Комбатант - Бушков Александр Александрович

Бестужев вынужден был признать, что его спутник чертовски убедителен сейчас — ни тени фальши, нисколечко не переигрывает, недалекий и беззаботный парижский бонвиван, коего никак нельзя заподозрить не то что в тесных связях с Охранным, но даже в подобии мыслительной деятельности. Однако какого же черта он…

— А можно, Дантон вы наш, я вам хорошего друга представлю? — Серж, сияя белозубой улыбкой, поманил Бестужева. — Ваня! Вот, извольте любить и жаловать, мой старинный приятель Иван Савельич Руссиянов, костромской купечище высокого полета: пароходы на Волге имеет, пролетариат ваш любимый эксплуатирует по невежеству своему в марксизме…

Дукельский поклонился довольно сухо. Бестужев, наоборот, раскланялся со всем усердием, сияя беззаботной улыбкой жизнерадостного идиота даже ослепительнее Сержа. Как ни в чем не бывало вопросил:

— Наше вам, как здоровье? Русские тут, я смотрю? А не заказать ли нам водочки? Я, господа, только что приехал, охота встряхнуться на самый что ни на есть парижский манер… Хлобыстнем со всей широтой? Вы не беспокойтесь, я плачу, мы, хоть и костромские, обхождение знаем…

Он очень надеялся, что тоже достаточно убедителен. Дукельский взирал на него не то чтобы неприязненно — скорее уж с холодным любопытством энтомолога, разглядывающего в лупу редкую букашку.

— Нет, благодарю вас, — сказал он наконец. — Простите великодушно, здесь водка в сочетании с костромской широтою решительно не в ходу…

Бестужев развел руками:

— Была бы честь предложена, а от убытка бог избавил…

— Ты присмотрись, Ванюша, присмотрись, — сказал Серж покровительственно. — Вот это и есть страшные революционеры, про которых ты и в Костроме должен был слышать, я надеюсь… Губернаторов бомбами убивают, сейфы несгораемые экспроприируют, готовят в России великие потрясения на манер французских…

— Серж, вы снова балаганите… — поморщился Дукельский.

— Ну, каков уж есть. Простите, Степан Евлампьевич, не удержался, хотел Ванюше показать революционеров во всей красе, где он еще такое зрелище увидит?

— Прискорбно, что вы находите этому месту подобное употребление…

— Да пусть уж человек полюбуется, вас же не убудет, мон ами! Смотришь, распропагандируете Ванюшку, он вам на революцию пару тысчонок и отвалит…

Бестужев повел себя так, как по роли и полагалось: он враз поскучнел, убрал улыбку, принялся озираться с неприкрытой тревогой, как и подобало благонамеренному российскому обывателю из провинции, купчику рядовому, оказавшемуся нежданно в таком месте…

— Так это что же, господа… — протянул он с видимым испугом. — Так это вы, значит, всерьез… Сережа, ты же обещал совсем другую обстановку…

— Испугался, простая душа? — захохотал Серж. — Ну, плохо твое дело, брат Ванюша, теперь тебя по возвращении к родным пенатам в Сибирь непременно закатают. С революционерами, скажут, якшались в Париже, Иван Савельич? А пожалуйте прямым ходом по Владимирке…

— Ну, господа, ну что ж это… — пролепетал Бестужев, потерянно улыбаясь, переминаясь с ноги на ногу, вообще выказывая явное желание побыстрее отсюда убраться. — Мы, как бы это сказать, и сами сочувствующие, идеалы там… Однако ж…

Здесь и в самом деле начинало припекать. Он уже вспомнил, где видел субъекта за угловым столиком — ну как же, первая венская командировка, незабвенная проверка, которую ему устроили на границе переодевшиеся жандармами господа эсеры. Один из ближайших помощников Кудеяра, боевик по кличке «Ринальдо»… Пока что он Бестужева определенно не узнавал, даже внимания не обращал, но мог присмотреться, узнать, вспомнить… Здесь могут сыскаться и другие знакомцы, это не смертельно, вообще не опасно, но все равно нескладно получается…

Барцев, точно, прямо на них таращится — с ним-то Бестужев служебным порядком не общался, так что риска быть разоблаченным нет, однако неприятно… Гадюшник, чтоб его…

— Сереж, а Сереж… — протянул он, откровенно дернув спутника за рукав. — Поехали лучше в кабаре, ты ж обещал…

— Ну ладно, ладно, — засмеялся Серж. — Боюсь, Степан Евлампьевич, не распропагандировать вам Ваньку, он уж от страха сам не свой. Поедем мы, пожалуй, и в самом деле в кабаре. Всего наилучшего! Успехов вам… шатать!

