Отпечатки - Джозеф Коннолли

Тычок секунду подумал.

— Нет, — признался он.

— Ну, раз нет — так я тебе скажу.

— Слышь, Пол… — весьма устало произнес Бочка. — Мне уже вниз пора, ясно?

— Я скажу тебе, что я сказал. Я сказал: «Хорошо, мистер Яйцо — допустим, ты меня тоже видишь. Тогда вылезай, если считаешь, что достаточно крутой!»

Бочка вздохнул:

— Ох ты ж господи…

Тычок глубоко задумался, а потом ткнул пальцем Полу прямо между глаз.

— Это, — сказал он, — было смешно. Да?

— Слышь, Пол, — вклинился Бочка (Иисусе — когда их так клинит, говорю вам, они могут всю ночь нахуй проболтать). — Все, я валю отсюда. Можете таскаться за мной сколько хотите. Замечательно. Я, блин, не могу вас остановить.

Пол наклонился и хлопнул его по щеке.

— Нет, противный, — ухмыльнулся он, — не можешь. Да, и еще вот что, Бочка, раз уж разговор зашел. Никогда не говори о работе как о своей стряпне, понятно? На работе — да, я с тобой согласен, приятель. Ты особенно хорош, когда тебе есть где развернуться. Уважаю. Я серьезно, сынок. Но черт побери, Бочка, — здесь только мясо и овощи. А? Никакой, как ее там, хирургии, ничё такого, а?

— Нейро… — произнес Тычок. Приятели мельком глянули на него.

— Да, — кивнул Пол. — Именно, старина Тычок. Никакой нейрохирургии. Бочка? В тесноте, да не в обиде, а? Я дело говорю, сам знаешь. Мы должны все делать вместе — да, Тычок? В этом соль.

— О господи… — простонал Бочка. — Начинается…

— Чё, не так? А? — настаивал Пол. — Так. Альфи. А теперь шевелись давай — о чем ты вообще думаешь, Бочка? Если не заработаешь мослами в два раза быстрее, парень, — не успеешь ни фига. Просек?

Так все и шло: Пол гнул свою линию, конечно, блин, гнул (а когда он этого не делал? А, Пол?), все трое нашли дорогу на цокольный этаж — без проблем: забраться в довольно хлипкий древний лифт и — ууух! Вниз до упора, очень просто. Когда Бочка ее увидел, он просто обалдел, чего уж тут скрывать. Настоящая кухня, приятель, — совсем не такая, как я привык. Для начала — чистая, блин. Офигенно огромная — как будто прямиком из крематория. Полно всяких столов (то, что надо), а на задах невероятный холодильник: в нем жрачки хватит на целую армию. К тому же в нем (можно в него просто зайти, но я б вам не советовал) было все на свете. Так что я вытягиваю из него отличное с виду мясо — филе, наверное, чё скажете? Высший сорт, сынок. А потом я начинаю вынюхивать и высматривать, вроде того, — открывать и закрывать этот шкафчик, и этот, и этот — ну, в общем, чтобы понять, как оно тут все, сечете?

— Слышь? — сказал Пол — ну да, он это просто сказал, но, чесслово, больше походило на йодль — в таком-то месте. Небось, потому что потолок кривой и сводчатый, гляньте, да еще плитки под ногами.

— Чего орешь? — отозвался Бочка. — И что ты там нашел? Кончай дурака валять.

Пол сунул руку в большую стеклянную банку — и в таком виде замер, а глаза его становились все больше и оскорбленнее, до предела, так он разобиделся.

— Дурака валять? Дурака валять? Ты что сказать-то хотел — дурака валять? Я дегустирую, ясно? Все лучшие повара так делают, знаешь ли, Бочка. Я думал, ты с этим поспешишь, сынок. У них всегда отменный вкус, да. Это… что это по-твоему, Тычок, ну-ка, засунь в свою ржущую пасть эту штуку.

Пол запихал что-то мягкое и коричневатое в рот Тычку, и тот сосредоточенно задумался, покорно жуя. Пол энергично чавкал еще парочкой.

— Ну — так что это, а, Тычок?

— Слышь, Пол… — сказал Бочка. — Если хочешь помогать, так помогай, блин, хорошо? Закрой банку и помоги мне с кастрюлями, а?

— Да-да — всему свое время, Бочка. Всему свое время. Так что ты думаешь, Тычок?

Тычок продолжал жевать непонятное нечто. Он пребывал в растерянности.

— Не знаю… — сказал он.

— Знаешь, чё я думаю? — спросил Пол, глотая и запихивая в рот еще. — Я думаю, это сушеные персики или вроде того. А, Тычок? Персики, как по-твоему?

Тычок продолжал жевать непонятное нечто. Он пребывал в растерянности.

— Не знаю… — сказал он.

— Больше похоже… — неохотно начал Бочка (лучше я сам оттащу эти чертовы кастрюли. Ясно, какая от них будет помощь, — за каким рожном они вообще приперлись?) — скорее абрикосы, если вкус примерно такой. Наверно, абрикосы, да.

