Исход - Петр Проскурин

Неделю назад Скворцов божился, обещая Кузину узнать Адольфа Грюнтера на ощупь с закрытыми глазами; теперь все встречные немцы казались на одно лицо, во всем остальном он чувствовал себя более или менее уверенно, начальник хозяйственного обоза в Ржанске был свой человек и делал свое дело, а Скворцов — свое и теперь, сидя на деревянной скамеечке недалеко от заднего входа в госпиталь, старательно возился с хомутом. Еще здесь где-то в полиции работал Камил Сигильдиев. Им даже нельзя встретиться, вот как бывает. Все-таки нервы взвинчены до предела, и только усилием воли заставляешь себя казаться спокойным и невозмутимым. Будь он в немецкой форме, как вначале предполагалось, все пошло бы значительно легче, он немного знал немецкий язык. С другой стороны, надень он немецкую форму, любой встречный немец укажет на него пальцем и займется проверкой арийского происхождения. Скворцов, равняя гужи, хотел уже подняться, быстро огляделся, нет ли кого поблизости, но только открыл рот. Мимо проходил хорошо знакомый хирург, как говорили, лучший хирург Ржанска, Беспалов. Он шел, как и обычно, в белой шапочке, с торчавшими из-под нее жесткими прямыми волосами, и в белом халате, накинутом сверху на пиджак.

— Черт-те что, — растерянно пробормотал Скворцов, опять оглядываясь и впервые пугаясь: не заметил ли кто его растерянности и смятения. Еще в детстве, когда он упал с дерева и повредил ногу (был перелом кости, и разорвалось какое-то сухожилие), Беспалов сделал ему операцию и спас ногу.

— Виктор Ильич! — негромко сказал Скворцов, решившись, и эти негромкие слова заставили Беспалова вздрогнуть и остановиться. В его глазах Скворцов успел заметить испуг и удивление.

— Виктор Ильич, — повторил Скворцов тише и сразу умолк; лицо у Беспалова передернулось, он вспомнил Скворцова. Уже после начала войны Скворцов был у него на приеме, просил помочь пройти через медицинскую комиссию, хотел попасть в армию, и сейчас Беспалов об этом вспомнил мельком — тогда комиссия работала круглосуточно, сколько прошло через нее людей, и все напрасно.

— Что такое, Володя? — спросил Беспалов. — Что это значит? Почему вы здесь?

— Видите, работаю. Вы же тогда не помогли мне, а теперь приходится приспосабливаться. Есть надо.

— Какая чушь! Все-таки, что у тебя стряслось?

— А почему вы здесь, Виктор Ильич? Я тоже не понимаю. Отойдем куда-нибудь поговорить?

— Нет, Володя, лучшего места для разговора нам не найти. В крайнем случае ты остановил меня спросить средство от поноса, на это большой спрос сейчас… Вот…

И Беспалов, порывшись в карманах халата, вытащил пакетик с порошками и сунул его в руку Скворцова.

— Живу здесь, при госпитале, вот там возле канцелярии — раньше там была каморка школьной сторожихи. Мне трудно ходить, ноги болят очень. Иду к себе, полежу, а то проходу не дают. Солдаты зубоскалят со мной, для них я представляюсь чем-то вроде дрессированной обезьяны. Расспрашивают о жизни при коммунистах. Как-то мне доверили даже майора, у них один из хирургов недавно умер, паралич сердца. Говорят, он много пил, хороший хирург, умелые руки, я ему ассистировал.

Беспалов говорил быстро, проглатывая слова.

— Виктор Ильич!

— Что, Володя? Осуждаешь, а по какому праву?

— Как вы сюда попали?

— Виноваты мои руки. А то меня просто убили бы, как остальных, там, за городом, на Стрелецких пустырях, ведь у меня зять видный партийный работник. Ты знаешь, Володя, мои дочь и внучка остались в городе… Так случилось, ты знаешь, ужасно. Девочку мы назвали Машенькой… Лукавая, умная девочка…

— Виктор Ильич, после всего…

Скворцов не мог закончить, ему показалось слишком жестоким то, что он хотел сказать; на старых-старых деревьях школьного сада, на липах и тополях кричали грачи, у них появилось шумное и прожорливое потомство; Беспалов проследил за его взглядом.

— Володя, — сказал он, — я работаю, я честно работаю. Недавно я делал сложную операцию. Осколок в плевре, чуть-чуть — и конец, сейчас он уже ходит, вон во дворе, видите, их четверо, вон, справа, высокий.

— Простите, Виктор Ильич…

— Недавно он ударил меня, кажется, я поэтому его запомнил, даже фамилию. Эрих Хольт.

— Эрих Хольт?

