Мир в подарок. (Тетралогия) - Оксана Демченко

Вэрри улыбнулся, замедлил бег, а потом и вовсе остановился. Воспоминания и мысли – хороший способ сократить путь. Как он твердил себе: две сотни верст, далеко, жарко… А вот уже и каменные колонны, причудливо подобные природным маякам или дозорным башням у входа в горную лощину. За ними – зеленые луга Гриддэ, полого спускающиеся к озеру.

Айри вздохнул, медленно снял заплечный мешок, расправил плечи, потянулся и устроился в тени. Под этой скалой он отдыхал всегда, добираясь в селение пешком. Оброс привычками! Лой отцепился от гудящего правого уха и ловко прыгнул на почти вертикальный бок колонны. Защелкал, обещая вернуться скоро: вот только наверх проберется и осмотрится, он любит все знать. Вэрри согласно кивнул и сел поудобнее, разминая уставшие плечи. Мешок с орехами худел удручающе медленно. Впрочем, сам виноват, нечего было столько покупать! А что до испорченной злобой и жадностью байги – если разобраться, тоже его недосмотр. Грязная игра давно требовала внимательного разбирательства, но все руки не доходили. Да и не илла он, чтобы лезть в их дела! Что, слепы разве вожди иных степных племен? Молчат и принимают ложь.

Он точно знал, когда вмешается неизбежно. Стоит седому Апи Битринни тронуть хоть одного жеребенка из Гриддэ, и демон вспомнит старый договор с коневодами. Кажется, примерно те же соображения удерживали от этой глупости старейшину. Однажды жадность пересилит здравый смысл. В степи с ее простором конь – это жизнь. А такой, как его Актам – куда более, чем просто жизнь. Настоящее счастье. Свобода передвижения, родовая честь, достаток, воплощенная гордость. Несколько дней он бежал сюда в поту и пыли. Зато обратно Актам доставит играючи. Может быть, за один переход, даже с полным запасом корма себе и поклажей седока. Теперь ему десять, конь в самой силе. Интересно, каковы его жеребята? Помнится, кроме Норима тогда в Гриддэ была лишь темно–гнедая кобылка, одногодок. Теперь наверняка есть новые малыши. Вэрри усмехнулся: уж точно вороные. Должен у коней этого рода быть хоть один недостаток.

Род Иттэ–Орт придирчив в выборе кобылиц и сводит коней, подбирая по стати, характеру и даже масти. Вэрри знал: много лет его друзья из Гриддэ мечтают получить в линии Актама настоящих огнешкурых жеребцов, которых зовут «ящерицами» за изящную тонкость сухого корпуса. А рождаются упорно – вороные, с точки зрения породы по масти и сложению не слишком характерные и удачные. Очень крупные, несколько грубоватые в конструкции и безмерно самолюбивые. Несравненные в скорости, выносливости и понятливости. Одним словом – лучшие, что бы там ни думали люди. Не зря линия «ханти», никогда не продавалась вне селения. Да, эти скакуны и их седоки служили гонцами владык, охраняли караваны. Но всегда возвращались домой вместе с хозяином…

Ханти – причина плохого сна и тягостных вздохов всех владык востока, где давно мечтают впустую, без активных действий по захвату или воровству недостижимого, поскольку помнят: тронь одного такого, и увидишь скоро и неизбежно, самое позднее через несколько лет, их покровителя, ужасного демона Кэбира, пришедшего за конем и расплатой. А ведь все легенды не без основания утверждают, он берет не золотом, а кровью…

Своего Актама айри узнал с трудом.

Коня ему показал младший сын рода Орт. Виновато и печально объяснил по пути к пастбищу, что любимая кобылица вороного пала зимой, когда его увели в загоны, ведь старый Дарги согласился свести коня с выгодной парой из линии «золотых». Погибла и она, уже жеребая, и годовалый старший малыш. Было очень холодно, пастухи вели коней в укрытие и не уследили. Восхитительная Шай–Мирзэ отстала, жеребенку заданный темп оказался непосилен. И ей пришлось встретить волков одной. Когда люди и собаки подоспели, ничего уже нельзя было поделать. Ее и узнать оказалось сложно, только приметная стрелка на лбу уцелела без рваных ран и крови.

Актам с того дня буквально взбесился и трижды вырывался, пытаясь уйти в дикую степь. Его с огромным трудом ловили и держали до весны в путах. А конь счел такое отношение предательством. Год уже никого к себе не подпускает, совершенно одичал. Старый Дарги болеет, глядя на медленное угасание своего лучшего коня, не оставившего к тому же ни единого потомка в мужской линии.

Кинче Иттэ–Орт тяжело вздохнул и признал: зря они не сохранили старшего сына Актама, хоть у того и были больные ноги. Для скачки плох, но на племя, может, и сгодился бы. Вэрри кивал, не спеша радовать коневода новостями о судьбе жеребенка, выкупленного им по невозможной цене у Дарги, еще два года назад – излишне заносчивого и гордого…

Айри недоверчиво смотрел на склон, спускающийся к горному озеру. Там, далеко в стороне от прочих коней, пасся Актам. Пепельный от грязи и пробившейся едва намеченными подпалинами блеклой седины, худой, ступающий неуверенно, нервно и зло следящий за людьми.

