Любовь и фантастика (сборник) - Марина Дяченко

– …А кто здесь будет жить, через сорок лет?!

Леша молчал. Анюта сбавила тон:

– Почему-то на вождение, например, мотоцикла надо получать разрешение, а полная власть над маленьким человеком дается даром, и дается кому попало – сумасшедшим, преступникам, алкоголичкам… Да хоть и самые благополучные родители… Половина из них эгоисты и дураки. Я вот вчера видела, как одна дикая мамаша воспитывала сына, ему на вид годика три… Как она на него орала! Как на собаку! И шлепала за то, что он оступился и свалился в лужу… И пусть у нее будет один только этот несчастный ребенок. Ей больше нельзя, – Анюта перевела дыхание.

Леша молчал.

– А есть такие, которые вообще не хотят детей, – снова начала Анюта. – И не надо! Бога ради! Пусть занимаются работой, и карьерой, и личной жизнью, и всем будет спокойнее и счастливее. Без раздражения, без упреков, без детских слез… А наши дети – счастливые. Здоровые. Половина девочек, поступивших в этом году на демографию – дочки наших же выпускниц… Собственно, через лет двадцать девяносто процентов молодежи будут – наши дети. Вот так.

Леша молчал. В полутьме декабрьского вечера Анюта не видела его лица.

– А подкидыши… Это вообще отдельная история. Обычно их берут в семью маленькими. Они ослабленные. Часто больные. Часто с пониженным интеллектом. Но и они – наши дети. Их любят, они тоже счастливы. А иногда приходится их брать уже подросших, «вживлять» в семью… К тому времени трое-четверо собственных детей должны быть старше подкидыша. Тогда они его воспитывают… Ты не представляешь себе, какая это работа. И какая колоссальная от этой работы отдача. Ты пойми… Это не питомник! Это не инкубатор! Это будущее… не только их, но и наше… Детей будущего должны воспитывать профессиональные педагоги… если мы хотим, чтобы у нас, и у этих детей… у человечества… было человеческое будущее. И вместе с тем детей не должны воспитывать чужие люди… Все эти интернаты… Значит, детей будущего должны воспитывать их мамы. Профессионалы-педагоги. А чтобы человеческая популяция нормально восстанавливалась – у одной такой мамы должно быть как можно больше детей…

Леша молчал. Анюта не знала, что еще сказать ему.

– Ты не думай, – начала она устало, – мы же не взбесившиеся мужененавистники. Мы же не хотим, чтобы у детей не было отцов…

– Ваши женихи проходят медосмотр? – тихо спросил Леша.

Анюта махнула рукой:

– Фигня… Всего лишь тест, отсекающий алкашей, наркоманов, сумасшедших… Это же естественно.

Леша молчал. Анюта говорила и говорила, но аргументы, такие естественные и правильные, почему-то теряли силу именно сейчас, когда Анюте так важно было оказаться убедительной.

– …Ты не согласен?

– Нет, – сказал Леша.

И внутри у Анюты будто лопнул воздушный шарик.

– Нет, – повторил Леша. – За ребенка отвечают двое. С самого начала.

Теперь молчала Анюта.

– Не говори, что ты этого не понимаешь, – сказал Леша.

Анюта молчала.

– Не говори, что, когда ты поступала, тебе плевать было на моду. На престижность этой вашей демографии. Ее сделали престижной, в нее вложили деньги, ее разрекламировали, как товар. Это был грандиозный проект, не спорю. Наверное, он удался и уже приносит дивиденды…

– Дети, – тихо сказал Анюта. – Я тебе о детях, ты мне о дивидендах.

– А детей нельзя ставить на конвейер. Дети – не промышленный товар.

– Пусть лучше вырастают неврастениками? Несчастными затравленными уродцами? Или пусть вообще лучше не рождаются?

– Пусть лучше не рождаются, чем рождаться на конвейере, – твердо сказал Леша.

…В первый раз – сильно и уверенно – толкнулся в животе не рожденный мальчик с миндалевидными, как у уссурийского тигренка, глазами.

– Ма? – спросил Димка.

– Что-то в глаз попало, – быстро сказала Анюта, растирая лицо кулаками.

Димка, чуть косолапя, подошел к Анюте и ухватился пухлой пятерней за ее колено; прямо перед Анютиным лицом оказались деловитая круглощекая физиономия:

– Сто?

Анюта молча ткнулась носом в шелковую, пропахшую летом макушку.

– Сто попало? – Димка высвободился, чтобы требовательно заглянуть ей в глаза. – Дай посмотлю.

– Слезы текут, – сказала Анюта.

Димка нахмурился:

– Плацес?

– Нет, – Анюта обняла его. – Скажи, Димочка… Ведь я права? Ведь у нас еще все будет, и папа будет, и много братьев и сестричек, и свой дом… И все вместе пойдем в школу… И будем счастливы, да, Димочка?

– Конесно, – сказал он, немного подумав. – Конесно… А папа – это кто?

За окном шел снег.

В апреле родился мальчик.

Конец

Последний Дон Кихот

(повесть в двух действиях)

Действие первое

…Осталась неделя.

В черных стрелках, ползущих по старинному циферблату, было что-то неуловимо тараканье. Минуты падали с цоканьем, как медяки в копилку, каждая минута отдаляла от мужа – пока не в пространстве, пока только во времени.

Алонсо спал. Она лежала, закусив край подушки, и молча проклинала его.

Если бы ты любил меня, говорила она, ты не бросал бы меня одну. Но ты любишь Дульсинею, а я – заготовка для ее светлого образа. Я болванка; я не человек даже, я – сырье, из которого скоро сделают Дульсинею. Ты будешь любить ее, вымышленную, на расстоянии; я останусь здесь почти без надежды снова тебя увидеть. А потом мне пришлют телеграмму – забирайте, мол, труп вашего рыцаря… Заберите его из канавы, где он умер… такую телеграмму прислали твоей матери, да, твой отец умер в канаве… Кто я для тебя, Алонсо?! Только чужую женщину можно вот так бросать – ради фантома. Ты не можешь простить моей бездетности? ты не можешь мне простить, что ты последний Дон-Кихот?!

– Никогда не говори мне таких вещей, – сказал он вдруг холодно и внятно. – Даже когда думаешь, что я сплю.

Она молчала, крепче закусив зубами край своей подушки.

– Альдонса, – сказал он мягче. – Я вернусь.

Санчо оглядывался, разинув рот; впервые в жизни он переступил порог столь впечатляющего, столь странного строения. Старый дом Кихано походил на оставленный обитателями муравейник: ходы-переходы, полости и проемы, чуть не узлом завязанные винтовые ступеньки – и широкие лестницы с массивными перилами, гобелены на стенах, портреты в темных золоченных рамах…

Гнездо семейства Дон-Кихотов.

Санчо оглядывался, разинув рот, а служанка, хорошенькая девчонка с ямочками на щеках, неприкрыто любовалась его замешательством.

Здесь был какой-то особенно плотный воздух. Здесь пахло временем; чудовищами громоздились книжные шкафы, тяжелыми складками нависали портьеры, на большом гобелене выткан был портрет Рыцаря Печального Образа, каким его представлял себе и Санчо: узколицый, крайне удрученный господин…