Приключения мальчика с собакой - Остроменцкая Надежда Феликсовна

— Успокойся! — ласково сказал юноша. — Мало ли что болтает чернь! Римские легионы справлялись и с более страшным врагом.

— Ты молод и, конечно, не можешь помнить, — возразил Хризостом, — но еще не прошло и тридцати лет с тех пор, как сицилийские рабы угрожали римским орлам.[82]

Луций вспыхнул:

— Не отравляй мне поездку, а то я отошлю тебя обратно пешком! Не мужчина, а какая-то префика!

Хризостом обиделся: Луций, любимый Луций, назвал его наемной плакальщицей, которых берут для рыданий над покойниками! Это унизительно! Да еще пригрозил отослать его домой пешком, словно последнего раба… Хризостом умолк и не проронил ни слова до тех пор, пока не услышал:

— Ариция!

В Ариции сделали привал. Обед в харчевне развлек Луция. Ему нравилось есть простые кушанья в обществе странствующих торговцев и ремесленников. Крепкие остроты простонародья, крики погонщиков, доносившиеся с дороги, грубая пища и неуклюжая глиняная посуда (творение местных гончаров) — все решительно, даже запах навоза, пота и чеснока, доставляло Луцию удовольствие необычайного приключения.

Рабы расположились во дворе харчевни вокруг колодца. Клеон по-братски разделил со Львом пресную лепешку и полбяную кашу, но и сам он и собака остались голодными. О себе Клеон не беспокоился, но тревожился, как бы у Льва, которому приходилось бежать за повозкой, не иссякли силы. Расстроенный Хризостом забыл распорядиться, чтобы собаку накормили. И как же был растроган и удивлен мальчик, когда слуга принес Льву полную миску объедков!

— Да пошлют тебе боги свободу! — сказал он, принимая из рук слуги миску и ставя ее перед Львом.

— Поди пожелай свободы своему господину, — усмехнулся слуга, — я принес это по его приказу.

От неожиданности Клеон чуть не поперхнулся кислым вином, которым запивал обед. Значит, сын толстяка добр?… Может быть, он, подобно Гракхам, готов пожертвовать жизнью ради блага простого народа?

— Я не знал, что он так добр, — пробормотал мальчик.

— Может, добр, а может, просто расчетлив, — рассудительно ответил слуга. — Каждому свое добро жалко. Ведь пес небось денег стоит.

«Правда, — подумал Клеон: — мальчиков, как я, сколько угодно найдешь, а другой такой собаки не сыщешь, хоть весь мир обойди».

Слуга не торопился уходить.

— Что-то я будто не видел тебя раньше среди рабов Станиена, — сказал он, разглядывая мальчика. — В первый раз на виллу едешь, что ли?

— Меня только вчера купили… — Клеон вздохнул и оглянулся. Заметив, что на них никто не смотрит, он стремительно поднялся и шепотом спросил: — Не знаешь ли, чем кончился бой у Везувия?

Слуга удивленно взглянул на Клеона:

— Вон ты какой!.. Уж не в отряде ли гладиаторов побывал?

— Нет, но я в это время был… возле Везувия, — торопливо сказал Клеон. — Не слыхал ли ты, кто победил — Спартак или легионеры?

— Эй, Кребрик! — окликнула раба хозяйка харчевни. — Я, что ли, за тебя буду подавать гостям?… Тика разрывается одна, а он преспокойно болтает!

— Иду, иду, хозяйка!.. Я ждал, пока достопочтенный пес освободит миску… Брось кости на землю, — приказал он Клеону, — а миску дай мне. — Принимая миску из рук мальчика, он, как показалось Клеону, шепнул: — Победил Спартак. — Но Клеон не был уверен, что не ослышался.

Пообедав и сменив лошадей, двинулись дальше. За стенами города рэду Луция осадила толпа оборванцев. Они бежали за рэдой, бранясь и требуя подаяния. Луций задернул занавеску. Не в первый раз проезжал он здесь и всегда встречал в этом месте нищих, но никогда не вели они себя так дерзко, никогда их не было так много.

Хризостом взволновался: начинается!.. Он швырнул на дорогу горсть мелких монет. В толпе завязалась драка. Возница пустил лошадей вскачь. Вслед рэде Луция полетели проклятия за скудную подачку.

— Как знать, что ждет нас на вилле… — вздохнул Хризостом, с беспокойством глядя на своего любимца. — Может быть, все-таки лучше вернуться?

— Я вижу, тебе не дает покоя ворон? — насмешливо спросил Луций.

