Вельяминовы. Начало пути. Книга 3 - Нелли Шульман

— Да я насчет Петруши хотела, — Лиза взяла руку мужа, и повела носом — пахло порохом и теплом. «Говорили мы тут с ним, Федя…»

Муж выслушал, и, сладко зевнув, рассмеялся: «Ну, Лизавета, пущай женятся. Что отец у сей Марьи таков, — дак Петру не с ее отцом жить, а с ней самой. Пошли, завтра, опосля обеда, поговорим с этой Ульяной Федоровной, и на Марью саму посмотрим, ну, да, впрочем, Петька плохую девку не выберет, — он пощекотал жену, и добавил: «Да и я — тако же».

— Сватов надо, — озабоченно сказала Лиза.

Федор хохотнул. «Вот как поляков разобьем — будут сваты. А пока, — он посадил жену к себе на колени, — ты за меня, Лизавета, тоже — не со сватами замуж выходила».

— Звезды — как в Венеции, — задумчиво сказала Лиза. «Помнишь, мы на Мурано ездили, мальчишки набегались, спать легли, а мы на песке сидели?»

— Помню, — он снял платок и поцеловал мягкие косы, подумав: «А во Владимир все равно — надо отправиться. Иначе нельзя». «И песню ту помню».

— Ла Мантована, — Лиза неслышно, шепотом запела:

— Da ad anima del e gioie messaggiera per primeravera tu sei del 'anno la giovinezza tu del mondo sei la vaghezza.

— Весна, — вспомнил Федор, — радость души моей, вся молодость и красота, что только есть на земле. Да, все так, и ничего другого мне более не надо.

Он обнял Лизу и тихо сказал: «Спасибо тебе, любимая».

Федор помог жене выйти из возка, и Лиза, поманив его к себе, сказала: «Ты только Ивана Никитича поменьше ругай, все же тесть Пете будущий, ежели все хорошо пойдет».

Мужчина оправил кафтан, и, встряхнув рыжей головой, рассмеялся: «Да уж не буду, Лизавета, какое-никакое, — а сватовство, не след-то отца невесты при ней самой хаять».

— Красиво тут, — Лиза повернулась и подошла к откосу холма. Волга и Ока сливались под кремлевским холмом, по широкой реке шла какая-то лодья, золотые, рыжие, бронзовые листья усеивали сухую, чуть колеблющуюся под ветром траву.

— Нечего тянуть, — услышала она ворчливый голос мужа и чуть улыбнулась. Федор решительно застучал рукоятью плети в ворота, они медленно, со скрипом растворились, и Лиза, подобрав подол темно-синего, вышитого летника — вошла вслед за мужем на чисто прибранный двор.

— А руки мужской все равно нет, — мимолетно подумала она, поднимаясь на крыльцо терема.

«Крышу, Степа говорил, починили им, а ступеньки, вон, просели. Ну, конечно, баба с детишками одна, все маленькие еще, Марья старшая у них».

Ульяна Федоровна, — высокая, худощавая, с красными, от волнения щеками, встречала их в крестовой горнице.

Поклонившись, она жалобно сказала: «Федор Петрович, ну как мне с детьми-то с места сниматься? Уж не выгоняйте нас, прошу, и так уже, — женщина вздохнула, сжав длинные пальцы, — из Москвы в Ярославль приехали, потом — сюда, тяжело-то вот так, с места на место скитаться».

— Да никто вас выгонять не будет, — усмехнулся Федор, садясь на лавку. «Что там Иван Никитич на Москве делает — сие вас не касается, живите себе спокойно. Мы с Лизаветой Петровной по иному делу к вам пришли».

Лиза поклонилась женщине и подумала: «Господи, бедная, дышит-то как прерывисто. Ну да Федя, конечно — кого хочешь, испугает, ежели не знать его».

— Перекусить-то, — спохватилась боярыня Романова, и, высунувшись за дверь, прошептала что-то.

