Сборник фантастических рассказов - Джером Биксби

Первый тревожный сигнал прозвучал неожиданно: Дэн перестал смеяться посреди рассказа Телмы Данн о том, как она нашла пластинку Перри Комо, уронила ее, но подхватила, не дав разбиться, потому что никогда в жизни не двигалась с такой стремительностью. Он опять вертел в руках пластинку и вожделенно поглядывал на проигрыватель в углу. На его лице появилось дерзкое выражение.

— Господи! — воскликнул он.

В комнате сразу воцарилась тишина. Было слышно, как на стене тикают дедовские ходики. Пэт Рейли наигрывал перед этим на пианино; теперь музыка смолкла, пальцы пианиста повисли над желтыми клавишами. Пламя свечей на обеденном столе задрожало от ветерка, запузырилась кружевная занавеска на окне.

— Играй, Пэт, — тихо сказал отец Энтони.

Пэт заиграл «Ночь и день», но его взгляд остался прикован к Дэну Холлису, и пальцы не всегда попадали по нужным клавишам.

Дэн стоял посреди комнаты, сжимая в одной руке свою пластинку. В другой руке он стиснул рюмку с бренди. Рюмка грозила расколоться. Все смотрели на него.

— Господи! — повторил он таким тоном, словно это ругательство.

Преподобный Янгер, беседовавший в дверях гостиной с матерью и тетей Эми, тоже проговорил: «Господи!», но то была молитва: руки священника были сложены, глаза зажмурены.

Джон Сипик выступил вперед.

— Послушай, Дэн… Очень хорошо, что ты так говоришь. Но ты наверняка не собираешься продолжать в том же духе…

Дэн сбросил со своего плеча руку Джона.

— Проиграть пластинку — и то нельзя, — громко сказал он, опустил глаза на черный диск, потом оглядел всех. — Господи Боже мой…

Он швырнул рюмку в стену. Рюмка разбилась, по обоям побежали струйки. Одна из женщин вскрикнула.

— Дэн, — зашептал Джон, — Дэн, прекрати…

Пэт Рейли заиграл «Ночь и день» громче, чтобы заглушить разговор. Впрочем, если Энтони их слушал, то все ухищрения были напрасны.

Дэн Холлис подошел к пианино и завис над Пэтом, слегка покачиваясь.

— Пэт! — воззвал он. — Не играй больше это. Лучше вот это сыграй… — И он запел хрипло, негромко, жалобно: — «С днем рожденья тебя, с днем рожденья тебя…»

— Дэн! — крикнула Этел Холлис. Она хотела было подбежать к мужу, но Мэри Сипик схватила ее за руку и удержала. — Дэн! — еще раз крикнула Этел. — Прекрати…

— Господи, умолкни ты! — прошипела Мэри Сипик и толкнула ее к мужчинам. Кто-то закрыл ей ладонью рот и заставил стоять смирно.

— С днем рожденья, милый Дэнни… — пел Дэн. — С днем рожденья тебя. — Он посмотрел на Пэта. — Играй же, чтобы я не врал! Ты же знаешь, что я не могу петь без аккомпанемента.

Пэт Рейли дотронулся до клавиш. Зазвучал «Возлюбленный» — в медленном ритме вальса, которому отдавал предпочтение Энтони. Лицо Пэта было белым, как мел, руки тряслись.

Дэн Холлис смотрел на дверь, в которой стояли мать и отец Энтони.

— Он ВАШ, — выговорил он. Слезы бежали по его щекам, поблескивая в свете свечей. — Это у ВАС он появился…

Он закрыл глаза. Из-под век выкатились новые слезинки. Он громко запел:

— «Ты — мое солнышко, ты — мое солнышко, счастье мне даришь, грустить не даешь…»

В комнате появился Энтони.

Пэт перестал играть, потому что застыл, как все остальные. Ветер рвал занавеску. Этел Холлис даже не смогла взвизгнуть — она лишилась чувств.

— «Солнце мое не кради…» — Дэн поперхнулся и умолк. Его глаза расширились, он вытянул перед собой руки — в одной блестела рюмка, в другой чернела пластинка. Он икнул и произнес: — Не…

— Плохой, — сказал Энтони и усилием мысли превратил Дэна Холлиса в нечто такое, чего никто и представить себе не мог, а потом отправил в глубокую могилу под кукурузным полем.

Рюмка и пластинка упали на пол, но не раскололись.

Энтони обвел лиловыми глазами комнату. Некоторые принялись бормотать, все как один заулыбались. Одобрительное бормотание заполнило помещение. Среди нелепых звуков раздалось два ясных выкрика.

— Очень хорошо! — возвестил Джон Сипик.

— Хорошо! — поддержал его с улыбкой отец Энтони. Он лучше всех остальных поднаторел в улыбчивости. — Замечательно.

— Восхитительно, просто восхитительно, — промямлил Пэт Рейли, у которого текло из глаз и из носу. Он снова тихонько заиграл трясущимися пальцами «Ночь и день».

Энтони забрался на пианино. Пэт играл еще два часа.

Потом гости смотрели телевизор. Для этого все собрались в гостиной, зажгли свечи и поставили перед аппаратом стулья. Экран был маленький, и видно его было не всем, но это ничего не значило: ведь в Пиксвилле не было электричества.

