Дорога в декабре - Захар Прилепин

Все сидят молча.

Смотрю на улицу, вижу кабину грузовика, шедшего за нами, лицо шофера. Не могу понять его настроения, черты лица расплываются. Зато появляется лицо Семеныча — он подошел к борту нашего кузова, заглядывает внутрь, командирским нюхом оценивая состояние коллектива.

— Разомните косточки, ребятки… — говорит Куцый, видимо, оценивший наше состояние как нормальное.

Все с готовностью вскакивают с мест, и поэтому долго приходится стоять согнувшись, дожидаясь, пока ближние к краю выпрыгнут из машины; карманы разгрузки, отягощенные гранатами, тяжело свисают, мышцы спины и шеи начинают ныть. Наконец подходит моя очередь. Спрыгиваю не очень удачно, потому что приземляюсь на пятки («Чему тебя учили?» — злюсь), боль бьет в мозг и теряется там.

Осматриваюсь по сторонам. Бродят люди, каждый о своем молится. Вижу нескольких мужиков в танкистской форме, а где танки? А, вот стоят…

Холмистая местность, никаких признаков жилья. Быть может, за тем холмом?

— За тем холмом… — доносится обрывок разговора.

Оборачиваюсь на голос. Стоят Черная Метка, Семеныч и танкист без знаков отличия, но сразу видно — служивый никак не меньше капитана. Вояка указывает на холм рукой. По-детски хочется их подслушать. Мне кажется, они говорят друг другу правду, какую нам постесняются открыть. Что-то вроде: «Пятью-шестью бойцами придется пожертвовать, а что делать…» Но я не двигаюсь с места и даже отворачиваюсь от командиров.

Семеныч объявляет построение.

— Вот за тем холмом находится село… Совершаем бросок. Рассредоточиваемся на холме, у взгорья, выше не забираемся, не светимся. Как только мы достигнем обозначенного рубежа, двинутся танки в объезд холма. Дожидаемся, когда они выйдут на прямую, и делаем рывок следом. До села триста или чуть более метров.

«А почему сначала мы побежим, а танки потом? — думаю я. — Танки быстро пойдут, и мы за ними не поспеем — километра полтора жилы рвать, поэтому сначала мы, — отвечаю сам себе. — Тем более что они вверх не полезут, а за ними бежать — круг давать… На полянке же наши железные машины в полный дух попрут. И мы за ними. Остается только уповать, чтобы чечены спали, пока танки не выйдут на прямую. Если чечены, конечно, уже не проснулись. Наверняка ведь не спят, дожидаются. И еще вчера вечером пристрелялись к полянке. И мин там понаставили, и противотанковых, и противопехотных, и мин-лягушек, которые скачут, и мин-липучек, которые липнут, и еще особенных мин, которые реагируют только на отдельных невротиков. Бляха-муха, какой ужас… Может, разбежаться и вдариться головой о кузов? Потом скажу, что у меня было минутное помешательство…»

— В нескольких, предположительно четырех ближних к поляне домах и амбарах располагаются боевики, — продолжает Семеныч. — Возможно, они есть и в селе, но в селе живут и мирные люди, поэтому…

— Поэтому аккуратно, — вставляет Черная Метка.

— Ну щас, «аккуратно», — передразнивает его шепотом Астахов, — надо было с «вертушек» расхерачить это село…

— Что мы, пехота? — буркает кто-то недовольно неподалеку от меня.

— А что, спецназ? — спрашивает Астахов.

— Да, спецназ.

— Хотел, чтобы солдатики село взяли, а ты там зачисткой занимался? — зло говорит Астахов.

— Разговорчики, — обрываю я парней.

— При подходе, если не начнется бой, блокируем дворы, где предположительно находятся боевики, и дальше — по обстоятельствам. Если бой начнется раньше, окапываемся, подавляем огневые точки противника.

— Может быть, лучше подкоп под село сделать? — говорит Язва тихо. — Вылезем, как кроты, из земли… «А вот и мы!»

— Кони не живут под землей, — отвечает Плохиш, кивая на Суханова. — И для этого мерина нору надо рыть огромную.

— Зато прикинь, как удивятся чечены, когда из-под земли вылезет целая лошадь, — говорит Язва.

— Выходим через пять минут, — заканчивает Семеныч.

Пацаны неспешно расходятся.

— Сергей! — говорит Язва, столкнувшись лицом к лицу с Монахом.

— Чего? — отзывается Монах неприязненно.

— Держи хрен бодрей, — зло отвечает Язва.

«Помолиться, что ли? — думаю. — Ни одной молитвы не знаю.

Господи-Господи-Господи-Господи…»

Подхожу к машине, прислоняюсь плечом к борту. Хочется лечь. Внутренности уже высосаны, пустое нутро ноет, где-то на дне живота, как холодец, подрагивает отвалившийся ломоть мяса.

«Мое тело, славное мое тело…» — я пытаюсь почувствовать свои руки и сначала чувствую автомат, его холод, а потом, кажется, свои куда более холодные пальцы; еще я хочу почувствовать кожу, соски и узнаю их, сморщенные, как у старика, болезненно потершись о тельник.

