Джузеппе Бальзамо (Записки врача) - Александр Дюма

— Признаться, герцог, я не знаю, как вам удается так устроиться, что вокруг вас всегда женщины, будто вам двадцать лет. Ведь именно в этом возрасте выбирает мужчина. А в мои годы, герцог…

— Что, сир?

— В мои годы можно рассчитывать не на любовь, а на женскую расчетливость.

Маршал рассмеялся:

— В таком случае, сир, это только лишний довод, и если ваше величество полагает, что графиня развлекается, у нас нет повода для беспокойства.

— Я не говорю, что она развлекается, герцог. Я говорю, что она в конце концов начнет искать развлечений.

— Не смею сказать вашему величеству, что такого еще никто никогда не видывал.

Король поднялся в сильном волнении.

— Кто здесь еще находится? — спросил он.

— Все, кто состоит у вас на службе, сир.

Король на мгновение задумался.

— А из ваших-то есть кто-нибудь?

— Со мной Рафте.

— Прекрасно!

— Что ему надлежит сделать, сир?

— Герцог! Пусть он узнает, действительно ли графиня Дюбарри поехала в Люсьенн.

— Да ведь графиня уехала, если не ошибаюсь.

— Так это, во всяком случае, выглядело.

— Куда же она могла отправиться, как вы полагаете, ваше величество?

— Кто знает? Она может потерять голову от ревности, герцог!

— Сир! Скорее уж вам следовало бы…

— Что?

— Ревновать…

— Герцог!

— Да, вы правы: это было бы унизительно для всех нас, сир.

— Чтобы я ревновал! — воскликнул Людовик XV, натянуто улыбнувшись. — Неужели вы говорите серьезно, герцог?

Ришелье и в самом деле не верил в то, что говорил. Надобно признать, он был весьма недалек от истины, когда думал, напротив, что король желал знать, поехала ли графиня Дюбарри в Люсьенн только для того, чтобы быть совершенно уверенным: она не вернется в Трианон.

— Итак, сир, решено, — произнес он вслух, — я посылаю Рафте на поиски?

— Да, пошлите, герцог.

— А чем угодно заняться вашему величеству перед ужином?

— Ничем. Мы будем ужинать сейчас же. Вы предупредили известное лицо?

— Да, оно в приемной у вашего величества.

— Что это лицо ответило?

— Просил благодарить.

— А дочь?

— С ней еще не говорили.

— Герцог! Графиня Дюбарри ревнива и может возвратиться.

— Ах, сир, это было бы дурным тоном! Я полагаю, что графиня не способна на такую дерзость.

— Герцог! В такую минуту она способна на все, в особенности когда злоба подогревается ревностью. Она вас ненавидит, не знаю, известно ли вам это.

Ришелье поклонился.

— Я знаю, что она удостаивает меня этой чести, сир.

— Она ненавидит также господина де Таверне.

— Если вашему величеству угодно было бы перечислить всех, я уверен, что найдется третье лицо, которое она ненавидит еще сильнее, чем меня и барона.

— Кого же?

— Мадемуазель Андре.

— Ну, по-моему, это вполне естественно, — заметил король.

— В таком случае…

— Однако не мешало бы, герцог, проследить за тем, чтобы графиня Дюбарри не наделала шуму нынешней ночью.

— Да, это нелишне.

— А вот и дворецкий! Тише! Отдайте приказания Рафте и идите вслед за мной в столовую вместе с известным вам лицом.

Людовик XV поднялся и пошел в столовую, а Ришелье вышел в другую дверь.

Пять минут спустя он с бароном догнал короля.

Король ласково поздоровался с Таверне.

Барон был умным человеком: он ответил так, как умеют это делать иные господа, которых короли и принцы признают себе ровней и с которыми, в то же время, они могут не церемониться.

Все трое сели за стол и принялись за ужин.

Людовик XV был плохой король, но приятный собеседник. Его общество, когда он этого хотел, было притягательно для любителей выпить, а также для говорунов и сластолюбцев.

И потом, король посвятил много времени изучению приятных сторон жизни.

Он ел с аппетитом и следил за тем, чтобы бокалы сотрапезников не пустовали. Он завел речь о музыке.

Ришелье подхватил мяч на лету.

— Сир! — проговорил он. — Если музыка способна привести к согласию мужчин, как говорит учитель танцев и как полагает, кажется, ваше величество, то можно ли это же сказать и о женщинах?

— Герцог! Не будем говорить о женщинах, — сказал король. — Со времен Троянской войны и до наших дней на женщин музыка производит обратное действие. У вас-то с ними особые счеты, и я не думаю, чтобы вам был приятен этот разговор; среди них есть одна дама, не самая безобидная, с которой вы на ножах.

— Вы имеете в виду графиню, сир? Разве в том моя вина?

— Разумеется.

— Вот как? Надеюсь, ваше величество мне объяснит…

— Сейчас же и с большим удовольствием, — с насмешкой сказал король.

— Я вас слушаю, сир.

— Ну как же! Она предлагает вам портфель не знаю уж какого ведомства, а вы отказываетесь, потому что, как вы говорите, она не пользуется большой популярностью!

— Я это сказал? — переспросил Ришелье, смутившись оттого, что беседа принимает такой оборот.

— Ходят слухи, черт побери! — отвечал король, напустив на себя, по обыкновению, добродушный вид. — Я уж не помню, от кого я это узнал… Из газеты, должно быть.

— Ну что ж, сир, — молвил Ришелье, воспользовавшись свободой, которую предоставил своим гостям августейший хозяин, — должен признать, что на этот раз и слухи, и даже газеты не так уж далеки от истины.

— Как! — вскричал Людовик XV. — Вы в самом деле отказались от министерства, дорогой герцог?

Нетрудно догадаться, что Ришелье оказался в довольно щекотливом положении. Король лучше, чем кто бы то ни было, знал, что герцог ни от чего не отказывался. Однако Таверне должен был по-прежнему верить в то, что Ришелье сказал ему правду. Герцогу следовало найти такой ответ, чтобы разом не попасться на розыгрыш короля и не заслужить упрек во лжи, готовый сорваться с губ барона и уже мелькавший в его улыбке.

— Сир! — заговорил Ришелье. — Не будем, умоляю вас, обращать внимания на следствие и остановимся на причине. Отказался я или не отказался от портфеля — это государственная тайна, и вашему величеству не следует ее разглашать за бокалом вина. Главное — это причина, по которой я мог бы отказаться от портфеля.

— Герцог! Кажется, эта причина не является государственной тайной? — со смехом воскликнул король.

— Нет, сир, в особенности для вашего величества. Ведь вы для меня и моего друга барона де Таверне являетесь сейчас — да простит мне Бог — самым радушным из смертных амфитрионов. Итак, у меня нет секретов от моего короля. Я изливаю перед ним свою душу, так как не хочу, чтобы кто-нибудь имел основание утверждать, будто у короля Франции не было слуги, способного сказать ему всю правду.