Сонька. Продолжение легенды - Виктор Мережко

— А как же! — кивнула та. — У Соньки был атасником.

— Ты сама у Соньки кем была?

— Прислугой.

— Значит, его видела, и не раз?

— Как только с кареты Сонька с дочкой выныривали, так они за ними тенью и шныряли.

Следователь повернулся к вору.

— Что, будем и дальше играть в непонятки?

— Господин следователь, — приложил большие ладони к груди Кабан. — Ни вас, ни эту бабку, ни тем боле Соньку я никогда не видел и видеть не желаю!.. Отпустите меня домой, там женка с детворой жрать хотят!

— Ступай, — махнул Потапов Слону, поднялся, остановился напротив вора. — Подумай и не спеша ответь… Сонька все еще в Питере?

— Господин следователь…

Договорить вор не успел — Потапов ударил его по лицу с такой силой, что голова Кабана резко дернулась назад, а сам он свалился со стула. Следователь принялся бить лежачего сапогами в живот и делал это так умело и сильно, что вор не успевал уворачиваться и только стонал от боли.

Ночь была лунная, безветренная.

Ольга-Слон, довольна пьяная, нетвердо шагала вдоль Карповки, басисто напевая полюбившуюся ей песню:

Боже, царя храни…

Увидела идущих навстречу двух мужиков, привычно протянула руку и заголосила:

— Господа хорошие, не пройдите мимо. Подайте милостыню одинокой, никому не нужной бабке… Сама из погорельцев, что под Великим Новгородом… Дети задохлись, муж спился…

Мужики — это были Улюкай и Артур — приблизились к ней, огляделись.

— Сейчас поможем тебе, сука…

Ольга от испуга шарахнулась, коротко вскрикнула, но воры крепко схватили ее, зажали рот, подняли над чугунными перилами Карповки извивающуюся тушу и бросили в мутную быструю воду.

Вокруг стояла тишина, лишь где-то вдалеке играла тальянка и подсвистывал веселый и хмельной народ.

При лунной и безветренной погоде дома Петербурга кажутся особо темными, пугающими, таинственными, а грохот проносящихся по булыжнику повозок делает город еще более тревожным.

Марк Рокотов сидел в карете недалеко от входа в ресторан «Бродячая собака» и терпеливо ждал появления желанного господина.

И он вскоре появился. Это был пан Тобольский.

Пан привычно толкнул тяжелую деревянную дверь и скрылся в подвальном помещении.

Поэт сунул извозчику деньги и не спеша зашагал к входу в ресторан.

Ресторан этот слыл любимым местом богемы, поэтому здесь было шумно, дымно и суетно.

Швейцар вежливо поклонился поэту, виновато объяснив:

— Просим прощения, сударь, но мест свободных нет.

— Меня ждут, — коротко ответил тот, отдал швейцару шляпу и направился в глубину зала.

По пути его узнавали, он кому-то пожал руку, кого-то просто поприветствовал издали, увидел в самом углу, за пустым двухместным столом, пана Тобольского, двинулся к нему.

— Добрый вечер, — произнес он, любезно поклонившись. — Мест свободных нет, поэтому не позволите ли разделить ваше одиночество?

Пан удивленно посмотрел на него, с иронией заметил:

— Вообще-то я люблю одиночество, и если разделяю его, то исключительно с дамами.

— Тем не менее мне бы хотелось провести какое-то время с вами за одним столом, — не сводя с поляка глаз, густым баритоном попросил поэт. — Позволите?

Тобольский без особого желания кивнул на свободный стул, поэт сел, бросив подошедшему половому:

— Кофе. — Поставил локти на стол, внимательно посмотрел в лицо Тобольскому. — Мы с вами знакомы.

— Да, я вас помню, — ответил тот.

— Я — поэт.

— И это я знаю.

— Вы мне нужны.

— Вы мне нет.

— Вы нужны нашему общему делу.

— У нас с вами не может быть общих дел, — коротко и жестко ответил Тобольский.

Марк откинулся на спинку стула, снова какое-то время внимательно смотрел в бесстрастное лицо поляка.

— Однажды я забрался к вам в карман, вытащил из него гостиничную визитную карту и выкрал в вашем номере бумажник с серьезной суммой.

— Мне и это известно, — кивнул пан Тобольский, наливая себе вина.

— Почему вы не заявили в полицию?

— Зачем?.. От украденного я беднее не стал, а лишний скандал мне совершенно ни к чему. — Пан сделал глоток. — Любопытно, зачем вы все это проделали, тем более впутав в историю прелестную девушку.

— Мне необходимо было обратить на себя ваше внимание.

— Таким образом?

— Да, таким образом. Простое знакомство мне ничего не дало бы. Мне нужен был скандал.

