Литературная Газета 6416 ( № 20 2013) - Литературка Литературная Газета

Соловьёв

О Софии в России писали и до Соловьёва. Например, Флоренский ссылается на сочинения М. Сперанского. И всё-таки концепт Софии в русской философии придумал Соловьёв, для которого София – это «тёмного хаоса светлая дочь». То есть у Софии есть отец, и этот отец – хаос. Чтобы остаться в рамках христианского мировоззрения, Соловьёву нужно было хаос поселить в Боге. Что он и сделал, положив, что «в Боге есть хаос от века». Но что такое «хаос в Боге», Соловьёв не разъяснил. А без этого разъяснения его концепт Софии становится туманным. Ясно только то, что, полагая родственные отношения между хаосом и Софией, Соловьёв проблематизировал отношение Софии к порядку, к Логосу и, следовательно, сделал неочевидным место русской философии в интеллектуальном пространстве Европы.

Три Свидания

Соловьёв читал и перечитывал многих мистиков, но, на его взгляд, «почти все они имеют характер чрезвычайно субъективный и, так сказать, слюнявый». Это значит, что каждый из них видит свои сны и никто эти сновидения подсмотреть не может. Но самое интересное состоит в том, что опыт этих мистиков, несмотря на субъективность, совпал о опытом Соловьёва, особенно ценившего Бёме и Сведенборга.

До Соловьёва никто из русских мыслителей не смел дерз­нуть и положить свои собственные видения в основание философии. Все ссылались на авторитеты, и Соловьёв ссылался. Но он был молод, талантлив и своенравен. Соловьёв едва ли не грезил наяву. «София» – это каприз Соловьёва, его детское видение, повторившееся затем в Лондоне и в Египте. София явилась ему так же, как когда-то явилась философия Боэцию, в образе женщины. Соловьёв говорил с ней, и она открыла ему глаза на мир. Под впечатлением от этой встречи Соловьёв написал в 1876 году работу под названием «София». Лосев назвал эту работу «довольно странной», незрелой.

Тем не менее русская философия заговорила в ней по-французски. Соловьёв пошёл по следам Чаадаева, который своё первое философическое письмо также написал на французском языке. На языке логоса они пытались передать русское понимание софийности. Но Европа, которая идентифицирует себя с Логосом Гераклита, не совпадает с Софией, с которой идентифицирует себя Россия. Поэтому объединение христиан, которого ожидал Соловьёв, не состоялось.

Солнца ищем в каждой непогоде

Мартин СВЕТЛИЦКИЙ

Родился в 1961 году. Польский поэт, прозаик. Автор многих книг. Лауреат литературных премий, в том числе премии "Гдыня", премии им. Георга Тракля. Живёт в Кракове.

Тропик Козерога

Волшебные слова весомее воплей,

они приходят только в особенную минуту -

либо во сне. Наши потрескавшиеся губы

произносят их редко, словно молебен, который

ещё никогда так не звучал.

Поезд отходит в неудобное время,

приходится прервать послеобеденную сиесту,

соскользнуть с женщины, которая

только тогда попросит: «не уезжай», пробежать

через рынок, ставший меньше себя самого,

обливаться п[?]том на солнце, которое,

как всегда на закате, абсолютно бесцветно.

В банках на подоконниках – белые солёные огурцы.

Городок автоматически стирается

из памяти, когда садишься в поезд и

уезжаешь, уезжаешь, не глядя в окно.

Милош БЕДЖИЦКИЙ

Родился в 1967 году в Словении, стихи пишет по-польски. Автор четырёх поэтических сборников, изданных в Польше, и одного – в Словении. Работает геофизиком.

Короткое дуновение

Это весьма неожиданно – когда ты говоришь со мной

по телефону, и в этот момент меня обвевает

твоим запахом.

Хотя ты едешь в поезде, далеко отсюда.

С каждой минутой

поезд, идущий из пункта А, приближается к пункту Б.

И прозвучало бы стильно, если бы я сказал,

что с каждой минутой

всё сильнее доносится до меня сквозь телефон твой запах.

Но это длится не больше минуты. Как шквал.

Дариуш СОСНИЦКИЙ

Родился в 1969 году. Дебютировал в 1994 году с книгой стихов «Марлево», очень тепло принятой критиками, чьи благожелательные прогнозы подтвердил очередной сборник поэта «Икарус». Автор восьми книг стихов, последняя из которых – «О вещах и людях» (2011).

Зимой, за три часа до рассвета

Зимой, за три часа до рассвета

поезда в далёких предместьях,

как волки, перекликаются с ночью,

приспущенной до половины мачты.