Все сидели смирно, пялились на зигзаги на экране и слушали разряды из динамика, понятия не имея, с чем все это едят. Так происходило всегда.

— Очаровательно, — молвила тетя Эми, не сводя потухших глаз с бессмысленных вспышек. — Но мне больше нравилось, когда вокруг были города, и можно было по-настоящему…

— О, да, — оборвал ее Джон Сипик. — Чудесно! Самое лучшее представление за все время.

Он сидел на диване вместе с двумя мужчинами. Втроем они прижимали Этел Холлис к подушкам, держали ей руки и ноги и закрывали рот, чтобы она опять не вздумала визжать.

— Просто здорово, — повторил Джон.

Мать смотрела в окно, где за темной дорогой лежало темное пшеничное поле Хендерсона, а дальше — бесконечное, серое НИЧТО, в котором городок Пиксвилл болтался, как перо на ветру, — чудовищное НИЧТО, особенно кошмарное по ночам, когда угасал зажженный Энтони день.

Размышлять, где они находятся, не было ни малейшего смысла. Пиксвилл оказался на недосягаемом удалении от всего остального мира — и точка. Случилось это три года назад, когда Энтони вылез из материнского чрева. Старый доктор Бейтс — храни его Господь! — закричал, уронил новорожденного, а потом хотел было его прикончить; тогда Энтони захныкал и все это устроил: то ли перебросил куда-то городок, то ли уничтожил весь остальной мир — этого никто не знал.

Размышлять обо всем этом было и бесполезно, и опасно. Одно не представляло опасности — жить так, как от них требовалось. И жить так всегда — если на то будет воля Энтони.

Мать вспомнила, насколько опасны такие размышления, и забормотала. Все остальные тоже бормотали себе под нос — видимо, всех посетили небезопасные мысли.

Мужчины на диване что-то пошептали друг другу, потом что-то шепнули Этел Холлис; когда они убрали руки, она присоединилась ко всеобщему клекоту.

Пока Энтони восседал на телевизоре и творил на экране зигзаги, они сидели вокруг, бормотали и пялились на бессмысленное мелькание. Так прошла ночь.

На утро повалил снег, сгубивший половину урожая. Но денек все равно выдался славный.

Перевод с английского: А. Кабалкин

Об авторе

Дрексел Джером Льюис Биксби (11 января 1923 г., Лос-Анджелесе, Калифорния — 28 апреля 1998 г., Сан-Бернардино, Калифорния) — современный американский писатель. Специализировался в жанре так называемых рассказов о Диком Западе (вестерны). Вторым его увлечением была научная фантастика. Часто его, как правило, небольшие, рассказы представляли собой сплав этих двух направлений. Печататься начинал в различных журналах в начале 50-х годов.

Первая НФ публикация — рассказ «Подопытная обезьяна» («Tubemonkey», 1949). В 1950–1951 гг. Биксби редактировал журнал «Planet Stories» и запустил его сателлит — «Two Complete Science-Adventure Books», работал для «Galaxy Science Fiction», «Thrilling Wonder Stories» и «Startling Stories».

Первые работы Биксби для кино были не слишком удачными. Он создал сценарий фильма «Оно! Ужас из космоса» («It! The Terror from Beyond Space», 1958), во многом повторявшего идею рассказа Ван Вогта «Черный разрушитель». Однако, как утверждают, этот фильм впоследствии вдохновил создателей «Чужого».

Наиболее известен рассказ Биксби «Какая чудесная жизнь!» («It's a Good Life», в другом переводе — «Мы живем хорошо!»), по мотивам которого в 1961 г. был снят один из эпизодов сериала «Сумеречная зона» («The Twilight Zone»). Впоследствии по тому же сюжету была снята третья киноновелла в полнометражном фильме «Сумеречная зона» («Twilight Zone: The Movie», 1983), а в римейк сериала 2003 г. вошел сиквел, рассказывающий о событиях, происходящих с героями сорок лет спустя. О популярности оригинальной серии «It's a Good Life» говорит тот факт, что в сериале «Симпсоны» содержится пародия на нее («Treehouse of Horror II» 1991, эпизод, посвященный Хэллоуину).

Джером Биксби также выступил автором сюжетов четырех серий «Звездного пути» («Star Trek»): «Зеркало, зеркало» («Mirror, Mirror», 1961), «По любому другому имени» («By Any Other Name», 1968), «День голубя» («Day of the Dove», 1968) и «Реквием по Мафусаилу» («Requiem For Methuselah», 1969). Серия «Зеркало, зеркало» положила начало концепции «зеркальной вселенной» в сериале. Один из эпизодов седьмого сезона телесериала «Звездный Путь: Глубокий Космос 9», «Новый плащ императора» («The Emperor's New Cloak»), а также эпизод шестого сезона телесериала «Звездный путь: Вояджер» («Star Trek: Voyager»), «Один маленький шаг» («One Small Step»), связанные с зеркальной вселенной, посвящены памяти Джерома Биксби. А идея эпизода «Реквием по Мафусаилу», по-видимому, впоследствии натолкнула Биксби на создание сценария фильма «Человек с Земли».