Последнее поколение - Юлия Федотова

— Что-о?! — охнул Гвейран.

Потому что он слишком хорошо знал, как это бывает. Потому что сотни, а может быть, и тысячи раз видел такие лица и такие взгляды. Видел, как в ужасе шарахаются от миски с едой смертельно голодные люди.

Голодная анорексия — так это называлось. Странная особенность церангских организмов: когда истощение достигает определённого предела, что-то происходит у них в мозгу. Вместо нормального чувства голода появляется непреодолимое отвращение к пище. При этом человек совершенно не осознаёт, какая беда с ним случилась. Он просто забывает есть, и не замечает, что гибнет от дистрофии. У здорового, крепкого церангара такое состояние развивается в течение долгих месяцев жесткого белкового голодания. Болезни, и особенно большая потеря крови, ускоряют его многократно. Процесс обратим только на ранних стадиях…

То, что заставило цергарда Эйнера так перепугаться за жизнь пришельцев, на самом деле происходило с ним самим.

— А-а! Не нравится?! — радовался пришелец. — Нет, вы должны попробовать!

— Так! Ну-ка… — Гвейран отработанным движением схватил церангара за куртку, не давая опомниться, швырнул навзничь, на длинный жёсткий диван, навалился сверху, прижал. Крикнул Дыховному:

— Тарелку, быстро! БЫСТРО, Я СКАЗАЛ!!! — тот, как сомнамбула протянул, что требовалось, — Теперь на ноги ему сядь! Да скорее, чёрт! Держи! — в таких делах счёт шёл на мгновения. Если цергарду удастся вырваться — они его больше не увидят никогда.

— Да ладно, не надо… не хочет, пусть не ест… зачем?… — бормотал землянин панически. Другие столпились вокруг, и Гвейран боялся, что они захотят помешать. Но те, видно, были подготовлены лучше, до них всё-таки дошло, что происходит. Но как надо поступать, они не знали, толклись бессмысленно… «Интересно, видит ли нас охрана? — мелькнула мысль. — Лучше бы видели! Пришли бы, помогли…» Но никто не шёл. Скорее всего, Эйнер сам снял наблюдение, прежде чем войти — он всегда избегал лишних свидетелей. Как бы эта привычка не стоила ему жизни!

Существовал только один способ прерывания голодной анорексии — накормить насильно. Одна-единственная ложка, проглоченная вовремя, могла спасти жизнь человека. Но добрые Создатели, как же трудно заставить его этот глоток сделать! Какое отчаянное сопротивление нужно для этого преодолеть! Гвейрана всегда удивляло, откуда берётся столько силы в истощённом теле умирающего: минуту назад на ногах человек не держался — и вдруг словно бес в него вселяется: бьётся так, что троим здоровым санитарам не удержать.

Но теперь был другой случай — нетипичный. Тоже ничего хорошего. Цергард замер неподвижно, вытянувшись, запрокинув голову, судорожно стиснув зубы — без ножа не разожмёшь. Активное сопротивление обычно оказывается недолгим, пассивное может длиться часами. В этом случае самое верное средство — зажать нос, чтобы заставить открыть рот для вздоха. Срабатывает в том случае, когда все зубы на месте, и нет возможности дышать через их лунки.

К счастью, зубов у цергарда Эйнера имелся полный комплект. Какое-то время он задерживал дыхание, но потом не выдержал, и чуть приоткрыл рот. Дальше — дало техники. Регарду Гвейрану такую процедуру, в своё время, приходилось проделывать сотни раз. Вкатил-таки полную ложку хверсового варева, сразу зажал рот ладонью, чтоб не выплюнул, надавил на горло, вызывая глотательный рефлекс…

А дальше наступали мучительно долгие секунды ожидания: или-или. Если по прошествии их буйство продолжалось — значит, всё было напрасно, время упущено и больной обречён. Так происходило очень часто. Слишком часто. Но не в этот раз.

Гвейран не успел досчитать до контрольной сотни, как тело церангара, только что вытянутое, как струна, бессильно обмякло. Из груди вырвался болезненный вздох. И сердце Вацлава Стаднецкого зашлось такой неожиданной радостью, будто родной брат на его глазах оживал, а не чужая тварь с чужой планеты.

Несколько минут цергард Эйнер продолжал лежать неподвижно, только две слезинки выкатились из-под прикрытых век, каплями стекли за уши. Потом он медленно, очень нехотя открыл глаза. Встретился взглядом с пришельцем. У того было бледное лицо, перепуганное но счастливое. Цергард тихо всхлипнул.

— Ну всё, всё уже хорошо, мальчик, — сказал пришелец, ласково провел большой жёсткой ладонью по мокрой щеке. Помог приподнять голову, поднёс ложку ко рту — Давай-ка ещё глоточек… Вот так… — по привычке чуть не сказал «за папу, за маму», но вовремя сообразил, что ни папы ни мамы у мальчика давно уже нет.

