Игры мажоров. "Сотый" лицей (СИ) - Ареева Дина

Я стою на разделительной полосе широкополосного перекрестка. Движуха тут серьезная. Машины идут сплошным потоком — время пик, столица в пробках, все едут домой.

У меня на груди висит картонка с надписью: «Продам счастье. Дорого». Если бы только кто знал, как долго я придумывала, что там написать!

Я четко понимала — если не хочется бить на жалость и изображать бомжиху, то остается только хайпить. Нужно придумать слоган — короткий и меткий, чтобы каждый, кто его прочел, сразу захотел дать мне денег.

Забила в Гугл: «Как креативно побираться». Там нашлось много толковых советов и по форме, и по содержанию. К примеру, все в один голос советовали писать на картонке. Почему-то, если у тебя в руках лист бумаги с надписями, люди думают, что ты протестуешь против чего-нибудь, и даже не читают, что там написано.

А вот с картонкой другое дело. Сразу всем становится ясно, что тебе нужны деньги. Дальше по содержанию. Креативности просящих можно было только позавидовать.

«Я путешественник во времени. Мне нужны деньги для нового генератора потока».

«Я — бездомный Джедай».

«Выслушаю что угодно за 25 центов».

И все в таком духе.

Я два часа рылась в сети, но ничего подходящего для себя не выбрала. Были удачные варианты, но длинные. Я планировала стоять на перекрестке возле светофора. Там большой поток машин, и вряд ли у сидящих за рулем будет много времени, чтобы прочесть больше трех-четырех слов. Максимум, скользнут взглядом, и все.

Так и получилось. Нужные слова нашлись в последний момент, и теперь я с картонкой в руках — пришлось пожертвовать обувной коробкой — стою на разделительной полосе проезжей части центрального столичного проспекта.

Когда загорается красный свет, я прохожу вдоль вереницы машин со стороны водителей и подношу картонку к окну.

Кто-то удивленно рассматривает сначала картонку, потом меня. Кто-то зло выдает короткое ругательство и отворачивается. Хоть мне не слышно через поднятое стекло и шум незаглушенного двигателя, я понимаю по губам, что он ругается. А кто-то улыбается и дает мне деньги.

Но все равно до обозначенной суммы еще очень далеко, я уже начинаю волноваться, что ничего у меня с заданием не выйдет. Светофор меняет свет на зеленый, «мой» поток начинает движение, и становится страшно.

Хоть я и стою на «островке безопасности», от несущихся мимо машин внутри все холодеет и сжимается. Искренне жалею тех, кто целыми днями попрошайничает вот на таких перекрестках. Я бы так не смогла.

Лучше об этом не думать. Закрываю глаза, чтобы не видеть проносящиеся в метре от меня глянцевые бока автомобилей. Чтобы отвлечься, надо подумать о приятном.

О Топольском, к примеру.

При одном воспоминании о Никите холод внутри сменяется горячей волной. Как же мы целовались с ним! Я сама к нему потянулась, когда услышала, что он не сын Топольского.

Никита рассказал, как нашел обрывок письма, который его дед — получается, приемный — писал своему зятю, Андрею Топольскому. И где сказано, что Никита им неродной.

Я даже не дослушала, обняла и прижалась губами к его губам. Пришлось на носочки вставать, чтобы дотянуться, Никита выше меня на полголовы.

Он моментально включился. Мы больше не танцевали, мы целовались как одуревшие. Никита первый одумался, в любой момент мог кто-то войти и нас увидеть.

— Маша, пойдем в машину, — сипло прошептал он над ухом, и я еле нашла силы, чтобы кивнуть.

Я села рядом с ним на переднее сиденье. Он всю дорогу держал меня за руку, а второй вел машину. Остановился подальше от дома под деревьями, чтобы не было видно, и мы снова целовались.

— Пойдем назад, — прошептал он, сжимая мои колени. Я отчаянно мотнула головой, потому что мне очень хотелось пересесть на заднее сиденье. Позволить ему…

Но нет. Внутри звенели звоночки, и я из последних сил сопротивлялась. Сама даже не знаю, почему. Я очень боялась, что Никита рассердится, но он понял. Только поцелуи стали продолжительнее и глубже. Мы чуть не задыхались оба.

