков был избран председателем совета директоров КрАЗа. В мае становится губернатором Красноярского края ставленник КрАЗа (генеральные спонсоры: Лев Черной и Анисимов) Александр Иванович Лебедь. Почти сразу Лебедь улетает на Запад, в столицу и по Европам, искать капиталовложения, пресловутые инвестиции для края. Быков остаётся на хозяйстве. 10 сентября КрАЗ и Быков, как утверждают многие, делают хороший выбор: генеральным директором КрАЗа становится Александр Баранцев, до этого генеральный директор Братского алюминиевого (БрАЗа). При Баранцеве, утверждают, КрАЗ поднялся, во всяком случае, в 1999 году была произведена 841 тысяча тонн алюминия (по другим сведениям 936,5), а загруженность мощностей достигла 100,3 %.

Вера Петровна Пашина, бывш. инженер-конструктор I категории, КрАЗ:

«Когда был Колпаков, он невысокий, один охранник впереди, другой позади, как между двумя шкафами, ходил по заводу. Анатолий Петрович, лёгкий такой, выскочит из машины и пробежит, никто не стоял рядом с автоматом. /…/ Еще пришла в „Яхонт“, в гостиницу, нужно было поговорить с директором. „Подожди, посиди…“ Вижу: Быков прошёл в кабинет с Людмилой Викторовной Зуенко. Выражение глаз, как будто ему 50 лет. Дверь открытая осталась. Людмила Викторовна рассказала проблему, он тотчас принял решение и подписал. Мгновенная реакция. /…/ К Колпакову на КрАЗе было плохое отношение. Авантюрист. Баранцев приехал только ленточки красные разрезать. При Быкове подготовили, это ведь дело долгое… Турушев создал КрАЗ. Колпаков был коммерческим директором у Турушева. Между ними из-за 14 миллионов долларов раздор пошёл. Когда Турушева избили, Колпаков захватил власть. Говорят, что Колпаков украл деньги, ФСБ это знает, но рука руку моет. Состоялось заседание совета директоров. Зал проверили автоматчики на предмет взрывчатки. Колпаков победил Турушева.

Баранцев крыл всех семиэтажно. Его боялись. Во всё лез, сам пропуска выписывал. Было сокращение страшное и в КБ, и в цехах. Цехов у нас три, но в каждом многие корпуса. Всего 23 корпуса. В каждом цехоуправление своё, своя медслужба. Было 14 тысяч рабочих, сейчас — 12. Задача поставлена: 8 тысяч сделать. Сокращения были и будут. Хотят всех на контрактную основу перевести. Отсеивают пенсионный возраст. Принимают молодые кадры в день по 40–50 человек…»

Остановим Веру Петровну на этом пассаже. Пусть она посидит, как остановленное телевизионное изображение в кабинете Федора Сидоренко в офисе «Авто-Радио», где я с ней беседовал в декабре 2000 года: очки, розовые щеки, — бодрая, хорошая русская тётка. Дело в том, что слишком забегать вперёд в хронологии — значит, запутать читателя. Итак, председатель совета директоров КрАЗа — Быков, генеральный директор — семиэтажно матерящийся, но, кажется, эффективный Баранцев, у штурвала края в мае стал Лебедь. Пик карьеры Быкова приходится именно на лето — начало осени 1998 года. Такой вершины он больше не достигнет. (Во всяком случае, до выхода этой книги.)

«Дети Быкова»

По белому снегу, уминая его, 7 ноября едем в Дом детства. Я и крошечная Настя. Сопровождает нас Пахомыч, бывший офицер, элдэпээровец, работающий в штабе «Блока Быкова» по выборам в Горсовет Красноярска. С утра я уже созвонился с Сергеем Садыриным, директором Дома детства. Улица Воронова, 19а.

Наша «Волга» прибывает раньше садыринской машины. Открывает нам охранник, проводит в свою дежурку, где мы вешаем пальто: я — свой серый тулуп, родом из города Кимры Тверской области, крошечная Настя — свою апельсиновую дублёнку, а Пахомыч — ратиновое пальто старого образца. Все одеты типично, такой тулуп, как на мне, можно встретить на половине так называемых пожилых обитателей региональной России, и пальто Пахомыча того же регионального обихода, только такие пальто носили люди классом повыше — уже начальники. Что до крошечной Насти, то она бы лучше оделась в рыцарские латы какие-нибудь или в кожаные доспехи, но дублёнку с капюшоном ей купила мамка. Выбирать ей не приходилось.

Нужно сказать, что от детей я крайне далёк. Так случилось, что жены мои детей не хотели, и потому последние дети, которых я видел близко — было это лет пятьдесят назад, в период, когда мне самому было семь лет. Правда, крошечная Настя опять кое-как соединила меня с детьми-подростками, но это случайно, в её восемнадцать с половиной лет обычные девки — огромные кобылы. Потому, когда мы вступили в Дом детства, я несколько оробел. В казармы я входил без робости, с наслаждением, а тут дети — чувствуешь себя, как в лавке, полной хрусталя и стекла.