Она опустилась на лавку, и, комкая край плата, неуверенно сказала: «А вы, Лизавета Петровна, говорят, болели?»

— Болела, — легко согласилась Лиза, — да, милостью Божией оправилась». Она перекрестилась и взглянула на дверь, — маленькая, стройная, девушка, с толстыми, белокурыми косами вошла в горницу с деревянным подносом в руках.

— Сие дочка моя старшая, Марья, — сказала Ульяна Федоровна, расставляя на столе заедки и кувшин с медом.

Девушка низко поклонилась, и Федор увидел, как она покраснела, — до нежной, украшенной только простой ниткой жемчугов, шеи. «Хороша, — смешливо подумал мужчина, — ну да говорил же я — Петька плохой не выберет».

Марья выскользнула за дверь и Федор, выпив, сказал: «Вот, что, Ульяна Федоровна, коли б время другое, было, мы бы по-старинному поступили, как отцами нашими заповедовано, как положено, разговор завели…»

— Сватать приехали, — испуганно подумала боярыня Романова. «Господи, да за кого? Уж не за князя ли Пожарского? Тот-то, Минин, женат вроде бы, Татьяной у него жену зовут. Господи, все с этой смутой перепуталось, но не стал бы Федор Петрович сватовством у простолюдина заниматься, сам, же он кровей древних, понимает — тако же и мы. Господи, спаси и сохрани, даже с Иваном Никитичем не посоветоваться, как же девку без отца замуж выдавать? А коли убьют Ивана? Хоша, говорят, новым царем сын Филарета патриарха будет, сродственник наш, а вдруг нет? Еще сошлют в Пустозерск какой-нибудь, девка там зачахнет, умрет, али за совсем худородного замуж выйдет, пьяницу какого-нибудь. Ох, Господи, грехи наши».

— Ульяна Федоровна, — осторожно сказала Лиза. «Вы Федора Петровича послушайте, что говорит он».

— А, да, да, — закивала боярыня Романова.

Федор терпеливо повторил: «Дак вот, Ульяна Федоровна, сын мой старший, Петр — по душе ему ваша Марья пришлась».

— Как? — забормотала Романова. «А как же, Федор Петрович, ну, с Иваном Никитичем, ну, что он…, - женщина не закончила и густо покраснела.

— То отец, — рассудительно ответил Федор, — а то-дочь. Петр наш, ежели все сложится, с Марьей жить станет, а не с Иваном Никитичем, — боярыня Романова посмотрела на едва заметную улыбку мужчины, и чуть не охнула вслух: «Господи, честь, какая. Кровные родственники Ивана Васильевича покойного, на ступенях трона рождены, да и богат Федор Петрович — даже со смутой этой, вона, сколько вотчин у него тут, на Волге одной. А Петра — то я видела этого — красавец, в родителей, и высокий какой. Господи, еще Марья упрямиться начнет, ну да ей, дуре, объясню, что по нынешним временам за такое сватовство руки им целовать надо».

— Может, — ласково предложила Лиза, — вы, Ульяна Федоровна, Марьюшку позовете? Все ж прошли те времена, как девушек, не спросивши, замуж выдавали. Ежели не по душе ей Петя, мы ее неволить не будем, грех это.

— Да, да, — закивала Романова, и Лиза, подождав, пока она выйдет, шепнула мужу: «Совсем обомлела, бедная».

— Конечно, — вполголоса ответил Федор, — она ведь сидит тут и ждет, — когда ее в Каргополь сошлют, ну, за Ивана Никитича дела. А тут мы, — он рассмеялся и, закинув руки за голову, потянулся, — со сватовством сим.

— Иди, иди, — раздался из-за двери голос Ульяны Федоровны.

Марья Романова робко вошла в крестовую палату и, низко поклонившись, подумала:

«Господи, какая матушка у Пети красивая. Видать, помогли молитвы-то, оправилась она».