Эскадрон особого назначения - Александр Альбертович Самойлов

Слава богу, Ванновский спонсировал полутора сотнями рублей. Протягиваю кузнецу десятку.

– Надеюсь, этого хватит? Для начала.

– Для насяла? Конесно, хватит, господина штабс-ротмистра…

Забираю с собой Буденного, у нас с ним, по плану, занятия по английскому и написание наставления по использованию пулеметных тачанок в обороне и наступлении.

– Пойми, Семен, нам, людям военным, тонкости произношения не так важны, тем более что сами англичане порой так говорят, что ощущение, будто рот набили горячей картошкой. А американцы, поскольку происходят из разных народностей, и того пуще – кто во что горазд. Слушаешь, бывает, такого и не понимаешь, на каком языке он с тобой разговаривает. Главное, нам донести до собеседника свою мысль и разобрать, что он в ответ говорит. А также все то же относительно написанного – то есть понимать, что написано, и уметь свою мысль изложить буквами по белому, – излагаю в завершение нашего первого занятия по английскому языку.

Будущий маршал тяжело вздыхает. Ободряюще хлопаю его по плечу.

– У меня и самого произношение не ахти, так что не тушуйся, казак. Давай поглядим, что ты насочинял по тачаночному наставлению.

Семен протягивает мне исписанную убористым почерком тетрадку. Ну, если не считать орфографических и пунктуационных ошибок и некоторой путаницы в изложении, совсем неплохо.

А это вообще можно в бронзе отлить по граниту: «Мобильная огневая точка (МОТ), каковой является тачанка, служит для доставки пулемета или иного средства огневого поражения в нужную точку наступления или обороны для создания перевеса в огневой мощи, дабы прорвать боевые порядки противника при наступлении или рассеять их при обороне».

Правлю красным карандашом ошибки, возвращаю тетрадь Буденному.

– Молодец. Перепиши набело. И будешь с нами с Маннергеймом докладывать в офицерском собрании.

– Робею я, Николай Михалыч, – мнется Семен, – там одни господа офицера будут, а кто я рядом с ними? Простой казак…

– Не журись, Сеня. Не боги горшки обжигают. Ты и сам с твоей головой и талантами выбьешься не просто в офицеры, а в генералы.

– Господин штабс-ротмистр, по вашему приказанию господа офицеры и вольноопределяющиеся прибыли! – рапортует с порога поручик Цирус.

– Вольно, господа. Располагайтесь. Сей момент стол будет накрыт. Кузьма!

А Скоробут уже тут как тут, накрывает скатертью стол, расставляет обеденные приборы – с бору по сосенке, но хоть что-то. Буденный совсем тушуется, козыряет и уходит.

Рассаживаемся за столом. Я выставляю на стол бутылку «казенки», Каульбарс – бутылку «Смирновской».

– Неужто с самого Петербурга везли?

– Шутите? В Харбине взяли в вокзальном буфете. Чуть не с боем. Спрос на спиртное среди господ офицеров на высоте.

– Оно и понятно, под смертью ходим, – включается в беседу Канкрин. – В смысле нам-то еще предстоит, а вы-то уже который месяц.

Кузьма расставляет на столе закуски: исходящие паром горячие паровые булочки баоцзы со свининой и овощами, маленькие шарики куриного фарша, завернутые в листья лука-латука и обжаренные в масле, паокай – острую маринованную местную капусту с морковкой и сваренные вкрутую яйца, приготовленные в смеси чайных листьев, сахара, соевого соуса и специй. На правах хозяина откупориваю «Смирновскую», разливаю по рюмкам.

– Господин штабс-ротмистр, решили заняться английским в порядке самообразования? – Каульбарс кивает на грифельную доску с нестертыми нашими упражнениями с Буденным.

– Занимаюсь языком с Буденным, барон. Казак, которого вы застали здесь…

– Я смотрю, вы вообще озаботились грамотой в эскадроне… Стоит ли трудов?

– Стоит, Василий Александрович. Недостаточно бойцу быть просто исполнительным. Он должен понимать боевую задачу и иметь собственную инициативу в исполнении отданного приказа.

– Да вы никак социалист? – это уже Канкрин.

– Николай Михалыч – русский офицер, а не вот это вот, что вы сейчас изволили сказать, господин вольноопределяющийся! – гремит от порога голос со знакомым скандинавским акцентом.

Оборачиваюсь – на пороге Маннергейм. Тролль держит в руках бутылку «шустовского».

– Пьете, господа, и без меня? – Карл Густав – воплощенная укоризна.

Господи, как я ему рад!

– Виноват, господин барон! Исправлюсь!

Выбираюсь из-за стола и заключаю барона в дружеские объятия.

– Кузьма! Еще рюмку и прибор на стол!

Барон устраивается за столом.

Поднимаю тост:

– За победу русского оружия, господа!

Звон рюмок мне в ответ.

Глава 12

Спиртное, хоть его и немного, быстро развязывает языки, особенно у моих «вольноперов». В принципе, понятно – люди молодые, организмы нетренированные. У офицеров – пусть они и практически сверстники, ситуация получше, разве что щеки слегка разрумянились. Чувствуется изрядный опыт.

А вот у лицеистов дела плохи. Особенно развозит Канкрина. Лицо краснеет, становится одутловатым. Дотоле изящная линия пробора его прически, которая делила пышную шевелюру на две почти одинаковых части, куда-то исчезает, вместо него торчит куча растрепанных волос.

Думаю, что наливать ему больше не стоит, хочу максимально тактично это заметить, но тут «пробивает» Каульбарса. Корнет, назвавший меня социалистом, никак не желает успокоиться.

– Господин штабс-ротмистр, позвольте задать вам вопрос?

– Задавайте. Мы с вами – боевые товарищи, между нами секретов быть не должно.

– Прошу заранее извинить меня, но… не кажется ли вам, что вы несколько перебарщиваете, заигрывая с подчиненными? Вы же сами понимаете, что в большинстве своем это необразованные серые люди, преимущественно из деревни, которые прежде дальше родного села не выезжали и ничего толком не видели… Жили в лесу, молились колесу… Вы считаете, что они оценят ваши труды?

Тяжело вздыхаю.

– Начнем с того, корнет, что никто с подчиненными не заигрывает и заигрывать не собирается. Это раз, – перевожу дух, чувствуя, что меня начинает распирать от злости.

Все-таки некоторые выходцы из аристократических семей изрядно оторваны от жизни. Будем считать, что это в них играет юношеский максимализм и неверные психологические настройки, которые мне еще предстоит сбить.

– Теперь – два: это наши, русские солдаты. Да, зачастую это простые деревенские мужики, взятые прямиком от сохи, но именно им предстоит идти в атаку, они будут прикрывать вас в бою, от них зависит то, ради чего мы здесь – победа! Поэтому к ним нужно относиться так, как вы бы хотели, чтобы относились к вам: с максимальным уважением и пониманием. Само собой – без панибратства и сюсюканья! Но – по-человечески, вникая в их нужды, прислушиваясь к их пожеланиям и не игнорируя их дельные советы. Запомните, вы за них в ответе!

– И все-таки вы – социалист! – пьяно бросает Канкрин.

– Как вам будет угодно, – морщусь я и успокаиваю сам себя: ребята молодые, в голове гуляет ветер, но ведь они сами по своей воле отправились в действующую армию добровольцами.

Почти у всех влиятельные родители с кучей связей, впереди, после