— И какое же счастье ты продаешь, девочка? — слышу громкий мужской голос.

Распахиваю глаза. Возле меня стоит машина — огромный внедорожник. Стекло опущено, а из окна меня разглядывает мужчина, и сразу возникает ощущение, что я смотрю кино про Джеймса Бонда. Дорогая машина, дорогие часы, дорогое пальто. И сам он чем-то на последнего Бонда похож.

Внезапно понимаю, что слишком долго его рассматриваю, и смущенно отвожу взгляд.

— Самое лучшее, — спешу ответить, — которое подходит только вам.

— Откуда ты знаешь, какое мне подходит? — он удивленно поднимает брови, а я почему-то смотрю на его руки, которые лежат на руле.

— Так вы же сами выбираете, — пожимаю плечами. — Какое выберете, такое я вам и продам.

— А гарантийный срок у твоего счастья какой? — щурится он, и я не понимаю, он шутит или злится.

— Гарантия — год, — брякаю прежде, чем успеваю придумать ответ.

— Ну хорошо, — мужчина улыбается, а мне становится от этой улыбки не по себе, — давай свое счастье. Только смотри, не обмани.

И протягивает мне купюру.

Беру на автомате, потому что не могу прервать зрительный контакт. Сама на себя злюсь — подумаешь, проезжал мимо, вот пускай и дальше едет, быстрее будет дома.

Светофор сменяется зеленым, стекло поднимается, и внедорожник трогается с места. Я зачем-то смотрю вслед, пока он не исчезает в плотном автомобильном потоке.

Ощущение такое, будто меня выпили вампиры. Еще какое-то время стою, тупо глядя на проезжающие авто, а потом только догадываюсь посмотреть на купюру.

Сто долларов. Он дал мне сто долларов? Он больной? Или перепутал?

Первым порывом хочется броситься вслед и вернуть купюру. Наверняка он перепутал. Представляю, как он меня будет вспоминать!

Но догнать «Бонда» получится только, если я сумею взлететь. Так что можно идти домой — задание на сегодня выполнено.

Поспешно прячу деньги в рюкзак. Размахивать стодолларовой купюрой в центре столицы не лучшая идея. Бросаю последний взгляд на поток машин и иду к переходу, чувствуя себя полным дном. Днищем.

Глава 18.1

Весь вечер и утро у меня не шел из головы этот странный «Джеймс Бонд». Вроде чужой незнакомый мужчина в дорогом автомобиле, ничего особенного. Но что-то будто царапает изнутри, не дает выбросить его из головы, вселяет тревогу.

Правда, стоит в лицее увидеть Никиту, вмиг все, что не касается нас с Топольским, улетучивается из головы без следа.

Сегодня последняя пара — физкультура, наш класс сдает нормативы по плаванию. Я в спецгруппе, нас три человека, и я в очередной раз тихо радуюсь своему диагнозу. Потому что вообще не умею плавать.

Спецгруппа — я, Севка и еще одна девочка. Мы с Голиком очкарики, а почему освобождена Мальцева, я не спрашивала. Мне все равно, если честно.

Занятия в спецгруппе означают, что мы должны переодеться в спортивную форму и сидеть на скамейке возле бассейна. Не понимаю, почему нас просто нельзя отпустить домой. Смысл сидеть два часа и пялиться на одноклассников?

С другой стороны, Никита будет со всеми сдавать норматив, и я понимаю, чего боюсь. Я боюсь увидеть его без одежды, сама мысль об этом заставляет задыхаться и бросает в жар.

Алька уходит в душевую, а я переодеваюсь в шорты и футболку и жду ее в раздевалке. Из соседней раздевалки показываются Милка с Алисой.

Невольно окидываю взглядом Милену. Та ведет себя так, будто она на Мальдивах, а не в плавательном бассейне. У Милки настолько сногсшибательный вид, что мне сразу хочется забиться в самый дальний угол, и чтобы меня никто не видел.

Она знает, как выглядит. Улетная фигура, свежий загар — наверное, не вылезает из солярия, вряд ли до октября сохранился бы летний. У нее очень красивый купальник, правда, ощущения, что как будто его на ней и нет.

Даже Алиска рядом меркнет, а она тоже очень годно смотрится. Я смотрю на Милену и понимаю, что Никита видел ее совсем без… что они…