Едва оказавшись в тронувшемся экипаже, Бестужев спросил резко:

— Вы что, умом подвинулись?

Теперь он вспомнил: «Веселый драгун» именно что значился в бумагах Особого отдела как одно из местечек, облюбованных в Париже революционными эмигрантами.

— А что?

— Думать нужно было, прежде чем тащить меня туда, — все так же жестко продолжал Бестужев. — Вы же прекрасно знаете, кто я. Я мог нос к носу столкнуться со старыми знакомыми, которые мое инкогнито расшифровали бы в два счета… один, кстати, там и сидел, хорошо, он меня не заметил… а если я не заметил других? Вы бы хоть предупредили.

— Ну простите уж дурака… — развел руками Серж. Я ж хотел, как лучше… Думал курьеза ради показать вам один из парижских серпентариев, сиречь змеятников. Не подумал, честное слово…

Его оправдания казались ненатуральными, носившими явный привкус дурной театральщины. Бестужев словно столкнулся с двумя совершенно разными людьми. Тот Серж, что на его глазах столь блистательно разыгрывал перед эмигрантами безобидного повесу, так оплошать не мог… однако же оплошал. Прямые вопросы задавать бесполезно, все равно промолчит… интересно, сам он этакую дурь устроил или выполнял инструкции Гартунга? Странные какие-то комбинации взялся крутить Гартунг, ничуть не имеющие отношения к главной задаче… или это какие-то суперковарные ходы, которые Бестужеву пока и знать не положено? Но зачем, к чему? Извозчик, вопреки утверждениям Сержа отлично понимающий по-русски… Странный визит в «Веселого драгуна»… Где этому объяснение?

— Алек… тьфу, Иван Савельич! — сказал Серж, все еще улыбаясь крайне виновато. — Ну простите уж великодушно, прошибся… Буду свою вину искупать. Давайте закатимся в «Мулен де ла Галетт»… или нет, лучше в «Бюлье». Тамошний канкан и в самом деле переходит границы возможного, как о том пишут. Зрелище пикантнейшее, не пожалеете. Все наши офицеры, покончив с делами, посещали сие заведение — и отрицательных мнений я впоследствии не слышал. Будьте спокойны, уж там-то никого из ваших знакомцев не встретите. Поедемте, а?

Бестужев угрюмо молчал.

— Право же, я не только о развлечениях пекусь, — сказал Серж уже настойчивее. — Для обычного костромского купчика было бы характерно посещение именно таких увеселительных заведений — и, как люди взрослые… С последующим знакомством с адептками изящных искусств… Честное слово, Аркадий Михайлович в рамках предстоящих комбинаций мне поручил вас туда непременно свозить. Ну полагается вам так по образу! Вы не беспокойтесь, на увеселения любые, — он фатовски подмигнул, — казенные суммы ассигнованы, вам тратиться не придется нисколечко, будьте уверены…

— Это, конечно, аргумент… — все еще сердито сказал Бестужев. — Что там за комбинации плетет Аркадий Михайлович, можете сказать?

— Простите, сам пока не посвящен… (И снова интонации показались Бестужеву ненатуральными!) Аркадий Михайлович о планах болтать не склонен… Узнаем в свое время, и вы, и я. Так поедемте?

— Ну, что поделать, — сказал Бестужев. — Если того требуют загадочные комбинации…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ЛОВИСЬ, ЛОВИСЬ, РЫБКА…

Судя по тому, как непринужденно чувствовали себя люди из бригады по розыску террористов в обширном помещении с тремя высокими окнами, выходящими на железнодорожные пути, это была специальная полицейская комната на вокзале, пусть и без всяких табличек. Довольно приличные столы и стулья, огромная карта железных дорог Франции на стене. Время от времени появлялся агент, что-то шептал на ухо бригадиру, и тот втыкал очередной маленький флажок на ведущей к Парижу магистрали. Продвижение поезда с циркачами отслеживалось самым тщательным образом, телеграфные донесения поступали исправно — работа, признал Бестужев, четкая, можно даже сказать, безукоризненная.