Сыновья Беки - Ахмед Боков

Через минуту он вскочил и побежал. Кайпа, не понимая, что с ним вдруг приключилось, растерянно смотрела ему вслед.

– Нани, он ничего не скажет и меня ругает, когда я тебе что-нибудь говорю, – вставил Хусен.

– А кому же вам еще говорить, если не мне?

– Ты ведь все делаешь по-своему, нани. И лошадь Товмарзы вернула…

– Не иначе как опять что-то натворил, – с тревогой сказала Кайпа и пошла за сыном.

Недалеко ей пришлось идти. Хасан ничком лежал в траве у самого плетня.

Дважды мать подходила к нему, но он так и не заговорил с ней и даже не посмотрел в ее сторону. Так и пролежал до позднего вечера.

Уже с люлькой в руках, собираясь на ночевку в дом Гойберда, Кайпа снова подошла и сказала:

– Ну хватит, вставай. Пора спать, идем в дом.

– Мой дом здесь, а не в чужом дворе. Не буду я больше ночевать у чужих людей.

– А, понимаю наконец! Вы поссорились с Рашидом. Это нехорошо, сынок, ты становишься очень неуживчивым. Ну, поднимайся. Идем, я помирю вас.

– Нечего нас мирить. Никто не ссорился.

– Тогда скажи, что же случилось? С каких пор у тебя завелись тайны от меня?

Хасан опять молчал.

Кайпа постояла минуту-другую и уже сердито сказала:

– У меня нет ни сил, ни времени читать над тобой молитвы. Делай, как знаешь!..

Взяв люльку, она пошла со двора.

Хасан мгновенно вскочил и преградил ей путь:

– Нани, не ходи туда! Прошу тебя!

– А куда мне идти? Не на улице же ночевать с больным ребенком!

– Мы не пойдем с тобой – ни я, ни Хусен!

– Как хотите.

И тогда Хасан окончательно поверил в то, что услыхал от Мухи.

– Можешь оставаться там навсегда! – крикнул он и снова по валился на траву.

Хусен не знал, как же ему поступить: мать обидеть не хочется и Хасана нельзя так оставить. Он растерянно поморгал глазами.

– Могу оставаться там насовсем, говоришь? Значит, я вам не нужна? Что ж, так, видно, мне и надо. Вырастете, пожалуй, еще не то скажете…

Хасан не поднимал головы и молчал. И это окончательно вывело Кайпу из себя.

– Так что же случилось-то? Скажи человеческим языком, если ты не камень! Чего ты меня мучаешь?

– Я не мучаю тебя. А прошу, чтобы ты сидела в своем доме и… не позорила нас, слышишь! – чуть не плача крикнул Хасан.

– Это я-то позорю вас?! – остолбенела Кайпа. – Что ты говоришь? Я что, бросила вас и вышла замуж?… Ну, хорошо! Идите оба и принесите наши пожитки. Я и под открытым небом как-нибудь пересплю. О вас же думала, боялась: простудитесь, заболеете… Не себя ради я надрываюсь!..

…Гойберд удивленно смотрел, как Хасан и Хусен молча собрали и понесли свои вещи.

– Куда вы? Дом-то ведь еще не закончен? – сказал он. – Крышу мазать надо. Нам вы нисколько не мешаете… Как же так – без крыши над головой?… Ведь осень уже. А что, если дождь польет?

Братья упорно молчали.

– Ничего не понимаю, – развел руками Гойберд, но тут же схватился за поясницу и, согнувшись дугой, весь скривился, как от боли, – Клянусь Богом, ничего не понимаю!..

Ночевать решили в сарае. Уже были, расстелены постели, когда твердым шагом вошел весь красный от гнева Гойберд.

Наконец, вернулись Рашид и Мажи, и отец узнал от них, что произошло днем между Хасаном и Мухи.

– Кайпа! – сказал он, скрестив руки на груди. – Видит Бог, я пожалел вас, когда вы остались почти под открытым небом, и дал вам приют под своей крышей. Мне не было в этом никакой корысти. Дети поссорились, могут всякое сказать. У меня нет жены, у тебя нет мужа. О нас тем более можно языки чесать. Но кто бы и чего бы ни говорил, пусть даже с минарета мечети горланит об этом, Бог свидетель, что у меня и в мыслях не было ничего худого. Пусть могила мне будет тесной, если я лгу!

Сказав это, Гойберд круто повернулся и вышел.

– Так вот ты отчего умом помутился, глупыш? – сказала Кайпа. – А я-то думала, сын у меня уже взрослый и все понимает! Да знаешь ли ты, что злые языки могут такое сказать, волосы дыбом встанут?

– Больше не скажут, – пробурчал из своего угла Хасан, – а если скажут…

– Что тогда? Опять будешь драться? Пора тебе понять, что ты старший в доме. Заботиться о нас должен, а не задираться по любому поводу с каждым мальчишкой. Вот и сегодня. Работал бы спокойно, ничего бы этого не случилось.

– А чего шапку Мажи в яму бросил? Я заступился, ему не понравилось. Вот и начал всякое молоть. Упрекал даже, что я не мщу за дади. И… о тебе вот наболтал! Как же не драться?

