Битва за Дарданеллы - Владимир Шигин

Увы, как показала история, генерал Лористон не понял из сенявинского послания ровным счетом ничего. Спустя шесть лет, в холодном октябре 1812 года, он будет жаловаться в Тарутине Кутузову уже на ожесточение русских крестьян. Ответ от Кутузова он получит такой же, как в свое время и от Сенявина. Все вернулось на круги своя, и посеявший ветер пожал бурю…

А пока же сенявинские капитаны рьяно взялись за дело морской блокады Рагузы. Прошло всего несколько недель, и Лористон возопил в Париж, прося о немедленной помощи. Лишенный всякого подвоза припасов морем из Италии, он вынужден был теперь доставлять их исключительно через австрийские горы по почти непроходимым тропам. При этом австрийцы, оставшись верными себе, при каждом удобном случае пакостили французам, как, впрочем, и всем остальным. Естественно, что не привыкшие голодать французы первым делом начали грабить своих же союзников. Теперь по ночам улицы Рагузы оглашались воплями. Это «реквизировали» хлеб, мясо и вино целые роты французов. Чтобы не слышать истошных воплей обывателей, Лористон на ночь закрывал все окна. Когда же утром к нему прибывали местные депутаты и, причитали о творимом беззаконии, генерал заходился в гневе:

– Это безобразие и мародерство! Я немедленно положу всему конец! Отныне ночью по городу будут ходить специальные патрули и искать негодяев!

Весь день на улицах и площадях читали воззвание генерала: «Рагузинцы! Ваши претерпения кончились… Я исполню свой долг, милый моему сердцу, представить его величеству о всех потерях вами понесенных. Его отеческое сердце тронется и отрет слезы ваши… История мало представляет нам примеров варварства и ужасов, каковые русские учинили… Многочисленные войска прибыли, другие в марше, они сделают наши силы, страшными и заставят русских трепетать нас… Рагузинцы! Да возвратятся теперь у вас порядок и спокойствие! Обратитесь к вашим работам, учтите, что французы будут всегдашними вашими друзьями, а император Наполеон отцом вашим!»

– Чем иметь такого папашу, лучше быть круглым сиротой! – плевались обыватели, слушая генеральских глашатаев.

На ночь Лористон загодя велел вновь затворять все ставни. Деныцикам он говорил:

– Торопитесь, сейчас опять начнутся вопли ограбленных. Наши караулы уже пошли обходить улицы!

Что ж, так было и будет во все времена: победители диктуют свою волю всем, даже тем, кто вчера ради них предал свой народ.

– Бездельники из Сен-Клу думают, что мы здесь греемся на солнце! – жаловался Лористон офицерам своего штаба в минуты откровения. – Слепцы, глупцы и негодяи! Они не понимают своими курьими мозгами, что мы здесь в огненном кольце, отрезанные от всех и вся! Далмация – раскаленная сковорода, на которую нас усадили! Император мечтает о Греции и Албании! Пустое дело! Пусть попытается для начала удержаться хотя бы здесь!

Пока французский генерал занимался перетаскиванием припасов через перевалы, русский вице-адмирал занимался местной политикой, поощряя рвение преданных и привлекая колеблющихся. В этом он начисто переиграл своего «визави», добившись за короткий срок многого!

Первым делом Сенявин поддержал независимость Катторской области. Отныне Катторо решением местного сената стало именоваться Новой Рагузой, в отличие от Дубровника, который в просторечье звался уже Рагузой Старой. Вместе с Черногорией Новая Рагуза сразу же стала верным союзником Сенявина. Помимо военной поддержки, этот союз давал и стратегическую выгоду. Территории и Черногории, и Новой Рагузы буквально нависали над областью, захваченной французами. Да и двенадцать тысяч вставших под ружье черногорцев и бокезцев были весомым аргументом в предстоящем раскладе сил. В планах Сенявина было изгнание французов из Далмации. План этот вовсе не был утопией. Прикинув все «за» и «против», командующий эскадрой решил напасть на неприятеля.

Первым понял изменившуюся ситуацию хитрый правитель Албании и Эпира Али-паша Янинский. Номинальный вассал Константинополя, он давно и демонстративно вел собственную политику, нисколько не боясь султанского гнева. Вот и сейчас, увидев в Сенявине реальную силу и узнав о занятии им Катторо, паша сам стал искать знакомства и дружбы с русскими.

– Русский Сенявин отныне не только наш сосед, но и добрый приятель! – объявил Али-паша своим подданным. – А потому русским при встрече головы не резать и никаких иных препятствий не чинить!

