Эмили из Молодого Месяца. Искания - Люси Монтгомери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И как только она доживет до конца этой вечеринки?
Глава 15
I
В тот день, когда Эмили вернулась из имения дяди Оливера, куда ездила на свадьбу двоюродной сестры и где провела показавшуюся бесконечной неделю, на почте ей сообщили новость о том, что Тедди Кент уехал.
— Уехал, предупредив всего лишь за час, — сказала миссис Кросби. — Получил телеграмму из Колледжа искусств. Они предложили ему пост заместителя ректора, и он должен был сразу поехать в Монреаль, чтобы окончательно решить этот вопрос. Великолепно, не так ли? Разве это не огромный успех для него? Совершенно замечательно, правда? Блэр-Уотер будет очень им гордиться, вы согласны? Жаль, что мать у него такая странная, не правда ли?
К счастью, миссис Кросби никогда не ждала ответов на свои вопросы. Эмили чувствовала, что бледнеет, и ненавидела себя за это. Она стиснула в руках полученные письма и торопливо вышла из здания почты. На пути домой ей встретились несколько знакомых, но она даже не заметила их. В результате ее репутация гордячки укрепилась в опасной степени. Но когда она вернулась в Молодой Месяц, тетя Лора вручила ей письмо.
— Тедди оставил для тебя. Он заходил вчера вечером — хотел попрощаться.
Гордая мисс Старр лишь с трудом удержалась от истерических слез. Марри в истерике! О таком никогда еще не слышали прежде… и никогда не должны услышать. Эмили стиснула зубы, молча взяла письмо и прошла в свою комнату. Лед на ее сердце стремительно таял. О, почему она держалась с Тедди так холодно и чопорно всю ту неделю после танцев у миссис Чидлоу? Но ведь она и не предполагала, что он уедет так скоро. А теперь…
Она распечатала письмо. В нем не было ничего, кроме газетной вырезки: какое-то забавное стихотворение, которое написал и опубликовал в шарлоттаунской газете Перри, газете, не приходившей в Молодой Месяц. Они с Тедди смеялись над этими стихами — Илзи была слишком сердита, чтобы смеяться, — и Тедди обещал раздобыть копию для нее.
Что ж, он выполнил обещание.
II
Эмили сидела у окна и бессмысленно смотрела в нежную, бархатную черную ночь, которую превращали в «рынок гоблинов»[49] мечущиеся на ветру ветви деревьев. В комнату вошла Илзи, которая также на время уезжала в Шарлоттаун.
— Ну вот, Тедди уехал. Вижу, ты тоже получила от него письмо.
Тоже!
— Да, — сказала Эмили, не совсем уверенная в том, что не лжет, а затем, отбросив сомнения, решила, что ей все равно ложь это или нет.
— Он очень сожалел, что пришлось уехать так неожиданно, но решение необходимо было принять как можно скорее, а он не мог сделать этого, не уточнив подробности контракта. Тедди ни за что не свяжет себя слишком обременительными обязательствами, каким бы соблазнительным ни был предложенный пост. Стать заместителем ректора, в его возрасте, — неплохой подарок судьбы… Ну, скоро мне и самой пора будет уезжать. Великолепные были каникулы, но… Будешь на танцах в Дерри-Понд завтра вечером, Эмили?
Эмили отрицательно покачала головой. Какой смысл в танцах — теперь, когда Тедди уехал?
— Знаешь, — сказала Илзи задумчиво, — я думаю, это лето, пожалуй, не задалось, несмотря на все наше веселье. Нам казалось, что мы сможем снова быть детьми, но мы ими не были. Мы только притворялись.
Притворялись? О, если бы эта сердечная боль была только притворством! И этот жгучий стыд и глубокая немая обида… Тедди даже не взял на себя труд написать ей хоть строчку на прощание. Она знала… она знала со дня танцев у Чидлоу, что он не любит ее, но он должен был проявить к ней внимание, хотя бы как к другу. Но даже ее дружба ничего для него не значила. Это лето было для него всего лишь антрактом, а теперь он вернулся назад, к своей реальной жизни и всему, что имеет для него значение. А Илзи он написал. Притворялись? О, хорошо, она будет притворяться — да еще как! Бывали моменты, когда гордость Марри, несомненно, представлялась ценным качеством.
— Я рада, что лето прошло, — сказала она беспечно. — Мне просто необходимо снова взяться за перо. Я совсем забросила мою работу в последние два месяца.
— Значит, все-таки работа — твоя единственная любовь, да? — спросила Илзи с любопытством. — Я люблю мою работу, но она не порабощает меня так, как твоя тебя. Я бросила бы ее не задумываясь… ради… что ж, все мы такие, какими созданы. Но это действительно удобно, Эмили, любить что-нибудь одно в жизни?
