Альрауне. История одного живого существа - Ганс Эверс

– У кого? – спросил советник юстиции.

– У кого? Да у ее королевского высочества, – воскликнул адвокат. – Поглядите, коллега, уже с полчаса она смотрит, не отрываясь, на вашего сына. Шею скоро себе свернет.

– Ах, оставьте ее, – равнодушно заметил советник юстиции.

Но маленький Манассе не унимался: «Сядь-ка сюда, Вольф!» – сказал он. Молодой человек повиновался и сел рядом с ним, повернувшись спиной к принцессе.

Ах, эта красота пугала маленького адвоката, – как у его матери казалось ему, он видит за ней маску смерти. Это его мучило, терзало: он почти ненавидел мальчика, так же как когда-то любил его мать. Ненависть была какой-то странной – точно кошмар, точно горячее желание, чтобы судьба молодого Гонтрама свершилась скорее, – все равно она должна неминуемо разразиться над его головою – так лучше сегодня, чем завтра. Адвокату казалось, это принесло бы избавление, но тем не менее он делал все, лишь бы отсрочить его, помогал во всем, в чем только мог, молодому человеку, поддерживал словами и делом.

Когда его превосходительство тен-Бринкен украл капитал приемного сына, он был вне себя. «Вы болван, вы идиот», – обрушился он на советника юстиции и чуть в него не вцепился, словно его покойная собачка Циклоп.

Он рассказал отцу со всеми подробностями, как нагло надули его сына. Тайный советник взял себе виноградники и участки земли, которые Вольф получил по наследству от тетки, и заплатил за них ничтожную сумму. А ведь он открыл там целых три источника минеральной воды и теперь их эксплуатировал.

– Ведь вам никогда бы это и в голову не пришло, – спокойно возразил советник юстиции.

Маленький Манассе плюнул с досады. Не все ли равно? Земля стоит сейчас вшестеро больше. А то, что заплатил старый мошенник, он почти все засчитал за содержание мальчика. Это уж прямо свинство…

Но сказанное не произвело никакого впечатления на советника юстиции. Он был добр, настолько добр, что видел в каждом человеке лишь хорошие стороны. В самых жестоких преступниках он умел находить частицу доброго чувства. Он был от души благодарен тайному советнику, что тот поместил мальчика в своем секретариате, и говорил постоянно о там, что профессор обещал не позабыть Вольфа в своем завещании.

– Профессор? – адвокат побагровел от скрытого негодования. – Он не оставит ни гроша мальчику!

Но советник юстиции закончил спор: «Да, впрочем, ведь ни одному Гонтраму никогда не было плохо».

До некоторой степени он был действительно прав.

С тех пор, как вернулась Альрауне, Вольф каждый вечер ездил верхом в Лендених. Доктор Монен достал ему лошадь у своего друга ротмистра графа фон Герольдингена. Ментор заставил подопечного учиться танцам и фехтованию. «Это должен уметь каждый светский человек», – заявил он и начал рассказывать о победных поединках и неотразимых успехах на балах, – хотя сам никогда не садился на лошадь, никогда не дрался на дуэли и едва мог танцевать старомодную польку.

Вольф Гонтрам отводил графскую лошадь в стойло и шел по двору в господский дом. Он привозил с собою розу, никогда не больше одной, как его учил доктор Монен, – но всегда самую лучшую во всем городе.

Альрауне тен-Бринкен брала розу и начинала медленно дощипывать ее. Так бывало каждый вечер. Она обрывала лепестки, складывала их и хлопала о лоб и щеки. Это был знак особого расположения к нему.

Большего он и не требовал. Он мечтал только, – но мечты его не облекались даже в форму желаний, они только витали где-то в воздухе и наполняли собою старинные комнаты.

Как тень, ходил Вольф Гонтрам за стройным существом, которое любил.

Она называла его Вельфхеном, как в детстве. «Потому что ты как большая собака,-говорила она, – такое же, хотя и глупое, но верное животное. Черная, косматая, с большими мечтательными глазами. Только поэтому. Только потому, что ты ни к чему другому не способен, кроме как ходить за мною по пятам». Она заставляла его ложиться на пол перед ее креслом и ставила свою ножку ему на грудь. Гладила по щекам своими крохотными лаковыми туфельками; сбрасывала их и давала целовать пальцы ног. «Целуй же, целуй», – смеялась она.

И он целовал тонкий шелковый чулок, облегавший ее стройную ножку.

Тайный советник с кислой улыбкой смотрел на молодого Гонтрама. Он был столь же уродлив, сколь Гонтрам красив, – он это знал. Он не боялся, что Альрауне влюбится, просто ему были не по душе эти ежедневные визиты.

– Ему незачем таскаться сюда каждый вечер, – ворчал он.