— Забота о тебе не дает мне покоя, господин, — возразил Хризостом. — Я уверен, что такими наглыми делает этих нищих близость бунтовщиков.

Грустный, полный достоинства тон Хризостома пристыдил Луция:

— Не обижайся, старик! — Он примирительно потрепал домоправителя по колену. — Я знаю, что ты ко мне привязан, поэтому и хочешь, чтобы я верил каждой басне, которой тешится плебс на форуме.

Тяжело вздохнув, Хризостом приподнял занавеску. Повозки быстро катились. Сзади лаял Лев. Какая-то вечерняя птица попискивала в кустах за огородами…

— Успеем ли мы засветло доехать? — беспокоился Хризостом. — Камыши Помптинских болот и в обычное время полны всякого сброда, а теперь… — Он высунул голову в окошечко: — Погоняй скорее!.. Чтобы до темноты быть у переправы.

Глава 12. Помптинские болота[83]

Солнце село, прежде чем путешественники остановились на берегу канала, пересекавшего Помптинские болота. К радости Хризостома, паром еще не успел отвалить. Паромщик переругивался с пассажирами, собирая плату за проезд. Рабы Станиена сняли кладь с повозок: рэду и петориты оставляли здесь. В конце канала, за храмом богини Феронии,[84] начинался подъем, доступный только пешеходам да мулам и верховым лошадям.

Чтобы очистить место для знатного путешественника и его поклажи, хозяин парома растолкал остальных пассажиров. Рабы раскинули для Луция палатку, в которую он пригласил и Хризостома. Затем, чтобы избавить молодого господина от комаров, полы палатки были плотно закрыты. Рабы улеглись вокруг нее на тюках. Клеон положил голову на мохнатую спину Льва и, глядя на последние зеленоватые отблески в небе, стал мечтать о том, как он и Лев убегут к Спартаку и возьмут в плен претора Клодия и Аполлодора. «Если бы Гракхи еще жили, — подумал Клеон, — были бы они на стороне Спартака?… Как жаль, что возница остался на берегу с лошадьми. Сколько еще мог бы он рассказать!»

Какая-то веселая компания затянула песнь в честь Вакха.[85] Под эту песнь и кваканье лягушек паром двинулся в путь. Его тащил мул, шагавший по насыпи вдоль канала. За мулом, лениво помахивая заостренной палкой, шел паромщик.

Зеленоватые отблески в небе погасли. В зловещем туманном круге всплыла бледная луна. Песня постепенно смолкла. Легкий ветер шуршал в камышах за насыпью, отделявшей канал от болота. Страх перед притаившимися там бродягами заставлял людей на пароме теснее жаться друг к другу. Кто-то тихо разговаривал. Кое-где уже послышался храп. Нервно тявкнул во сне утомленный Лев… Постепенно все затихло. Только шелестела вода у краев парома, воинственно трубили комары, шептался камыш за насыпью да квакали лягушки.

Видя, что пассажиры уснули, паромщик привязал мула к старой ветле и улегся, завернувшись с головой в овчину.

Паром остановился.

Хризостом внезапно проснулся. Что случилось?… Почему прекратилось движение?… Напали разбойники?… Прислушался — ни криков, ни бряцания оружия. Вспомнив о подозрительных спутниках, потрогал мешок с деньгами… Цел… Почему же остановился паром? Хризостом вышел из палатки и при свете луны увидел мирно пасущегося мула и возле него спящего хозяина парома. Паром стоял у насыпи, предоставленный всем случайностям ночевки среди камышей, кишевших бежавшими от правосудия преступниками.

Возмущенный домоправитель взобрался на насыпь и пинком ноги разбудил паромщика:

— Ты что же, в заговоре с разбойниками? Сейчас же вставай, негодяй! Если я еще раз увижу тебя валяющимся, клянусь Гермесом, тебе несдобровать!

Не разглядев в темноте, что лицо Хризостома, по обычаю рабов, украшала борода, паромщик не посмел ослушаться и, покорно отвязав мула, снова погнал его вперед.

Крик домоправителя разбудил Клеона. Ночь сменилась серебристыми сумерками. Луна еще больше побледнела. Закурился туман над болотами. Розоватые облака отразились в канале и в стоячих водах меж тростников. А паромщик и мул все шагали и шагали по насыпи. Хризостом следил за ними, а Клеон сквозь ресницы смотрел на Хризостома, сидевшего на дощатом настиле парома, стараясь понять, чего боится старый домоправитель.