— Вот видишь. Он мне сказал всего: «Ты, большевистская морда, посторонись, дай дорогу солдату». По крайней мере, я так его понял. Он куда-то шел, и я не успел посторониться… Он из СС. Еще никогда я так не работал, потому что, потому что… Пусть мне не выйти отсюда, но они не трогают мою дочь и внучку, они обещали…

— Не слишком ли дорогая цена?

— Молчите, Володя, — с неожиданной силой сказал Беспалов. — Молчите, вы молоды, меня никогда вам не понять. Что еще у меня осталось в жизни, кроме дочери и внучки? У вас еще все будет, и дети, и внуки, а у меня уже ничего не будет. Как же я могу? Я не могу, Володя, не говорите мне.

— Вы умный человек, врач, хирург… Я задам вам только один вопрос…

— Мне пора идти, меня уже ждут… Мы слишком долго с вами стоим…

— Вы бываете в своей семье?

— Нет, нет, мне нельзя, но мне обещают, как только чуть разгрузится госпиталь…

— И вы верите?

— А что мне остается?

— Я уведу вас, вы будете очень нужны… своим.

— Что? Что? — быстро переспросил Беспалов и сразу же чуть отступил назад. — Молчите, молчите, Володя. Не надо ничего. Не трогайте меня. Занимайтесь своим делом и оставьте меня в покое, у меня есть внучка…

— Завтра в это время я буду на этой скамейке, а сегодня я все узнаю о вашей дочери, внучке. У вас старый адрес?

— Мне так говорили… Не приходите, Володя.

— Не в моей власти, Виктор Ильич, прийти или не прийти. Я здесь работаю тоже. Завтра здесь набросают разной дряни, возом не увезешь.

И Скворцов, щурясь, остался со своей повозкой около школы. В свое время он здесь учился, с восьмого класса до десятого, в то время в Филипповке была всего лишь семилетка.

Беспалов ушел не оглядываясь, его как раз позвали из окна первого этажа, где размещалась одна из операционных, и он ушел, тяжело припадая на больные, отечные ноги.

Скворцов глядел на ходячих раненых, что слонялись по всему школьному саду, громко разговаривали, хохотали, собирались вместе, опять расходились.

Подошла женщина лет тридцати с ведром отбросов; вываливая отбросы в ящик, перевернула ведро вверх дном, постучала им о край ящика и сказала буднично:

— Все в порядке, больше здесь не появляйся. Он здесь. Передай: он приступает к выполнению задания. В городе не задерживайся.

Скворцов с трудом заставил себя сидеть и не оглянуться; так, сказал он себе, значит, задание его выполнено и он может возвращаться, Адольф Грюнтер найден, правда, он его так и не увидел, но это не так уж важно. Можно возвращаться в отряд. Скворцов думал теперь о старом хирурге Викторе Ильиче и решил, что все-таки приедет сюда завтра, на свой страх, ведь задание выполнено — Грюнтер найден, а вернется он на день позже, человек стоит одного лишнего дня.

Дом большой и просторный, с фасада весь облупился от штукатурки, и Скворцов, медленно пройдя мимо, по противоположной стороне тротуара, решил, что весь этот дом занят каким-то немецким учреждением. Здесь, на втором этаже, в просторной четырехкомнатной квартире и жил известный хирург Виктор Ильич Беспалов, а теперь изо всех подъездов выходили военные, люди в штатском, деловитые, собранные женщины; выйдя из подъезда и словно встряхнувшись и сбросив с себя собранность и озабоченность, они шли дальше по улице развинченной походкой скучающих женщин, ищущих развлечений. Возле третьего подъезда стоял часовой, и сюда мало кто заходил. Но рядом в чуть покосившемся деревянном домике в окнах белели чистенькие занавесочки, и Скворцов решил рискнуть и вошел во двор домика, калитка была снята с петель. Старуха на крыльце мыла в жестяном тазу мелкую старую картошку, выковыривая ростки коротким ножом со сломанным наполовину лезвием. Старуха держалась строго и неприступно, по старости для нее, вероятно, перестало существовать чувство страха, увидев Скворцова, она равнодушно глянула и продолжала свое дело.

— Здравствуйте, — сказал Скворцов, и старуха пробурчала что-то в ответ, шевельнув морщинистыми губами. — Можно попить, бабушка? — попросил Скворцов; старуха указала ему на ведро, прикрытое деревянным кружком; кружка стояла сверху. Старуха не произнесла ни слова и не перестала перебирать картошку.

Скворцов зачерпнул воды, напился; присев на ступеньку, пониже старухи, он закурил.

— Бабушка, — решился Скворцов, — рядом с вами, вот в соседнем большом доме жил такой врач-старик, Беспалов фамилия.

— Вы опять из полиции? — впервые открыла рот старуха. — А я вам и сейчас говорю, напрасно стараетесь. И я вам не бабушка, у меня имя есть. Подальше от таких внучков унеси бог.

— Ну, ну, потише, — на всякий случай повысил голос Скворцов.