– Опять скажу: глупый ты. Во все времена это было. И ты еще не раз услышишь злое слово. Только понимать надо, чему верить, а чему нет. Я из-за вас с родным братом поссорилась, не захотела бросить моих мальчиков. Помните, он приезжал в ту ночь?… Да если бы я могла сделать такое, зачем бы мне вот уже третий год маяться?… Людям рты не закроешь. Пусть себе говорят. К чистому грязь не пристанет.

– Не буду больше говорить, нани! – крикнул Хасан. – Я не прощу никому, кто скажет о тебе плохое!

– Эх ты, драчун мой!..

Некоторое время все молчали.

– Алайг обещал завтра поставить окна и дверь, – заговорила снова Кайпа. – Собирался прийти очень рано.

– Нани, завтра же доделаем крышу! Я утром сбегаю за Исмаалом и Мурадом. И Сями позову. Они помогут… – сказал Хасан, уже засыпая.

14

Солнце еще не взошло, когда Кайпа разбудила сыновей.

– Нани, уже совсем светло, а я ведь просил тебя разбудить нас с рассветом! – недовольно проворчал Хасан.

– Ничего, успеете. Хоть на дворе и осень, а дни еще длинные.

Кайпа и не подозревает, отчего это Хасан, которого всегда очень трудно поднять с постели, сегодня вдруг так расстроен, что мать не разбудила его раньше обычного. Она думает, сын спешит поскорее попасть в лес, чтобы побольше нарубить дров. Кайпа с нежностью смотрит на него и с улыбкой говорит:

– За целый день нарубите. Сколько нам надо? Смотрите только, чтобы никто не увез ваши дрова.

– Исмаал обещал сразу дать нам лошадь.

– Если бы лошадь оказалась свободной тогда, когда она вам понадобится…

– А не будет свободной, походим, покараулим дрова, пока лошадь не освободится.

– Заодно наберем груш и кизилу, – сказал Хусен, – их сейчас в лесу много. Правда, Хасан?

Но старший брат молчит. Он думает не о грушах и кизиле. Да и дрова – только предлог, чтобы уйти в лес. У него другое на уме. И мать об этом, конечно, не только не знает, но ни за что и не догадалась бы.

Ни о чем не подозревая, Кайпа благодарит Бога, что Хасан так старается для дома. «Наконец взрослеет!» – думает она.

Когда сыновья уже были готовы в путь, мать, увидев под мышкой у старшего отцову овчинную шубу, удивленно спросила:

– Зачем тебе эта печка? День, кажется, будет жарким – только намучаешься.

– Дожди были. В лесу, может, сыро. Пригодится подстелить. Говорят ведь: хоть и сыт, а без припаса не ходи, хоть и небо чисто – одежду прихвати.

И Хасан крепче прижал шубу.

– Смотрите вы на него! Как, старик, пословицами заговорил.

Лицо Кайпы, просветлело от гордости за сына.

Если бы она знала, что у Хасана в шубе спрятана винтовка!..

А Хусен знает! Хасан уже проверил: ему можно доверять. Ведь он даже тогда, когда мать увидела его подбирающим окурки у лавки Соси и задала за это хорошую трепку, не сказал ей о том, что Хасан стал курить! И давно, между прочим. Денег-то у него нет, вот Хасан и собирает окурки а иной раз и Хусена посылает искать их, и все больше к лавке Соси. Там чаще, чем в других местах, собираются мужчины. Они беседуют, курят, а где курят – там и окурки.

Соси видно, приметил когда-нибудь, что Хасан подбирал окурок. Вот как-то идут братья мимо лавки, а Соси за отсутствием покупателей стоит возле нее руки в боки, подзывает он к себе Хасана и показывает пальцем на носок своего сапога:

– Возьми, ты, кажется, мимо таких вещей не проходишь? Хасан глянул, на земле лежала недокуренная самокрутка.

Мальчик нахмурился.

– Бери, что же ты стоишь? Видишь, ее почти не курили.

– Отдай своему сыну! – сверкнул глазами Хасан и, круто повернувшись пошел своей дорогой.

– Мои дети на улице ничего не собирают! А ты смотри! Если еще хоть раз увижу тебя у своей лавки… – и погрозил пальцем, не досказав, что же сделает в этом случае?

Братья прошли почти все село, так никого и не встретив. Только у одного из последних домов сидел на камне старый Довт.

Хасан собирался поздороваться и пройти мимо, но не тут-то было. Старик скучал в одиночестве и никогда не упускал случая поговорить.

– Живите долго! – ответил он на приветствие. – Живите так долго, пока ваш отец Беки не оживет! Что это вы с шубой в такую теплынь?

– В лес идем, – ответил Хасан.

– Дрова заготавливать? Это дело хорошее. Молодцы, что помогаете матери. А ну, бычок, покажи-ка мне свой топор, – протянул руку Довт.

Топор нес Хусен. Делать нечего: он подошел и протянул его старику. Тот попробовал лезвие и покачал головой.

– Ну и ну! Таким топором и тыкву не разрубишь.

– Нам сойдет, – сказал Хасан, торопясь уйти.