33 способа перепрограммирования организма на счастье и здоровье. Метод "Аватар" - Рушель Блаво

— Папá! — как все-таки очаровательно это ударение на последнем слоге в слове «папа» в исполнении Алексии. — Может, хватит пауз? Какой атлантический спектр? О чем ты говоришь? Любому первокурснику исторического факультета известно, что атлантический спектр начинается с синего, а здесь ясно сказано: черный!

— Вот и меня, доченька, смутило это. Только в отличие от первокурсника и, кажется, от тебя, малыш, я помню, что атлантический спектр следует располагать с севера на юг, а никак не наоборот.

О чем говорят Мессинги? Лучше бы они строили ипсилоны — там ничего не понятно, но хотя бы выводы полезны. Алексия между тем явно устыдилась своей ошибки. Ей ничего не оставалось, как нежно обнять своего «папá» и попросить его продолжать, что Мессинг и сделал:

— Если представить цвета из записки француза в обратном порядке, то есть справа налево, то получим в чистом виде именно атлантический спектр: синий, сиреневый, фиолетовый, желтый, зеленый, коричневый, серый, оранжевый, черный. Действительно, такой порядок цветов придумали атланты. Из глубины веков дошел он до нас. Равно как и двойное толкование данного порядка расположения красок. Во-первых, этот порядок передает этапы биологического существования человека на Земле. Во-вторых — этапы истории нации, этноса. Только что я расчертил таблицу, по которой очень хорошо видно, как цвета атлантического спектра соотносятся со стадиями жизни человека (это второй столбик) и жизни человечества (это третий столбик).

И Мессинг представил нам таблицу.

— Как видите, коллеги, — продолжил Мессинг, когда мы все познакомились с таблицей, — атланты очень верно презентовали сущность данного процесса через данный спектр. Однако для нас важно другое: пещера, находящаяся сейчас под нами, является делом рук самих атлантов либо их очень близких последователей. А из этого следует, что документ, попавший к нам из ларца, обнаруженного некогда в нише этой пещеры, является подлинным документом из наследия атлантов. Немцам было что искать здесь! И нам есть что искать! Рушель, не будете ли вы столь любезны предложить вниманию почтенной публики алгоритм нашей жизни на нынешний вечер?

Алгоритм нашего вечера

Я немного растерялся. Увлеченный таблицей Мессинга, я как-то забыл о том, что нам еще нужно расшифровывать третью часть Скрижали, которую Петрович успешно сфотографировал на телефон. Вылетело у меня из головы и то, что возможны какие-то новости от Белоусова и Насти из Вевельсбурга. А новости эти, как мы уже не раз убеждались, часто способны в корне менять наши планы. Я даже забыл про озеро, которое, если верить акростиху Василия Дмитриевича Лебелянского, мы должны искать… Как непростительно часто мы забываем важное! В итоге мой «алгоритм» вызвал всеобщий смех, вернув и меня в реальность бытия. Я сказал:

— Наверное, мы будем смотреть спектакль театра марионеток, ведь это древнее искусство пока что видели только Алексия и Петрович, а мы с Мессингом и У Э еще нет.

Смеялся даже директор театра. Я же вдруг вспомнил засевшую в памяти со школы фразу классика: «Смеясь, человечество расстается со своим прошлым». Сейчас мне нужно срочно с этим прошлым расстаться. Спасибо, дорогие друзья, за этот холодный душ вашего заразительного смеха.

— Нет, дорогой коллега, — отсмеявшись, заметил Мишель, — алгоритм нынешнего вечера таков: мы возвращаемся в отель. Там Петрович делает качественную копию данного нам сегодня элемента Скрижали. После этого я перевожу этот элемент с прахинди на русский язык, а Алексия делает его герменевтическое толкование. Пока Алексия будет толковать новый текст, я составлю один ипсилон, который, думается, может нам помочь. И конечно, после всего посмотрим, что пишут наши вевельсбургские друзья.

Мы тепло простились с директором театра. Он пожелал нам удачи и очень просил по окончании экспедиции написать ему, как все прошло.

Мессинг переводит фрагмент Скрижали

Перевод текста третьей части Скрижали атлантов был готов у Мессинга уже к восьми вечера по местному времени. Теперь дело было за герменевтическими навыками Алексии. Впрочем, перед этим мы все пожелали ознакомиться с переводом. И все же я счел нужным напомнить своим друзьям то, о чем предупреждал в письме Александр Федорович, — надо быть осторожным с текстом. Мишель в ответ на мое напоминание предложил не читать текста вслух. Это было разумным решением. Глазами каждый из нас прочел следующее.