— Но он не получился.

— К сожалению. Тем не менее я сижу с вами за одним столом.

— Без моего приглашения, — засмеялся пан.

Половой принес кофе и удалился. Рокотов сделал глоток, глаза его светились.

— Хорошо, я иду ва-банк.

— Если не боитесь.

— В этой жизни я вообще ничего не боюсь. — Поэт снова отпил кофе. — Я — поэт. Известный, модный поэт. Это мое призвание… Так я думал до недавнего времени. Теперь же все переменилось. Поэзия, искусство, культура — все пустое. Пошлое, ничтожное НИЧТО!.. Тем более в такое время, когда на кону судьба Отечества! Скоро грянет война, скоро падет трон, скоро день станет ночью!.. И это потому, что все сгнило, истлело, развалилось!.. Нет больше страны!.. Нет народа! Нет будущего!.. Поэтому надо силой уничтожить эту систему. Надо бунтом поднять народ! Надо сжечь и пустить все в прах! Надо строить будущее… Да, на крови, на жертвах, на несчастьях! Но это будет новая, другая Россия!.. Это будет то Отечество, которым я буду гордиться и которое проложит путь грядущим поколениям. Поэтому некогда ждать, нельзя терпеть! Надо действовать сегодня, сейчас, немедленно!

Закончив речь, Рокотов продолжал смотреть на Тобольского все теми же пылающими очами.

— Однако, — качнул головой Тобольский, налил вина, выпил. — И что же, вы решили на поэзии поставить крест?

— Да, именно так. Во имя будущего, во имя истории.

— Жаль, — сказал печально поляк. — Жаль, что свой талант вы готовы променять на некую химеру.

— Знаете, — поэт нагнулся к пану, взял его руку, — я выбился из самой простой семьи. Я — смерд!.. Но судьба улыбнулась мне. Я стал знаменит!.. Меня знают, мной восторгаются, в меня влюбляются. Но мне не нужны ни слава, ни деньги, ни женщины! Нет, вру! Деньги нужны. Но не мне! Для дела! Для великого будущего дела!

— Я вам для этого понадобился? — усмехнулся Тобольский.

— Да, именно для этого. Потому что вы, как и я, не состоялись в этой жизни. Вы в своем. Я в своем! Признайтесь, вы счастливы?

Пан убрал руку поэта, рассмеялся.

— Посмотреть со стороны, между нами любовные отношения.

— Господин Тобольский, вникните в мои слова: мы можем быть счастливы только в одном — в будущем нашего Отечества.

Пан закурил, выпустил густое облако дыма, с прищуром посмотрел на поэта.

— Вы входите в какую-нибудь организацию?

— Да. «Террор во имя будущего». Нам катастрофически не хватает средств. Иногда приходится воровать самым недостойным образом.

— Я это почувствовал на себе. — Тобольский снова помолчал под внимательным взглядом поэта, кивнул. — Дайте мне несколько дней, я подумаю.

Рокотов поднялся, склонил голову, скрыв под длинными волосами лицо.

— Благодарю вас, — и двинулся к выходу.

— Минуточку, — остановил его пан.

Тот вернулся к столу, Тобольский с усмешкой поинтересовался:

— У вас действительно роман с мадемуазель Бессмертной?

— Это у нее со мной роман, — ответил поэт. — Мне же она понадобилась исключительно для добывания денег.

— В таком случае просьба. Не ломайте девушке судьбу. У нее должно быть достойное будущее.

— Приму к сведению, — ответил поэт и вдруг нервно спросил: — Можете ответить мне честно?

— Попытаюсь.

— Это правда, что госпожа Бессмертная — дочка Соньки Золотой Ручки?

— Неожиданный вопрос. Зачем вам это?

— Просто так. Праздное любопытство.

Поляк поколебался, затем мягко прикрыл глаза.

— Не верьте глупостям и сами не распространяйте их.

— Благодарю за совет. — Рокотов склонил голову и быстро ушел.

Роскошная белая карета, запряженная четырьмя белыми лошадьми, подкатила к воротам дома князя Брянского. Извозчик в богатой ливрее соскочил с козел и нажал кнопку звонка.

Из калитки показалась полуиспуганная физиономия привратника Семена, извозчик крикнул ему:

— Открывай! Французские барышни прибыли!

Ворота были немедленно отворены, экипаж вкатил во двор, и из кареты вышла сначала Сонька, затем Михелина.

По ступенькам дома нм навстречу не спеша спускалась Анастасия в сопровождении Никанора.

Сонька с улыбкой подошла к девочке, протянула руку в кружевной перчатке.

— Здравствуйте, мадемуазель Анастасия, — сказала она по-французски. — Меня зовут мадам Матильда. Я ваша двоюродная тетя.