Кто-то в моей могиле - Маргарет Миллар

— Ну что ж, пожалуйста. При полуторном раскладе я не очень хочу с тобой спорить.

— Ах, да. Полуторная ставка. Я должен продолжить работу. В два часа у меня выступление в клубе. Там хорошая, очень податливая группа. Я надеюсь пополнить там наш фонд. — Он вытащил из стола связку ключей. — Подожди здесь, пожалуйста. Не могу пригласить тебя в нашу картотечную. Не то чтобы наши истории болезней секретны, но многим хотелось бы в это верить. Хочешь почитать что-нибудь, пока меня не будет?

— Нет, спасибо. Я просто подумаю.

— Есть о чем?

— Хватает.

— Дэйзи Харкер, — заметил Олстон, — очень красивая и, как мне кажется, не слишком счастливая молодая женщина. Весьма неважное сочетание.

— Какое это имеет отношение ко мне?

— Надеюсь, что никакого.

— Оставь свои надежды для фонда, — посоветовал ему Пината. — Мои отношения с миссис Харкер ограничиваются сферой профессиональных интересов. Она наняла меня, чтобы я представил ей информацию об одном из дней ее жизни.

— А Хуанита была частью этого дня?

— Возможно.

«Возможно, что частью этого дня был и Камилла, хотя на это пока ничто не указывает». Когда Дэйзи позвонила ему вчера утром в контору, как они и условливались, и услышала подробности его смерти, она была удивлена, огорчена, заинтересована — вполне естественная реакция, которая смыла последние сомнения в ее искренности. Она сказала, что поинтересовалась у Джима и у матери, знали ли они человека по имени Камилла, и ждет ответа от отца, которому отправила письмо специальной почтой.

Во взгляде Олстона смешались ирония и подозрение:

— Ты что-то не слишком разговорчив сегодня, Стив.

— Мне нравится думать о себе как о сильном, молчаливом человеке.

— В самом деле? Что ж, будь осторожен, в тебе сидит синдром Ланселота. Спасение благородных дам в состоянии расстройства — опасное занятие, особенно если дамы замужем. У Харкера репутация порядочного парня. И умного. Подумай об этом, Стив. Я вернусь через несколько минут.

Пината подумал. Синдром Ланселота, черт бы тебя побрал. Мне совершенно неинтересно спасать многочисленных Дэйзи в состоянии расстройства. Дэйзи — дурацкое имя для взрослой женщины. Могу поспорить, что это идея Филдинга. Миссис Филдинг обязательно выбрала бы что-нибудь более возвышенное и экзотическое: Челеста, Стефания, Гвендолен.

Он поднялся и начал ходить по комнате. Размышления о чужих именах вызвали в нем чувство подавленности. Его собственное имя было заимствовано у приходского священника и детей, играющих в канун Рождества. Особенно за последние три года, после того как Моника увезла Джонни, Пината думал о своих родителях, пытаясь, правда не слишком успешно, следовать совету, который не раз повторяла ему мать-настоятельница: «В этом мире нет места для жалости к себе, Стивенс. Ты сильный человек, ибо в этом мире тебе не на кого опереться. Иногда оказывается просто счастьем жить вот так, ни на кого не опираясь. Подумай о всех тех безумных увлечениях, которые могли бы у тебя появиться, в наши дни вокруг так много соблазнов. Для мальчика главное, чтобы у него был рядом настоящий человек, на которого он мог бы равняться. У тебя есть отец, Стивенс… А твоя мать? Не кто иная, как молодая женщина, ей оказался не по плечу ее крест. Ты не должен осуждать ее за это. Возможно, она была только школьница…»

А Хуанита, мрачно подумал Пината. Впрочем, почему это должно было его беспокоить тридцать лет спустя? Я так и не смог найти ее, не осталось ни единой зацепки. И даже если бы я нашел ее, как насчет него? Вполне возможно, что она даже не знает его имени и знать не хочет.

Вернулся Олстон, в руках у него было несколько карточек, вынутых из картотечного ящика.

— Кое-что есть, Стив. Правда, не знаю, что именно. Второе декабря пятьдесят пятого года — последний день, когда миссис Харкер здесь работала. Она дежурила с часа до половины шестого в детской комнате. Там мы принимаем малышей, пока их родители или родственники проходят осмотр. Лечения в детской мы не проводим, но частью обязанностей миссис Харкер было наблюдение и фиксация всех отклонений в поведении, таких, как чрезмерная тяга к разрушению, повышенная стеснительность. Обо всем этом она должна была сообщать медицинскому персоналу. То, как трехлетний ребенок играет с куклой, очень часто дает нам больше для выяснения проблем той или иной семьи, нежели несколько часов беседы с родителями. Так что ты понимаешь, насколько важна была та работа, которую выполняла миссис Харкер. Она относилась к ней очень серьезно. Я только что просмотрел один из ее отчетов. В нем такие детали, какие большинство наших добровольных помощников либо не заметили бы, либо не записали бы.

— Отчет, который ты просматривал, относится к этому конкретному дню?

— Да.

— Произошло ли что-нибудь необычное или тревожное в этот день?

