Тонкая работа - Уотерс Сара

– Кажется, почти совсем поспела, – сказал он и подмигнул мне.

Он куснул свою дольку. Капельки сока блестели в его бороде, как росинки. Он рассеянно облизнул пальцы, я последовала его примеру. Мод рискнула запачкать свои перчатки и откусывала потихоньку, задумчиво глядя в пустоту.

Каждый думал о своем: о тайне. О настоящей тайне, не о пустяках каких-нибудь. Слишком многое было поставлено на карту. Когда я, оглядываясь назад, пытаюсь разобраться, кто что знал и чего не знал тогда и кто кого обманывал, я вынуждена бросить это дело – потому что голова идет кругом.

В конце концов он сказал, что пора учиться писать с натуры. Я сразу смекнула, к чему он клонит, – к тому, чтобы водить ее в парк, в самые глухие места, и там учить уму-разуму. Думаю, она тоже догадалась.

– Как вам кажется, сегодня будет дождь? – спросила она озабоченно, стоя у окна и глядя на тучки.

Был конец февраля, на дворе холод собачий. Но, помнится, я говорила, что с приездом мистера Риверса в доме все оживилось, так что даже природа, казалось, сменила гнев на милость. Ветер стих, и окна перестали дребезжать. Небо, прежде серое, прояснилось, засияло синевой, лужайки стали зелеными, как бильярдное сукно.

По утрам, когда мы гуляли с Мод вдвоем, я шла рядом с ней. Сейчас, конечно же, с ней рядом шел Джентльмен. Он иногда предлагал опереться на его руку, она хоть и не сразу, но соглашалась. Думаю, после того как она походила под ручку со мной, ей было легче на это решиться. Правда, шагала она как статуя, но он все-таки придумал способ приблизиться. Он все ниже и ниже склонял к ней свою голову, так что уже почти касался ее лица. А то делал вид, что отряхивает пыль с ее воротника. Сначала меж ними оставалось некое свободное пространство, но оно стремительно таяло, почти совсем исчезая, когда они соприкасались рукавами или край ее юбки обметал его брючину. Я все примечала, потому что шла за ними следом. Несла коробку с красками и кисточками, деревянный угольник и табурет. Иногда они уходили далеко от меня и, кажется, вовсе обо мне забывали. Потом, вспомнив о моем существовании, Мод оборачивалась ко мне:

– Как вы добры, Сью! Вы не устали? Мистер Риверс говорит, еще четверть мили – и все.

Мистер Риверс всегда так говорил. Он не спеша вел ее по парку, объясняя, что ищет уголок поживописнее, а сам все увереннее прижимал ее к себе, все жарче нашептывал, – а я тащилась следом со всем их барахлом.

Конечно, без меня они бы вообще никуда не выбрались. Предполагалось, что я слежу за тем, чтобы Джентльмен вел себя как подобает.

Я и следила. А также следила за ней. Иногда она смотрела на него, но чаще – себе под ноги, и то цветок какой приметит, то листик, то птичку – и радуется… И когда такое случалось, он оглядывался на меня и улыбался мне хитрой улыбкой, но, когда она взглядывала на него, лицо его снова становилось невозмутимым.

Глядя на них, всякий бы сказал, что он любит ее.

Глядя на них, всякий сказал бы, что она его любит.

Но еще сказал бы, что она боится – боится своего чувства. Поэтому он должен был соблюдать осторожность, действовать не спеша. Он ни разу не дотронулся до нее, разве что подставлял локоток на прогулке да направлял ее руку, когда она рисовала. Он склонялся над ней – посмотреть, как она подбирает краски, его дыхание смешивалось с ее дыханием, и прядь его волос касалась ее щеки… Но, придвинься он ближе, она бы отдернулась.

Перчаток она не снимала.

Наконец он выбрал удачное место у реки, и она начала писать пейзаж, каждый день пририсовывая все новые камышинки. По вечерам она спускалась в гостиную – почитать вслух ему и мистеру Лилли. Перед сном капризничала, порой капала в чашку снотворные капли, порой вздрагивала во сне.

Когда это случалось, я обнимала ее за плечи, и она замирала.