Окна нашего дома так низко,

ставни открыты, и лютый ветер

играючи хлопает по стене

крыльями из полусмятой жести.

Легко переваривает доски пола

влага, и в воздухе чувствуешь

запах гниющего дерева,

и одежда становится тяжелее.

Мы согреваем лохмотья постели

и наши тела у остывающей печки.

Богдан ЗАДУРА

Родился в 1945 году в Пулавах. Поэт, прозаик, эссеист, переводчик с русского, украинского, английского и венгерского языков. Дебютировал как поэт в 1962 году. Автор книг и многочисленных журнальных публикаций.

Декабрьский вечер

Из окна поезда

я видел указатель с надписями

МЕЖДУНАРОДНЫЙ ПАРК МИРА

И ДРУЖБЫ НАРОДОВ

ВОЕННОЕ КЛАДБИЩЕ

На витрине книжного магазина

я видел книгу

«Пророчества и предсказания

о конце света и благе для Польши»

Я из дома

больных на голову

Одна лишь просьба, Америка,

не могла бы ты

оживлять свои мифы

у себя дома?

Перевёл Игорь БЕЛОВ

Чеслав МИЛОШ

(1911– 2004)

Поэт, писатель, переводчик. Лауреат Нобелевской премии по литературе 1980 года. В 1930-м опубликовал первые стихотворения в студенческом журнале. В годы Второй мировой войны публиковал стихи в подпольных изданиях Варшавы. После войны занимал должность советника по культуре в посольствах Польши в США и во Франции. В 1960–1981 гг. преподавал на отделении славянской филологии Калифорнийского университета в Беркли. Слава пришла к писателю в 1980 году, после присуждения ему Нобелевской премии по литературе.

ВАЛЬС

Уже зеркала звуки вальса вращают,

Уже канделябр уплывает вглубь зал.

Смотри: сто подсвечников мрак освещают

И в сотнях зеркал отражается бал.

И розовой пылью, как роз лепестками,

Искрятся подсолнухи трепетных труб.

Ширóко расставлены, словно крестами,

Стекло, чернота, белизна плеч и рук.

И пары кружатся в роскошном убранстве,

И шёлк, наготу прикрывая, горит...

И жемчуг, и перья в гремящем пространстве,

И шёпот, и возглас, круженье, и ритм.

Десятые годы двадцатого века,

В песочных часах шелестит лет песок.

Но вскоре пробьёт час расплаты, час гнева,

Горящим кустом смерть взойдёт на порог.

А где-то родится поэт на планете.

Но сложит он песнь не для них, не для них.

Над хатой висит Млечный путь ночи летней,

В деревне ещё лай собак не затих.

И пусть его нет, пусть он будет когда-то,

Ты кружишься в танце, красавица, с ним.

И вечно тем танцем ты будешь объята,

Вплетаясь в боль войн, в громы битв и дым.

А он сквозь истории чёрную бездну

Тебе на ушкó тихо шепчет: гляди.

Печаль на челе его, и неизвестно,

Поёт это вальс или плач твой в груди.

К окну подойди и сквозь плотные шторы

В неведомый мир, словно в сон, загляни.

Здесь вальс заглушён золотых листьев хором,

За стёклами ветер морозный звенит.

Поле ледяное в рассвете цвета крови,

Ночь разорвавшись, взгляду откроет,

Тóлпы бегущих со смертельным воплем,

Которого не слышишь, лишь читаешь с губ.

Смертью кипящее, кровью обагрённое,

До самого неба раскинулось поле,

На тел[?], застывшие в каменном покое,

Дымящееся солнце роняет утра пыль.

Вот река течёт полуприкрыта льдами,

На берегах маршируют рабские колонны,

Выше синих туч, выше вод чёрных

В красном свете солнца сверкает бич.

Там, в этом марше, в рядах молчаливых,

Смотри, это сын твой. На щеке рана

Кровавая, а он идёт с улыбкой обезьяны,

Кричи же! Он в рабстве счастлив.

Ты понимаешь. Есть предел страданий,

За которым смиренная улыбка возникает,

Так человек проходит и вскоре забывает,

За что был должен биться и зачем.

Наступает озарение в скотском покое,

Когда он смотрит в небо, на облака и звёзды,

Пусть другие умерли, он умереть не может.

И тогда он медленно умирает.

Забудь. Ничего кроме яркого зала,

Букетов и вальса, и звуков, и эх.

Лишь свечи горят, в зеркалах отражаясь,