— Гораздо удобнее, чем любить слишком много всего.
— Наверное, ты права. Ну, вероятно, ты добьешься успеха, если кладешь все на алтарь своей богини. В этом разница между нами. Я из более мягкой глины. Есть вещи, от которых я не смогла бы отказаться… и не откажусь. И, как рекомендует Старый Келли, если я не смогу получить то, чего хочу, что ж, я захочу того, что могу получить. Разве это не здравый смысл?
Эмили, жалея, что не может обмануть себя так же легко, как ей удавалось обмануть других, подошла к стоящей у окна Илзи и поцеловала ее в лоб.
— Мы больше не дети, Илзи… и не можем вернуться в детство. Мы женщины и должны переносить это мужественно. Думаю, ты еще будешь счастлива. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
Илзи стиснула руку Эмили.
— А пошел он, этот здравый смысл… — сказала она подавленно.
Если бы в эту минуту Илзи была не в Молодом Месяце, конец этой фразы, вероятно, прозвучал бы вслух.
Глава 16
I
«17 ноября, 19
Есть два прилагательных, которые никогда не употребляются отдельно друг от друга, если речь идет о ноябрьском дне — скучный и мрачный. Они повенчаны на заре рождения языка, и не мне разводить их теперь. Соответственно, этот день скучный и мрачный, и на открытом воздухе, и в стенах дома, и материально, и духовно.
Вчера было не так плохо. Светило теплое осеннее солнце, и большая куча тыкв кузена Джимми казалась прелестным ярким озером на фоне старых серых амбаров, а долина внизу У ручья была залита нежным золотом можжевельника. Я бродила днем среди зловещего очарования ноябрьских лесов и во второй раз вышла на прогулку вечером в последних отблесках осеннего заката. Вечер был мягким, укутанным в серую задумчивую тишину безветренных полей и холмов, тишину, которая все же была пронизана множеством легких, красивых, волшебных звуков. Мне удавалось насладиться ими, если я прислушивалась душой в той же мере, что и ушами. А потом на небо вереницей вышли звезды, и я получила от них послание.
Но сегодня было очень мрачно. И в этот вечер мужество покинуло меня. Весь день я писала, но писать в этот вечер не могла. Я закрылась в моей комнате и расхаживала по ней как запертое в клетку существо. „Часы на башне замка полночь бьют“[50], но бесполезно даже думать о том, чтобы уснуть. Я не могу спать. Стук дождя по оконному стеклу наводит тоску, и ветры маршируют как армии мертвецов. Меня преследуют все маленькие призраки восторгов прошлого и страхов будущего.
Я сижу и все думаю и думаю — как это ни глупо — о Разочарованном Доме… Там на холме, где вокруг него ревут дождь и ветер… Почему-то именно мысль о нем самая болезненная для меня в этот вечер. В другие вечера я страдаю из-за того, что даже не знаю, где Дин проводит эту зиму, или из-за того, что Тедди не пишет мне ни строчки, или просто бывают такие часы, когда ощущение одиночества буквально выжимает из меня всю жизненную силу. В такие моменты я обращаюсь за утешением к этому старому дневнику. Он для меня верный друг, с которым можно поговорить».
II
«30 ноября, 19
У меня в комнате расцвели две хризантемы и роза. Роза — песня, и мечта, и очарование; всё вместе. Хризантемы тоже прелестны, но нельзя ставить их слишком близко к розе. Когда видишь их одних, это красивые, яркие, розовые и желтые, веселые цветы, и похоже, очень довольны собой. Но стоит придвинуть к ним розу, и перемена поистине забавна: вульгарные неряшливые кухарки рядом с величественной белой королевой. Бедные хризантемы не виноваты в том, что не родились розами, и я, чтобы быть честной по отношению к ним, любуюсь ими, держа их подальше от розы.
Сегодня я написала хороший рассказ. Думаю, даже мистер Карпентер остался бы им доволен. Я была счастлива, когда трудилась над ним. Но когда я закончила его и вернулась к реальности…
Нет, я не собираюсь стонать. Так или иначе, жизнь вновь становится сносной. Всю осень было иначе. Я знаю, тетя Лора думала, что у меня начинается чахотка. Ну уж нет! Такого от меня не ждите! Это было бы слишком по-викториански. Я все преодолела и победила, и теперь я снова здравомыслящая свободная женщина. Хотя временами все еще ощущаю привкус моей прежней глупости, и он очень горек.
О, дела у меня действительно идут очень хорошо. Я начинаю зарабатывать вполне достаточно на жизнь, а тетя Элизабет читает мои рассказы вслух по вечерам тете Лоре и кузену Джимми. Я всегда могу прожить сегодня совсем неплохо. Но завтра для меня невыносимо».