Я успокаивала ее – ради Джентльмена. Потом нужно будет поддерживать ее во взвинченном состоянии, но пока что моя задача – успокаивать ее, красиво одевать, ухаживать за ней. Я мыла ей волосы уксусом и расчесывала до блеска. Джентльмен входил в ее комнату, смотрел на нее, кланялся, а потом говорил: «Мисс Лилли, с каждым днем вы все прекраснее!» – и я понимала, что это чистая правда. Но понимала и то, что этот комплимент предназначался не столько ей – потому что она ничего не сделала, – сколько мне, потому что я все это сотворила.

О подобных мелочах я сама догадывалась. Говорить в открытую он не мог, зато устраивал настоящую пантомиму, поводя глазами, улыбаясь заговорщицки. Мы ждали, когда удастся побеседовать с глазу на глаз, но случая все не представлялось, и я уже почти отчаялась, как вдруг Мод, в своей невинности, сама нам эту встречу и устроила.

Просто как-то утром она увидела его в окно. Она стояла, прижавшись лбом к оконному стеклу, глядела во двор и вдруг произнесла:

– Вон мистер Риверс гуляет по лужайке.

Я подошла к ней посмотреть – действительно, он расхаживал по травке и курил сигарету. Было очень рано, солнце едва поднялось, и по лужайке тянулись длиннющие тени.

– Правда, он высокий? – спросила я, искоса поглядывая на Мод.

Та кивнула. От ее дыхания стекло запотело, и она протерла его перчаткой. Потом вскрикнула: «Ой!», как будто с ним что случилось – упал, например.

– Ой! Кажется, у него сигарета погасла. Бедный мистер Риверс!

Он внимательно смотрел на черный кончик своей сигареты, даже подул на нее. Потом похлопал по брючным карманам: искал спичку. Мод еще раз для верности протерла стекло.

– А теперь, – сказала она, – он не может зажечь ее! У него спичек нет? Не может быть! А ведь уже било полчаса, минут двадцать назад. Ему скоро к дядюшке идти. Нет, у него нет спичек – в карманах нет…

Она посмотрела на меня, заламывая руки, как будто у нее сердце разрывалось от горя.

Я сказала:

– От этого не умирают, мисс.

– Но бедный мистер Риверс, – не унималась она. – О Сью, если вы поторопитесь, вы можете отнести ему спичку. Смотрите, он прячет сигарету. Как он, должно быть, страдает!

У нас спичек не водилось. Маргарет всегда носила их с собой в переднике. Когда я напомнила об этом Мод, она сказала:

– Тогда возьмите свечу! Что угодно возьмите! Хоть уголек из камина. Ой, а можно побыстрее? Только прошу, не говорите ему, что я вас послала!

И можете себе представить? Я послушалась. Сбежала вниз на два лестничных пролета, зажав в руке каминные щипцы с горящей головешкой – для того лишь, чтобы кому-то было чем прикурить! Можете себе представить, чтобы я это сделала? Ну да, ведь я теперь служанка, не имею права отказываться. Джентльмен увидел, что я иду к нему по траве, разглядел, что я несу, и рассмеялся.

Я сказала:

– Все нормально. Она послала меня передать вам это, чтобы вы зажгли сигарету. Сделайте вид, что вам приятно, она за вами наблюдает. Но если хотите, можете и о нас поговорить.

Он даже головы не повернул в мою сторону, только поднял глаза к ее окну.

– Хорошая девочка, – хмыкнул он.

– Слишком хорошая для вас, как я понимаю.

Он улыбнулся. Но так, как господа улыбаются слугам: снисходительно. Я представила, как Мод глядит на нас сверху вниз, туманя взволнованным дыханием холодное стекло.

Он спокойно поинтересовался:

– Как наши дела, Сью?

– Неплохо, – ответила я.

– Думаешь, она любит меня?

– Думаю, да. Любит.

Он достал серебряный портсигар и вынул новую сигарету.

– Но сама она тебе об этом не говорила?

– Это и не обязательно.

И наклонился над головешкой.

– Она тебе вполне доверяет?

– Вынуждена. Больше у нее никого нет.

Он затянулся, выпустил дым. В холодном воздухе повисли синие пятна дыма.

– Она наша, – сказал он.

Отступив на шаг, он выразительно посмотрел на меня, и я поняла: выронила уголек на траву, и он нагнулся, чтобы помочь мне его поднять.

– Что еще? – спросил он.

Быстрой скороговоркой я поведала ему про снотворные капли и про то, что она боится своих снов. Он слушал с улыбкой, неловко хватал щипцами кусок угля, так что тот все время срывался, потом наконец ухватил, поднял и передал щипцы мне, жестом показав, что нужно держать их крепче.