Владигор и Звезда Перуна - Сергей Махотин

Лукерья фыркнула:

— Ты к увечной Анисье ходи сказки рассказывать. То-то она рада будет, опять все на Евдоху навесит.

— А ведь и правда! — заволновалась Настырка, жалея, что ей самой эта мысль не пришла в голову. — Евдоха-то с чужаком на тот берег ушла. Их это рук дело!

— Болтаешь что ни попадя, — нахмурилась Лукерья. — Оставь ее. Чуть до кровавого греха мужиков не довела с Анисьей своей. Если в чем Евдоха и виновата, так в том, что горе в одиночку мыкала да жалостлива чересчур была.

— Ну, может, и не виновата, — легко согласилась Настырка. Ей страшно хотелось побежать к Анисье и поделиться с ней захватывающей дух догадкой, но жаль было уходить без обеда. А Саврас с сыновьями все возились на дворе с телегой, будто нарочно медлили, не желая садиться с ней за один стол. Ей сделалось обидно, и она произнесла не без ехидства: — А все ж чужак не к тебе, не ко мне, а к ней пожаловал — знал, где нечисту силу привечают.

Внезапно дверь распахнулась, и Саврас заорал с порога:

— Лушка, собирай одежу, какую найдешь, скатерти, одеяла! Землю засеянную накрывать! Песок с неба сыплется! — Он сгреб в сенях тулуп, овчины, какие-то тряпки и выбежал из избы. Бабы выскочили во двор следом за ним.

Несмотря на полдень, было по-вечернему сумрачно. Собаки больше не выли, стояла гнетущая тишина, и отдельные людские выкрики, доносившиеся из дальних деревенских дворов, лишь подчеркивали ее тяжесть. И еще один звук, мерный и монотонный, был настолько сродни этой тишине, что совершенно слился с ней, — непрерывный шорох падающего мелкого песка. Песок тихо сползал с крыш, оседал на листьях берез и кленов, сглаживал ямы и колдобины, закупоривал мышиные норы. Лукерья попятилась к дому. Настырка открыла от удивления рот, и тотчас на зубах заскрежетали песчинки. Она набросила на голову платок, но песок был не только в волосах, он сыпался ей за шиворот, спина начала зудеть и чесаться, и Настырка побежала, прикрывая ладонью глаза, в сторону своей избы. Навстречу, чуть не сбив ее, молча промчались Саврас с сыновьями. Деревенская улица обезлюдела. Добежав до своей калитки, Настырка увидела ковыляющую мимо Анисью. Та придерживала левой рукой большую сковороду у себя на голове и вопила:

— Ведьма подстроила! Ведьмино то действо! Пока Евдоху не убьете, не даст она никому житья!..

За ней брел старый Потаня, кашляя и задыхаясь, и уговаривал:

— Охолонись, увечная! Опять другим зла желаешь, потому зло к тебе и возвращается…

У Настырки пропала всякая охота говорить с Анисьей, и она как можно незаметней юркнула в свою избу.

Песчаная туча, засыпавшая деревню Дрянь по самые окна, почти не тронула левый берег Чурань-реки и поляну с избушкой. С утра почувствовав неладное, Евдоха вышла на поляну, воздела руки вверх и стояла так до тех пор, пока небо над головой не прояснилось. При этом ее распущенные волосы развевались во все стороны, будто она оказалась в сердцевине яростного вихря.

— Какая ты сильная! — сказал удивленный Дар, когда наполовину уменьшившаяся туча уплыла к югу. — Тебе не больно?

— Немножко, — призналась Евдоха с усталой улыбкой.

Дар отвел ее в избу и весь день кормил и ухаживал за ней, не позволяя вставать со скамьи. Вечером он спросил:

— Как ты это сделала? По-моему, у меня бы не вышло.

— Это просто, сынок, — сказала Евдоха. — Надо очень сильно захотеть и очень сильно любить того, ради кого ты это делаешь.

Мальчик кивнул и надолго задумался.

— Не тревожься, это еще придет к тебе, — улыбнулась ему Евдоха. — Теперь пора спать. Завтра ты должен научиться ездить верхом.

Он услышал в ее голосе новую интонацию, властную и уверенную, которая ему понравилась. Впервые за много дней Дар испытал чувство защищенности. Он уснул быстро и за всю ночь ни разу не вздрогнул во сне.

Сама Евдоха долго еще не ложилась, заштопывая старый потник. Упряжь и седло она уже нашла и проверила. Ей вновь подумалось: Лерия знала, что они с мальчиком придут сюда, и приготовила им все необходимое. Теперь дар провидения, которым владела старшая сестра, не казался Евдохе чем-то из ряда вон выходящим.

Наутро конь послушно ждал, пока Евдоха затягивала под его животом подпругу. Он дал взнуздать себя. И только после этого встал на дыбы, заржал и принялся бить землю передними копытами.

— По-моему, он вспомнил обратную дорогу и радуется, — сказал Дар, любуясь конем. — Зато я вспомнил, как его зовут.

— Как же?

— Мама звала его Пятнышком. Наверное, из-за этого. — Он указал на белое пятно, украшающее грудь коня и подчеркивающее его гнедую масть.

У Евдохи округлились глаза:

— Так ты и маму вспомнил?

— Только ее голос, а лицо нет. Там было темно.

— Там?..

— Я не знаю, где это. По-моему, Пятнышко знает.

Он попробовал вскочить в седло, но не сумел

перекинуть ногу и упал в траву. Евдоха хотела помочь ему, но конь вдруг сам присел, и Дар легко устроился на нем.

— Вперед, Пятнышко, — попросил он, привстав на стременах.

Конь тронулся и плавно побежал по поляне, огибая избу.

— Это совсем нетрудно! — засмеялся Дар, радостно глядя на Евдоху.

Женщина отрешенно кивнула. Про себя она уже решила, что проводит его на третий день.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ВЕЛИКАЯ ПУСТОШЬ

Какая бездонная ночь на землеБыла. Заливались лешие,И звездное небо варилось в котле,Я веткой его помешивал.И небо раскручивалось, ходуномХодило со звездным сборищем,И я себя чувствовал колдуном,Для смертных питье готовящим.В котле клокотало. Чугун звенел.Теснилось, дымилось, ахалось.Поленья шипели, огонь зеленел,И птица в ветвях шарахалась.Из чащи вываливалось комарье,Светились глаза звериные.Всю ночь напролет толковало зверьеПро что-то свое, старинное.Ломался прозрачный рыбий хребетНа виду у месяца медного,И жизнь моя тысячу тысяч летЛетела, куда неведомо.

1. Чародейский синклит

Хрустальный Шар вобрал в себя яркий оранжевый луч, его вращение прекратилось. Мерно пульсируя зеленоватым светом, он опустился в ладони верховного чародея. Объемная карта Братских Княжеств и сопредельных земель утратила четкость и медленно растаяла в воздухе. Белун подошел к нише в стене и положил Шар на мягкий бархат внутри кипарисового ларца.