Пол засунул еще одну в рот, закрыл глаза и пощелкал языком (вылитая утка, подумал Бочка).

— Абрикосы, да? — произнес Пол. — Что ж — я въезжаю. Может, и абрикосы. Ты чё скажешь, Тычок? Абрикосы?

Тычок наконец проглотил непонятное нечто. Он пребывал в растерянности.

— Не знаю… — сказал он.

— О-о, господи боже, — загоготал Пол (и я вам говорю — не будь у Бочки полные руки стальных сковородок с крышками да еще, кажется, алюминиевая пароварка, он бы зажал уши ладонями, такой, блин, кошмарный поднялся шум — как будто гогот по стенам заскакал, вернулся и прямо по морде вдарил). — Ты вообще ничего ни о чем не знаешь, а, старина Тычок? Ну ничё, расслабься. Я тебя все равно люблю!

Пол взъерошил Тычку челку, ущипнул его за щеку, и Тычок стоял и заливался краской под тяжестью всего этого.

И Бочка в эту самую секунду был уже готов прекратить это все к чертовой матери. Ну то есть, смотрите сами: по справедливости. Я на это дело подписался, так? Оно на мне. Я должен приготовить три блюда для, ну не знаю — десятка полтора человек (потому что Элис сказала, их будет пятнадцать, но она толком не знала, собираются ли Гитлеры спускаться или нет: клянусь, именно так она и сказала), а время на месте не стоит, так ведь? Ну еще бы, оно вообще ничем таким не занимается. Часы идут и идут, идут и идут: такая у них природа, это каждый знает, тик-так и все такое. Это я к тому, что могу это сделать, понятно? Я знаю, что могу, ясно? Меня это не парит. Но вот пары клоунов, которые ошиваются на кухне и все нахер портят, мне нафиг не надо. Так что пора сказать им, чтобы сматывали удочки… Я просто повернусь и скажу: слышь, Пол — слышь, Тычок… погодите-ка секунду! Погодите… а это еще что такое? О нет! Господи помилуй — глазам не верю! Еще какие-то сволочи в дверь ломятся. Изумительно, блин. Ну, нахуй, все. Лавочка закрывается, сейчас я им устрою. Вот же ж херотень — говорю вам, это непросто. По правде сказать, все непросто, когда вокруг люди. От них безобразие одно.

— Привет, привет, привет! — возбужденно кричала Джуди, подпрыгивая и подскакивая в кухонных дверях — одна рука сзади, шарит по воздуху в слепой попытке сцапать Тедди, который отстает. В другой руке она крепко держала что-то — Бочка решил, что это охрененный букет цветов, вот только никаких цветов на стеблях нету. — Вы, наверное, мистер Бочка, да? — поприветствовала она его, подойдя так близко, что зелень щекотала ему кончик носа. — Так много новых лиц! Меня зовут Джуди, ребята, — а этот бронзовый полубог у меня за спиной — это мой партнер, родная душа, любовник — в общем, Тедди. Все вино в шкафах за вашими спинами сделал Тедди — правда, Тедди? Все сам делает, и оно очень вкусное. А это, мистер Бочка, травы.

— А я-то думал, — сказал Пол, — где ж у вас тут пойло. А где трава, Джуди, душечка? Меня зовут Пол. Это Тычок. Поздоровайся с леди, Тычок. Ах да — а это мистер Бочка, с ним вы уже познакомились.

— Гм?.. — запнулась Джуди, слегка озадаченная. — О нет, нет, нет, нет, нет, вот глупыш! Не трава, а травы! Вот, видишь? Это свежий тимьян, мистер Бочка, — видите? Петрушка с плоскими листьями — а это мята, а это мята курчавая. И базилик.

— Какой Базил, Джуди, душечка? — засмеялся Пол. — Ладно — шучу. Что ж, небось они тебе пригодятся, все эти травы — не правда ли, мило с ее стороны, мистер Бочка?

— О господи, Христа ради, Пол, прекрати, — прорычал Бочка. — Меня зовут Бочка, миссис — гм, Джуди. Просто Бочка. Не надо никакого «мистера», хорошо? Да — и за травы псип. Я люблю свежие травы. С ними совсем другое дело.

— Именно, — выразительно согласилась Джуди. — Я их выращиваю на балконе, знаете ли. Развела настоящие заросли. Там невероятно солнечно — даже зимой. У меня нет слов, как я рада вас всех видеть! Добро пожаловать — добро пожаловать. Как весело нам будет! Правда? Ужасно весело. Тедди, давай, поздоровайся с ребятами. Не прячься…

Тедди шагнул вперед и пробормотал в пол, что он вообще-то уже всем помахал, потому что, ну, Джуди, сами знаете — говорила, и он вроде как не хотел ее перебивать.

— Ладно, — добавил он. — Лиллихлам. А сейчас, Бочка, — быть может, ты не против выпить немного того, что я самонадеянно зову, гм — бургундским. Я делаю несколько сортов — шардоннэ, потом белое послаще и еще то, что в черный день почти сойдет за неплохое ординарное бордо. Попозже пополню тутошние запасы.