– Нет, я хочу, – заявила Альрауне, – и Вольф приезжал каждый вечер.

Профессор думал: «Пусть будет так, – глотай же крючок, дорогой мой».

Альрауне стала полновластной госпожой поместья тен-Бринкенов, стала ею с первого дня, как вернулась из пансиона. Она была госпожой – и оставалась все же чужою: оставалась «втирушей», не срослась с этой древней землею, не имела ничего общего с тем, что дышало здесь и пускало корни. Прислуга, кучер и садовник называли ее «фрейлейн». Так же обращались к ней и крестьяне. Они говорили: «Вот идет фрейлейн» – и говорили о ней, точно о какой-нибудь гостье. Вольфа же Гонтрама они называли: «молодой барин».

Умный профессор замечал это, но ему даже нравилось. «Люди видят, что в ней есть нечто особенное, – писал он в свой кожаной книге. – Даже животные это видят».

Животные-лошади и собаки. И красивый козел, бегавший по саду, и даже маленькие белки, прыгавшие по ветвям и сучьям деревьев. Вольф Гонтрам был их приятелем: они поднимали головы, подходили к нему совсем близко, – но зато всегда старались уйти, как только замечали Альрауне. «Только на людей простирается ее влияние, – думал профессор, – животные – иммунны». Крестьян и прислугу он тоже причислял к животным. «У них тот же здоровый инстинкт, то же невольное отвращение – своего рода страх. Она может быть довольна, что родилась теперь, а не пятьсот лет назад: ее бы через месяц прозвали ведьмой, и епископ сделал бы из нее себе вкусное жаркое». Эта антипатия прислуги и животных приводила старика в такой же восторг, как и странное обаяние, которое она оказывала на людей высшего круга. Он отмечал все новые и новые факты такой привязанности и такой ненависти. Хотя и с той, и с другой стороны были исключения.

Из заметок тайного советника явствует, что он был убежден в наличии у Альрауне какого-то особого свойства, способного оказывать вполне определенное влияние на окружающих. Этим объясняется то, что профессор старался собирать все факты, которые способны подтвердить его гипотезу. Правда, благодаря этому жизнеописание Альрауне, составленное ее «создателем», было не столько сообщением о том, что она делала, сколько скорее перечислением того, что делали другие – под ее влиянием: лишь в поступках людей, соприкасавшихся с нею, отражалась жизнь Альрауне. Она казалась тайному советнику своего рода фантомом, призрачным существом, которое не может жить в себе самом, тенью, излучающей вокруг себя ультрафиолетовые лучи и воплощающейся лишь в том, что происходит вокруг. Он до такой степени ухватился за эту мысль, что по временам не верил, что перед ним человек: ему казалось, будто он говорит с каким-то нереальным созданием, которое он лишь воплотил в кровь и плоть, с бескровной, безжизненной куклой, на которую он надел маску жизни. Это льстило его старому тщеславию: ведь только он был конечной причиной всего того, что свершилось благодаря и через Альрауне.

Он наряжал свою куколку с каждым днем все красивее и красивее. Он передал ей бразды правления, подчинялся сам не меньше других ее капризам и желаниям. С той только разницей, что воображал, будто на самом деле властвует он, что в конечном итоге лишь его воля проявляется через посредство Альрауне.

ГЛАВА 9, которая рассказывает, кто были поклонники Альрауне и что с ними стало

Их было пятеро, любивших Альрауне тен-Бринкен: Карл Монен, Ганс фон Герольдинген, Вольф Гонтрам, Якоб тен-Бринкен и Распе, шофер.

Обо всех них повествует кожаная книга тайного советника, – о всех них нужно рассказать и в этой истории Альрауне.

Распе, Матье-Мария Распе, управлял «Опелем», который подарила Альрауне княгиня Волконская, когда той исполнилось семнадцать лет. Распе служил в гусарах и помогал старому кучеру ухаживать за лошадьми. Он был женат и имел двоих сыновей. Лизбетта, его жена, стирала в доме тен-Бринкена. Они жили в маленьком домике рядом с библиотекой, у самых железных ворот.

Матье был белокурый, высокого роста, сильный. Он знал свое дело, и мускулам его повиновались как лошади, так и машина. По утрам он седлал ирландскую кобылу своей госпожи, выводил на двор и ждал.

Альрауне медленно сходила с каменного крыльца господского дома. Она была одета мальчиком: в желтых гетрах, в сером костюме, с маленькой жокейской шапочкой на коротких локонах. Она не вдевала ногу в стремя, а заставляла Распе подставлять руку, становилась на нее и с мгновение оставалась в такой позе, – потом садилась на мужское седло. Ударяла лошадь хлыстом, и та, как бешеная, вылетала в настежь распахнутые ворота. Матье-Мария едва поспевал на своей кляче.