«Мое тело», — еще раз повторяю я.

Пытаюсь согнуть и разогнуть окоченелые пальцы, они не поддаются.

— Егор, строй своих к броску.

«Чей это голос? Кажется, взводный что-то сказал…»

Выискиваю взглядом Кизю… Монаха… Степку Черткова… Скворца… Андрюха Конь стоит, расставив ноги, держит пулемет наперевес…

«Надо же, я еще людей узнаю…» — удивляюсь себе.

Открываю рот, хочу что-то сказать, но раздается нечленораздельный, сиплый звук. Озираюсь по сторонам: не заметил, не услышал ли кто… Говорю несколько слов шепотом: «Е-гор… из-за леса, из-за гор… Егор… едет дедушка Егор… сам на коровке… детки на лошадках… внучки на козлятах… а жена на сивом мерине…» Нет, дар речи еще при мне.

— Строимся, братцы!

До того как мы взберемся на холм, нас, наверное, не убьют.

Построившись повзводно, нерешительно топчемся.

— С Богом, родные… — говорит Семеныч по рации.

Хватаю ртом воздух, ноги уже бегут. Легко бежать, кажется, толкнусь сейчас и взлечу… Рассыпаемся по взгорью, между бойцами — пять-семь метров, я первый, пацаны чуть поодаль. Слышатся топот и мерная тряска чего-то железного в карманах. В голове ни одной мысли, они высыпались во время бега. На голове шапочка, в руках автомат. Все на месте.

Подъем становится круче, сбавляем ход. Еще десять шагов, еще пятнадцать, еще пять… Так бы и взбираться на этот холм бесконечно.

«Сейчас выползем наверх, а там — море… И в море Дашенька», — неожиданно проносится в голове, как испуганная птица, одна мысль.

— Стой! — глухо говорит Шея.

Падаем на землю: ноги расставлены широко, левая рука, при-согнутая в локте, выбрасывается вперед, в правой — ствол; при падении основной упор приходится на левую руку.

Семеныч, Шея и Столяр уползают выше, у всех троих бинокли. Замечаю, что они ползут к нескольким людям, уже пришедшим и разместившимся на холме до нас.

«Разведка, смотри-ка ты…»

Позади раздается ровное мощное гуденье.

«Танки».

Смотрю в упор на землю. Рация подо мной.

«Не услышу».

Ложусь на бок.

— Выдвигаемся, — слышится тут же чей-то голос в динамике.

«Как быстро», — успеваю подумать я.

— Пошли! — говорит Язва.

Гудение все ближе.

Выбегаем на холм, отчего-то пригибаясь.

Селение подставляет солнцу бока ладных, высоких домов. Много деревьев. Глаза елозят туда-обратно, ищут те самые четыре дома, которые нам нужны…

«Где? Где? Где? Да вот же они!» — понимаю я.

Одновременно выезжают, взрыхляя землю, два танка, выворачивают напрямую. А за ними и бэтээры. Солдатики, приехавшие на броне, спрыгивают, спотыкаясь. Мы стремимся к машинам, как цыплята. Немного путаемся — одно отделение с другим.

Шея орет на Хасана:

— За бэтээром выстраивайтесь, за бэтээром!

«Ага, нам танк достался!» — думаю я.

Каждое отделение встает за своей машиной.

«А ведь нехерово быть командиром, — думаю я, догоняя чуть сбавивший ход танк и глядя на его монументальную тушу, подрагивающую в двадцати шагах от меня, — я ближе всех к этой махине…»

Выпрыгиваю из колеи танка, беру в беге немного влево, пытаясь разглядеть село.

«Ну на хрен, — решаю для себя, — вдруг там и правда мины… Приедут куда надо…»

Смотрю направо: Язва сосредоточенно бежит рядом. Его нагоняет Андрюха Суханов с пулеметом. Тяжело такую железяку тащить, наверное. Но на то он и Конь.

Почему не стреляют? Ну стреляйте же… А мы по вам из танка. Узнаете тогда, как в Егорку метиться.

Оглядываюсь на пацанов. Лица сосредоточенные, мокрые. Только сейчас понимаю, что и по моему лицу стекает горячий пот… Облизываю губы, касаясь языком щетины над губой, и чувствую соленый и пыльный вкус…

Близко, мы все ближе. Сгущается страх — в моих запыхавшихся всхлипах и в дыхании бегущих рядом, в самом воздухе. Вот сейчас нас разделит на живых и неживых пулеметная очередь, и небо для кого-то яростно вспыхнет, а для кого-то — погаснет. И ктонибудь перешагнет через меня и побежит дальше.

Ноги, кажется, могут согнуться в любую сторону, настолько они стали безвольными. Или я просто устал? Кошусь налево, пытаюсь увидеть Шею, где он? Сразу же вижу — он бежит с отделением Хасана, машет мне рукой, держа у лица рацию. Слышу его голос.