Цергард Эйнер ел с закрытыми глазами. Было ему нестерпимо стыдно, и в то же время невероятно хорошо ощущать, что впервые за много лет он не один, и хотя бы несколько минут в этой жизни можно ни за что отвечать, ни о чём не заботиться, потому что кто-то другой есть рядом, и заботится о нём самом, как о маленьком ребёнке. Честное слово, он чуть не расплакался окончательно! Еле удержался. Хотя большинство на его месте не удерживалось, происходила разрядка после нервного напряжения — особенность церангарской психофизиологии.

Он проглотил ложек десять, и с удовольствием съел бы ещё столько же, но процесс поступления вдруг прекратился. Тогда он снова открыл глаза.

Пришелец смотрел на него выжидающе. Миска была у него в руках, ещё не пустая.

— А можно мне ещё? — попросил тихо и хрипло, голос отчего-то пропал. — Так хочется…

— Попозже. Сразу много нельзя, — был ответ.

И Эйнер разочарованно вздохнул:

— Великие Создатели, какая же вкусная штука! Всю жизнь бы ел!

Тут Гвейран вспомнил о соплеменниках, бестолково топтавшихся рядом, и разозлился:

— Ну, какого чёрта столпились? Представление вам тут, что ли?

Люди разошлись, подавленные и тихие. Потому что каждому стало ясно: если от голода у вас на глазах едва не умирает представитель верховной власти, значит, ваши собственные шансы на выживание стремительно падают к нулю.

— Спасибо, — пошептал цергард. Он был рад, что посторонних разогнали.

— Закрой глаза и спи, — велел пришлец, — я принесу одеяло.

— Нет! — испугано запротестовал Эйнер. — Мне пора идти! Заметят! — он попытался сесть, но сильные руки его удержали, заставили лечь снова.

— Полчаса, — сказал Гвейран, — потом я разбужу, обещаю. Идти ты сейчас всё равно не сможешь, завалишься где-нибудь в коридоре, и будешь лежать, как пьяный сирота, пока не подберут.

«Не смогу», — понял Эйнер, чувствуя, как от резкого движения голова пошла кругом. Нарисованная Гвейраном картина представилась ему так ярко, что всякая охота спорить пропала. Сон пришёл почти мгновенно — только и успел почувствовать, как сверху ложится жидкое тюремное одеяло, и уже знакомая жёсткая рука берёт за запястье, отсчитывает пульс. Потом настала темнота.

Полчаса прошли быстро — будто и не спал. Но этого короткого времени хватило, чтобы цергард Эйнер окончательно пришёл в себя.

Пришелец по имени Гвейран помог ему сесть, отдал остаток похлёбки, а потом потребовал сердито:

— Ну, теперь объясни, как ты ухитрился довести себя до такого состояния?

— Не знаю, — ответил цергард удивлённо, он и вправду не знал. — Вот уж не думал, что со мной может такое случиться… — он вспомнил, как всё было, и бледные щёки чуть порозовели от стыда. Тряхнул головой. — Наваждение какое-то!

— Никто не думает! И со всеми случается! — доктор продолжал сердиться. — Знаешь, сколько вас таких у меня на руках перемёрло? Вспомнить страшно! То баба-дура детям весь свой паёк скармливает, а те потом остаются сиротами. То отец-командир о молодых солдатах заботится. То ещё какое-нибудь благородство приключится. Скажи, неужели дела Арингорада так плохи, что уже верховное командование голодает?

— Да… нет… Не совсем… — цергард виновато опустил глаза, он явственно ощущал себя дурой-бабой.

— Тогда в чём дело? — продолжался суровый допрос.

Если бы в таком тоне с Эйнером Рег-атом заговорил кто-то другой, он просто ушёл бы прочь, не снисходя до объяснений. Но перед тем, кому обязан жизнью, гордость демонстрировать не будешь. Пришлось отвечать честно:

— С довольствия вас сняли. Теперь такое правило: двадцать дней — а дальше либо выпускай, либо стреляй, либо содержи за свой счёт… Ну… я думал, мне хватит, обойдусь… Потом закрутился как-то, забыл… — ох, какой неприятный получался разговор!

— Та-ак, — протянул Гвейран. — Всё ясно, — и спросил мрачно. — А не проще ли было выпустить?

Цергард Эйнер усмехнулся в ответ.

— Чтобы вас тут же сцапали господа Верховные соратники? Уверен, они для того это правило и придумали. Им покоя не даёт, кто вы такие и зачем я вас держу. И они, уж поверьте, ведут допросы совсем иными методами. И если узнают правду — в клочки вас раздерут, стараясь извлечь как можно больше выгоды… Короче, не хотелось бы вас огорчать, но сейчас во всей Федерации самое безопасное место для вас — это камера моего ведомства. Вот так! — он прикрыл глаза, почувствовав, что устал от длинной фразы.