«В этой обители слез столько было всего сделано, что теперь нам остается только просить прощения за гордость и за обиды. Эти скалы были так добры, а мы не понимали. Свет ночной беспорядочно кружился возле всех входов и всех выходов. Мы различали мерцанье этого света, но понять его значения не могли и не хотели. А рисунки на стенах? Сколько было риска в том, чтобы много лет назад изобразить все это среди брошенного оружия и разорванной одежды! Память вернет все то, что забрала, когда это было необходимо. Пока же только капли дождя стучат по крыше. И нам хорошо уже потому, что мы научились не бояться быть дома, научились прощать и научились любить тех, кто не питает к нам уважения. Воля сломанных колес способна закрепить утраченное навсегда, как найденное среди скал. Мы здесь. Но мы не ждем помощи, ибо никто нам эту помощь не предоставит до той поры, пока не минует миг. А миг здесь длится столько, сколько длится жизнь человеческая, потому что капля, упавшая из глубины времени на поверхность самого чистого из всех озер, эта капля породила шум, заглушивший собою скрежет камней и гром небесный, вой волн и песню ветра, падение звезд и плач духа. Озеро смотрит вверх, отражая многократно эти своды, потому что неба больше нет. Только снег вместо неба. Только тьма, сгустившаяся на пороге нашего дома и готовая войти сюда, присесть возле очага, нарисовать на стене картину. Пусть будут на этой картине деревья и звери, рыбы и бабочки! Пусть найдется место облакам и тучам, озерам и рекам, камням и траве! На угодьях Вселенной будем искать мир, который еще так недавно был нашим миром. Свет тогда пройдет сквозь искры костра. Нам будет чем разжечь костер во мраке этой вечной ночи, среди этих скал, которые каменными ртами своими глотают все живое и мертвое. И только холодные звезды посмотрят нам вслед. И тогда прощение станет тем, что так долго мы искали в этих безднах. Мы — беззащитные и слабые. Мы, все потерявшие. Что делать? Чего ждать? Неужели нет ключа от этих замков? Желтые воды смоют рисунки с этих стен, а камни не смогут уже дольше ждать падения звезд, чтобы встретиться с ними на празднике всех открытий мирового древа в его первозданности. Забытое откликнется начатым вчера, чтобы завтра повернуть все это в такие стороны, где даже ветер станет собой, позабыв о намерениях человека постичь непознаваемое. Человек знает, что обречен. Но даже зная это, он идет туда, где будет бороться до конца. Если суждено мстить, то он будет мстить. Если суждено будет ему простить, то он будет прощать. Если суждено любить, то человек будет любить. Таков завет! Слово воспрянет с искрами от звездной пыли. И растворится в земле, чтобы вновь с огнем взойти на престол вечности. А там будет самая высокая вершина, на которой найдутся горные цветы среди камней. В эту ночь, которой нет начала и нет конца, суждено будет понять что-то, чему пока имя не придумано. Где же искать название для того, чего нет? Только там — в звездных высях, полных непреодолимых желаний и талантов, граничащих с гениальностью творящих небесный свод и земную твердь. Океан еще долго будет смотреть в небеса. Этот лес — черный и таинственный — разорвет сосновыми шапками сонмы глухо висящих облаков. Разве ради этого не стоит жить? Стать кораблями, способными проходить по отмелям к самым тихим заводям, чтобы там дожидаться исхода всего, что в этом мире было сущего, и всего, что еще предстоит испытать камням, лежащим на дне океана. Там покой. Сколько длится вечность, если вечность есть? Ровно столько, сколько нужно мотыльку, чтобы пересечь это пространство в саду между двумя кипарисами. Как труден путь среди болот, так легок он на пространстве космоса. Испытать странное чувство борьбы со всем миром — это ли не призвание? И когда, наконец, будет возможность всмотреться в закат с холма над морем, то станет понятен и смысл бытия, на которое только и есть надежда у смертных. Нам не дано будет выйти за пределы. Но достичь пределов мы сможем. И если нам достанет сил, то мы сможем вернуться потом туда, откуда вышли много веков назад. Тогда гармония станет знаком космоса, в котором отыщется место для всякой твари. Бродяги сойдутся на вершине всех вершин. Назначат сроки и странствия для памяти и для грядущего, чтобы только не видеть и не слышать той катастрофы, что грядет за пределами всех пределов. Там, где нет ни пространства, ни времени. Останется принимать мир таким, каков он есть. И будет радость даже тогда, когда небо начнет дождем падать на землю в священном трепете. Ускорятся звезд лучи, стремясь проникнуть сквозь эти вечные тучи, познавшие глубины океана, отразившие их тогда, когда первый в мире дождь стал последним дождем мира и когда распустились цветы, так и не вкусившие прелесть бытия в бутоне. Красками деревья наполнили сознание, когда уже, казалось, все, что могло пройти, прошло. Где искать следы прошлого, если прошлого никогда не было? Где искать грядущее, если грядущего никогда не будет? И есть ли настоящее? Кто ответит? Кто не будет молчать, когда все молчат? Где звезды? Где тучи? Где небо? И Земля плачет так, что сердце готово идти к ней. И остаться там навсегда!»