– Я забираю его, – сообщил он Кинче. – Сейчас.

– Мы знали, что ты будешь гневаться, демон, – тяжело кивнул житель Гриддэ. – И надеялись, поспеешь застать его живым. Он плохо ест, совсем измаялся. Я приготовлю корм коню, запас пищи тебе и твоему диковинному пушистому зверьку. Старое седло мы сберегли, и все прочее тоже цело. Хоть бы он тебя согласился признать. Наша вина слишком уж велика.

– Готовь, я уйду сразу же, дела. Не вини себя, так случается и у достойных уважения людей. Однажды Актам поймет, что надо прощать невольные обиды, – добавил Вэрри. – Я не держу на вас зла. Просто больно его видеть таким.

Айри ободряюще хлопнул юношу по плечу, сочувствуя и утверждая сохранение прежних добрых отношений. И отвернулся, целиком сосредоточив внимание на Актаме. Вороной заметил его, но все так же неподвижно стоял на прежнем месте. Два года назад конь бы оказался подле своего друга в одно мгновение. Он был горяч и гневлив тогда. Теперь хорошо уже то, что погасший взгляд недоверчиво, но без укора, следил за приближением хозяина, а ослабевшие ноги не стремились унести прочь.

Вэрри подошел вплотную, обнял крупную голову и потянул ее к своему плечу. Актам тяжело вздохнул и тонко заржал–всхлипнул, жалуясь на свою судьбу.

– До чего ты дошел, мечта всех шейхов! – грустно усмехнулся айри. – Ну, прости меня, я тебя больше так надолго не брошу, даже у друзей. Мы пойдем теперь на север, вместе. Не спеша, чтобы ты мог окрепнуть. Я буду рассказывать про твоего малыша. Помнишь его? Вырос, стал красив и силен. Помнишь Норима? Его у тебя выпросила в друзья и воспитанники девочка Миратэйя.

Конь вслушался в знакомый голос и неуверенно опустил голову ниже, требуя чесать лоб. Он и прежде это занятие очень уважал. Теперь попробовал вспомнить старую привычку. Точенные уши стояли чутко, ловя каждое слово знакомого голоса. Может, он разобрал имя Норим. А вернее того, просто согласился выше нанесенных людьми обид признать ценность их общего прошлого, растянутого цепью следов копыт на многие тысячи верст. Глаза стали спокойнее и яснее, Актам послушно пошел за хозяином к воде. Лой уже деловито устроился на холке коня, как и подобает знающему свое походное место упчочу. И теперь выбирал из гривы мусор и репьи, сердито щелкая и жалостливо гладя пальчиками пыльную шерсть. Он участвовал в купании коня и его чистке, не щадя своего бесподобного меха. В итоге возле села выглядел почти так же убого, как Актам – мокрый, маленький и взъерошенный. Зато очень бодрый. Лой’ти уверенно развязал узел походного мешка айри, который считал и своим логовом, и кладовой, скользнул внутрь, шипя и внюхиваясь. Довольно щелкнул, найдя финики, отобрал в темноте мешка парочку самых сладких и покинул «кладовую».

Он, конечно, любит вкусно поесть, но уж точно не жаден и не зол, нет. Лучшие свои припасы Лой’ти предложил голодному и несчастному жеребцу, усердно протягивая обеими лапками вверх. Актам благосклонно пригляделся к стараниям малыша, нагнул голову, изучил странное лакомство и попробовал один финик. Пару минут спустя конь и упчоч поладили. Теперь Лой сидел почти между ушами вороного, усердно вцепившись в слабую гриву и деликатно – в шкуру возле уха. И свистел–шипел–щелкал на все лады, рассказывая что–то очень интересное. Актам слушал внимательно и охотно. Вэрри тем временем оседлал коня и навьючил, забросил узду в одну из переметных сум, – он и прежде отлично обходился с этим конем командами голоса и жестов. Хлопнул вороного по выпирающим ребрам, предлагая двигаться, и пошел рядом. А Лой все твердил что–то свое, явно относящееся к судьбе Норима, куда более плохого коня, хоть и очень красивого. Одна беда, дурно воспитанного и падкого на чужое угощение, к тому же – без спроса! Нахального, да–да! Плесневый сухарь, и тот надо отстаивать с боем…

Вэрри, самостоятельно выдумавший перевод жалоб упчоча на человеческий язык, усмехнулся: мало ему людских проблем! Теперь еще и любимая больная лошадь в паре с самовлюбленным упчочем, который, кажется, считает себя вправе выбирать дорогу и вообще – вести малый караван. Говорила ему умница Миратэйя: путь займет много больше времени, чем задумано и загадано. Его прежний Актам за неделю прошел бы без напряжения отсюда до северного отрога хребта Тучегона, все девять сотен верст жаркой сухой степи. Короткая дорога трудна, на ней мало источников и почти нет жилья. Не зря купцы предпочитают караванную тропу, на треть более протяженную, но изобилующую родниками и петляющую по селам арагов и брусов.