Мазепа - Татьяна Таирова-Яковлева

Софья была в растерянности. Казалось, сила была еще на ее стороне, но стрельцы колебались, и послать их походом на Троицу не представлялось возможным. В этих условиях пятидесятитысячная армия казаков, находившаяся в сборе на реке Сож, превращалась в грозное и заманчивое оружие[245]. Софья и Голицын проводят новые встречи с Мазепой, всячески его «обрабатывая». Князь Василий даже пригласил его в свое имение[246]. Хорошо вооруженные, отлично зарекомендовавшие себя во время Крымского похода сердюки и компанейцы Мазепы могли в кратчайший срок совершить марш на Москву и коренным образом изменить расстановку сил. В Москве это понимали оба лагеря.

У Голицына могла возникать и мысль использовать помощь польского короля, своего союзника по Священной лиге, из-за мира с которым он поссорился со многими боярами. Поляки не дремали. Посол польского короля де ла Невилль, переодевшись слугой, пробирался к гетману и заверял его в «покровительстве» Яна Собеского. И здесь опять же позиция Мазепы становилась решающей. Как должна была ненавидеть его вспыльчивая и решительная Софья, слушая сладкие, осторожные речи гетмана, не говорящего ни «да», ни «нет»! Как должен был проклинать себя за свой выбор Голицын! Впрочем, князь Василий оказался не готовым к открытой борьбе, и все бремя непростых решений пало на царевну.

Срочно сменить Мазепу и обратиться за помощью к новому гетману правительство Софьи не решилось. Провоцировать бунт, когда и так все рушилось? К тому же в Украине гетман оставил верных себе людей, а все потенциальные оппозиционеры были с ним здесь, в Москве, и быстро прислать войска они никак не могли.

Софья тянула время. 16 августа в Троицу на переговоры с Петром отправляется Прозоровский. Выбор неудачный, так как боярин был уже душой на стороне Нарышкиных[247]. 19 августа поехали патриарх с двумя царевнами[248]. Но и он уже сделал свой выбор не в пользу Софьи. Еще две недели ждала и надеялась царевна. Уговаривала стрельцов и Мазепу. Все напрасно.

29 августа она решается на отчаянный шаг и сама отправляется в Троицу. Но в дороге ей передают приказ Петра вернуться в Москву. Происходит перелом в настроении стрельцов, и большинство полковников являются в Троицу с предложением своих услуг. Это был конец правительницы. 3 сентября заседание Думы принимает решение выдать Шакловитого. Теперь уже тайным сторонникам Петра не имело смысла оставаться в Москве. 4 сентября уходят немцы во главе с Гордоном. 7 сентября в Троицу привозят Шакловитого, которого сразу же подвергают пытке. В тот же день к Петру приезжают Василий Голицын, Леонтий Неплюев, В. Змеев, Косагов и Украинцев. Но к царю князя Василия не пускают, а зачитывают приговор: лишение чести боярской и ссылка в Каргополь[249]. Та же судьба постигает и Неплюева. Змеев, чьи братья были близкими людьми Натальи Кирилловны, матери Петра, отделался ссылкой в свою деревню. Знаменитый полководец Косагов (прославившийся совместными походами с запорожцами) и думный дьяк Украинцев (известный дипломат) были прощены.

В эти же дни к Троице поехал и Мазепа в сопровождении дьяка Василия Бобыкина[250]. Он не случайно сделал паузу, выжидая, когда завершатся допросы и пытки. Появление Мазепы в Троице должно было стать триумфом его политической игры.

Мало кто в Украине догадывался об истинной, тайной роли Мазепы в происшедших событиях, о его контактах с Нарышкиными. После падения Голицына многие ожидали расправы над Мазепой. Старшины тайно совещались, кого предложить царю. Вероятно, Кочубей уже примерял себе булаву. Но торжествовали они рано. Для приверженцев Петра заслуги гетмана были очевидны. Позиция казацких войск в перевороте оказалась решающей.

На Троицком посаде гетмана встретил великолепный шатер, поставленный для его приема. Гордый и уверенный, в роскошном кунтуше, окруженный своей старшиной, вошел Мазепа к Петру. Казаки несли богатые дары: золотой крест, осыпанный драгоценными камнями, саблю в дорогой оправе, золотой аксамит царице Наталье Кирилловне, а для царицы Евдокии — золотые ожерелья с алмазами. Казалось, он продумал все, был готов к такой встрече, словно все происходило по заранее просчитанному им сценарию. Мазепа понимал, что от этой встречи с новым царем зависело очень многое, гораздо больше, чем его собственная жизнь. И в этом гордом появлении среди торжествующих сторонников Нарышкиных было сознание того, что он олицетворяет собой всю Украину, всю Гетманщину, «войско Запорожское и народ Малороссийский», как говорил сам Мазепа.

Думный дьяк Емельян Украинцев объявил гетману и старшине похвалу за военные походы с Голицыным, подчеркнув таким образом, что немилость их не касалась.

Историки не любят разбираться в сути того, что происходило между Мазепой и Петром в Троице[251]. Между тем это интереснейший эпизод, ключевой для понимания дальнейших событий. Разве можно поверить, что Петр не только пощадил Мазепу, но и осыпал его наградами, просто поддавшись умению гетмана «обольщать»? Общеизвестный, признанный всеми факт, что Мазепа в 1687 году получил булаву из рук Голицына, ненавистного Петру фаворита Софьи, который теперь сам избежал казни только благодаря заступничеству брата — Бориса Голицына, влиятельного человека в партии Нарышкиных. Сам гетман никогда не скрывал роли князя Василия в своей судьбе. Он так и писал Голицыну (возможно, несколько преувеличивая), что все монаршие милости изливаются на него исключительно по ходатайству и влиянию его, князя[252]. Мазепа принимал самое непосредственное участие в изготовлении «царских» портретов Софьи, стоивших Голицыну и Неплюеву состояний, а Шакловитому — головы. Мазепа был непосредственно связан с украинским духовенством, открыто поддержавшим Сильвестра Медведева в его борьбе с патриархом Иоакимом. Только очень серьезная причина могла позволить игнорировать все эти факты.

12 сентября у стен Троице-Сергиева монастыря были казнены Шакловитый и его сообщники[253]. Вслед за этим был схвачен Сильвестр Медведев, лишен церковной неприкосновенности и подвергнут страшным пыткам. Его заставили признаться в ереси, опять пытали и наконец казнили. Ужасная судьба. Но почему она не затронула Мазепу? Ведь старец прямо говорил в расспросе, что свою «Книгу о манне хлеба животного» он послал к гетману, к Ивану Степановичу, к киевским властям для свидетельства, и в ответ в Украине была написана «обличительная книга греческой неправде», то есть в защиту Медведева[254]. Более того, Сильвестр показал, что передал часть своих работ и книг Иннокентию Монастырскому, после чего Мазепе был послан указ их «сыскать». Гетман приказал отдать полученные от Медведева работы, но Иннокентий Монастырский заявил, что у него имеются только книги (а не рукописи), которые и были отосланы в Москву[255]. В январе 1690 года «хлебопоклонная ересь» была осуждена на соборе, который также осудил практически все основные произведения киевской богословской учености. Однако никаких дальнейших «розысков» и репрессий не последовало[256]. Это при общеизвестной мстительности патриарха Иоакима, с которым Мазепа не раз спорил.