– Якши! – сказали головорезы. – Будем теперь любить гяур-собака!

Разумеется, в искренность Янинского правителя Сенявин ни на минуту не верил, но и то, что Али-паша хотя бы временно переметнулся от французов к нему, тоже было немалым успехом. По крайней мере пока можно быть спокойным за Корфу.

После дел политических необходимо было приниматься за дела военные. Лазутчики известили командующего, что в австрийском порту Превеза находится французский корсар, захвативший и приведший туда русское торговое судно. Простить подобное было нельзя. Сенявин вызвал к себе командира брига «Летун» лейтенанта Бутакова.

– Ваня, – сказал просто. – Верни судно и проучи наглеца!

– О чем речь, Дмитрий Николаевич! – вскинул тот голову. – И вернем и накажем, все, как полагается! – Ну тогда с Богом!

Проводив «Летун», свое внимание Сенявин обратил на острова Корцула, Хвар и Брач, лежащие у берегов Далмации. Острова эти были столь малы, что и не на всех картах их рисовали, однако при этом были важны стратегически, ибо контролировали подходы к побережью. Для захвата островов был определен капитан 1-го ранга Белли с отрядом кораблей.'

Одновременно на совете старейшин Катторо и Черногории было решено идти всеми силами к Старой Рагузе-Дубровнику и попытаться выбить оттуда французов. По сведениям лазутчиков, Лористон, вынужденный охранять все горные тропы, по которым везли ему на муллах припасы, держал в городе не так уж много войск. Не теряя времени, с Корфу перевезли еще несколько батальонов с пушками. А накануне самого выступления к Сенявину пришел статский советник Санковский – глава русской дипломатии в Далмации.

– Вам, Дмитрий Николаевич, послание из Петербурга! – отводя глаза, передал он бумагу главнокомандующему.

– Что там? – тревожно спросил Сенявин, уже понимая, что в письме какая-то очередная пакость.

– Читайте! Там все изложено! – ответил статский советник. В письме было требование императора о немедленной передаче Бокко-ди-Катторо австрийцам, а затем через них и французам. О нападении на Рагузу, естественно, речи никакой уже идти не могло. Но это для приказопослушного подданного. Сенявин же таковым себя не особо считал.

– Что будем делать? – поинтересовался Санковский. – Молчать! – был более чем лаконичный ответ.

Для себя вице-адмирал все уже решил, а потому, несмотря на грозное письмо, отказываться от своих намерений не собирался.

Пока тайна послания Александра никому не разглашалась, и объединенное российско-черногорское войско как ни в чем не бывало дружно двинулось на Старую Рагузу. Вел его генерал-майор князь Вяземский.

На что надеялся Сенявин, поступая, казалось бы столь опрометчиво? Скорее всего, на свою интуицию, которая подсказывала, что во французской политике Петербурга будет еще в скором времени немало крутых поворотов. Потому и действовать необходимо, несмотря ни на что, так подсказывали местные обстоятельства.

Лористон, получивший из Парижа тоже какие-то бумаги относительно предстоящего франко-русского замирения, пребывал в состоянии расслабленном и благодушном.

Наступление русских стало для него такой неожиданностью, что застигнутые врасплох французы продвижению противника поначалу не препятствовали. Уйдя сразу же в глухую оборону, они не делали даже вылазок. Зато Лористон вновь принялся бомбардировать Париж письмами, прося предпринять какой-нибудь политический демарш для обуздания агрессивности русских.

Едва «Летун» прибыл к устью Превезского залива, что неподалеку от Рагузы, как тотчас был обнаружен корсар, а рядом с ним захваченное судно. Французы были застигнуты врасплох и деваться им было, собственно говоря, некуда. Выбор невелик: погибнуть в бою или сдаться. Чтобы предотвратить никому не нужное кровопролитие, Бутаков отправил шлюпкой мичмана. Ультиматум был таков: немедленно спустить флаг на милость победителя. Французская шебека, несмотря на то, что имела гораздо больше пушек, сочла за лучшее бросить свой приз и оттянуться вглубь залива. Утром следующего дня Бутаков атаковал. Ожесточенная дуэль длилась полтора часа. Русские стреляли точнее, и вскоре корсар начал гореть. Видя, что так ему не выстоять, французский капитан подошел к берегу, снял пушки с тыльного борта и соорудил из них две береговые батареи. Сам же, пользуясь малой осадкой, отошел на самое мелководье.

– Что будем делать? – собрал на совет офицеров Бутаков. – Атаковать! – ответили те разом. – Тогда атакуем! – согласился командир.