Наконец появляется спасительный Садырин. Мы ещё только стоим с охранником, наши пальто на вешалке, а он подъехал. Садырин небольшого роста со здоровым (не с толстым, а именно здорово выглядящим, небольным) лицом и хорошим крепким станком спортсмена. Помимо того, что он директор «Ивана-да-Марьи», он остаётся деканом факультета физкультуры педагогического университета, где у него и учился Анатолий Быков в 1983—87 годах. Для учителя Быкова, которому 40 лет, Садырин выглядит совсем молодо. Вообще, с первого момента его появления вместе с женой — высокой худой блондинкой Татьяной — чувствуешь себя с ними без напряга. И о Быкове они говорят нормально, без излишнего преклонения.

Садырин. Мы сели у него в кабинете. На столе компьютер.

«У нас сейчас 41 ребёнок: семь круглых сирот, остальные — „социальные сироты“. Т. е. родители лишены родительских прав. Все дети из Красноярского края, из 11 населённых пунктов. Возраст от 3-х до 7 лет. /…/

Идея Быкова была не детский дом, но Дом детства. Нашли безлюдный корпус детского сада. Ремонт сделал сам Быков, за свои деньги. 2 миллиарда рублей затратил. Мне он предложил возглавить Дом детства… В чём наше отличие от детских домов? 30 % всех воспитанников государственных детских домов идут в тюрьму, 10 % выходят суицидные. Мы хотим воспитать детей, дать им культуру, народность развить, духовность в детях… (Смотрит на часы.) Кстати, чего мы тут сидим? Пойдемте в группы, а то у них скоро тихий час наступит».

В первой же группе ко мне подбегает бледная девчушка-блондинка с бантом и, схватив меня за ремешок, прижимается ко мне. «Она вас выбрала! — говорит воспитательница. Сергея Садырина выбрали многие дети. Целая очередь. „Папа, подыми!“ — кричит счастливая, первая в очереди. Садырин подымает и подбрасывает. Детей, наверное, семь подбрасывает Садырин. Я не знаю, что делать с девочкой, которая меня выбрала. Потому она, постояв, уходит к Сергею. „Папа, подыми!“ Он подымает и „мою“.

Дети возвращаются к столам из светлого дерева, где они до этого ели. В большой зале группы — качели, верёвки, лестница, свисающая с потолка. Идем в другую группу, к детям постарше. „Мам у нас много, а вот пап не хватает“, — говорит запыхавшийся Садырин.

Спальни у детей отдельно. Тоже по группам. Несколько мальчиков и девочек уже пошли в школу. Она рядом — 7-я школа — видна из окна. Рядом, — но другой мир. „У нас никто не ругается, а там дети от родителей черт знает какую лексику приносят“. Большие проблемы в связи с этим предвидит Сергей Садырин.

Красочный островок, где тепло и красиво, окружает обычный тяжёлый мир России и его свинцовые мерзости. Откуда только что и вырвали детей. 5 ноября 2000 г. Дому исполнилось три года. Так вот о свинцовых мерзостях. У детей страшное прошлое. Сестры Югонзай — у них на глазах мать бросилась под поезд. Алеся и Аленка.

„Они не очень похожи, потому что мама одна, а отцы разные. Форма четыре“, — поясняет Садырин.

Я: „Что такое форма четыре?“

Садырин: „Отец записан со слов матери“. У многих из наших детей форма четыре. Знаете, женщины эти определённые, алкоголизм почти во всех случаях, — часто просто не помнят, кто отец ребёнка.

Оля и Ваня из Ачинска — двойняшки. У них мать повесили собутыльники… Юля и Юра — двойняшки, у свиней ели…»

После подобного мартиролога я почувствовал себя виноватым. Что меня вырастили любящие друг друга отец и мать, и что, следуя за Садыриным по группам и глядя на все эти нежности и подбрасывания, подозревал, что это показуха. Или немного показуха. Фасад Быкова. Мне стыдно за свои подозрения. Пусть он вырвал из ужаса только эту 41 душу, но конкретно вырвал. Дети смелые, не забитые. Смелая черноволосая и черноглазая девочка хватает меня за руку и начинает стаскивать с руки кольца (ношу, есть грех, в память о различных людях, когда-то даривших их мне: два серебряных и перстень). «Сережки принёс?!» — говорит ребёнок. Потом мне объясняют, что это маленькая цыганка. Обычно цыгане своих детей не бросают, но эту оставили новорождённой у церкви. Никто её не учил, ни одного цыгана она в жизни не видела, но с ума сходит от серёжек и колец, и когда её достают, может повернуться и, подняв юбчонку, показать зад… «Гены…» — говорят воспитатели… «Вот как сильны гены!» Действительно, сильны.