— У нас каждый день происходит что-нибудь необычное и тревожное, — весело ответил Олстон. — Можешь быть уверен.

— Я имел в виду только то, что относится к миссис Харкер. Были ли у нее конфликты с детьми, например?

— В отчете нет никаких свидетельств. У миссис Харкер мог быть конфликт с кем-то из родителей или нашими сотрудниками, но в отчет это бы не попало. И я очень сомневаюсь, что нечто подобное имело место. Миссис Харкер хорошо ладила со всеми. Если бы мне было необходимо высказать критические замечания в ее адрес, то я бы указал только вот на что — она чрезмерно старалась угодить людям; последнее привело меня к заключению, что она не слишком высокого мнения о собственной персоне. Те, кто постоянно улыбаются, как правило, именно такие.

— Постоянно улыбается? — переспросил Пината. — Готова угодить? Может быть, мы говорим о двух разных женщинах, о двух Дэйзи Харкер?

— Почему? Она что, изменилась?

— У нее нет ни малейшего признака того, что она кому-то хотела бы угодить, можешь мне поверить.

— А вот это уже интересно. Я всегда знал, что это маска. Скорее всего, то, что она перестала ее носить, — хороший знак. Все эти уловки папиных дочек кажутся абсолютно неуместными в поведении взрослых женщин. Возможно, она наконец выросла. Зрелость, — добавил он, — не похожа на конечный пункт назначения, как Лондон или Гонконг, Париж или небеса. Это продолжающийся процесс, который напоминает дорогу. Человек идет по ней всю жизнь. В Соединенных Штатах не существует такого конечного пункта, как город Зрелость. Послушай-ка, а не развить ли мне эту мысль перед слушателями на банкете сегодня вечером?.. Пожалуй, нет. Не думаю, что попытаюсь это сделать. Это не слишком поможет сбору денег. Я уж лучше по-прежнему воспользуюсь своей статистикой. Люди, увы, куда легче попадают под обаяние цифр, чем поддаются идеям.

— Особенно твоим?

— Мои идеи могут быть весьма впечатляющими. — Олстон ухмыльнулся. — Но вернемся к предмету нашего разговора. Признаюсь, мне все более интересно, какая же связь между Хуанитой и миссис Харкер.

— Я не уверен, что подобная связь существует.

— Тогда я думаю, что это чистейшей воды совпадение. — Олстон постучал по вынутым из картотеки карточкам. — Пятница, второе декабря, была последним днем, когда миссис Харкер появилась у нас. Но с этого дня мы ничего не слышали и о Хуаните.

— Что, что?

— Она была записана в пятницу утром на прием к миссис Хаксли. Это один из наших сотрудников службы социальной помощи. Сеанс лечения не планировался, только обсуждение вопроса о денежной помощи и решение проблемы с детьми Хуаниты, которые были переданы из приюта для малолетних под опеку матери Хуаниты, миссис Розарио. Никто из нас не считал последнее решение идеальным. У нее хороший и опрятный дом, она уважаемая женщина, но помешана на религии. Миссис Хаксли собиралась попробовать уговорить Хуаниту передать детей в детский дом на некоторое время.

В любом случае Хуанита позвонила миссис Хаксли в пятницу рано утром и сообщила, что не может прийти, поскольку не слишком хорошо себя чувствует. Это показалось вполне правдоподобным, поскольку ей вот-вот надо было отправляться к акушеру. Миссис Хаксли объяснила ей, что их встреча, касающаяся детей, должна состояться как можно быстрее, и было решено, что они побеседуют в тот же день после обеда. Хуанита вела себя очень послушно, даже дружелюбно. Одно это должно было нас насторожить. Естественно, она так и не появилась. Опасаясь, что ребенок мог появиться на свет несколько раньше, чем ожидалось, на следующий день я позвонил миссис Розарио. Она была в ярости. Хуанита забрала детей и уехала из города. По мнению миссис Розарио, во всем был виноват я.

— Почему ты? — спросил Пината.

— Потому, — Олстон поморщился, — что у меня дурной глаз.

— Я как-то не заметил.

— Если ты полагаешь, что вера в дурной глаз исчезла, позволь мне немедленно тебя поправить. Миссис Розарио, как все старики мексиканцы, уверена, что вся медицина — дьявольская выдумка, причина болезни не в микробах, а в дурном глазе. Если ей сказать, что она верит в чепуху, миссис Розарио откажется; но как бы то ни было, первый ребенок Хуаниты родился на кухне у старой повивальной бабки, а когда Хуаниту прислали к нам в клинику для психиатрического лечения, выяснилось, что иметь дело с матерью ничуть не легче, чем с ее дочерью. Немного докторов уделяли внимание этому феномену, и практически никто из психиатров не касался его в своих исследованиях. Они предпочитают отпихивать от себя этих людей, записывая их сразу же в разряд упрямых, умственно отсталых, извращенных, не понимая, что те действуют в соответствии с собственной культурной моделью поведения. Просто она не изменилась так сильно, как нам хотелось бы. Одного времени на ее преображение недостаточно, нужны усилия, и немалые, их нужно целенаправленно обучать… Впрочем, это моя лекция под номером двадцать семь. Надо сказать, что она не пользуется особым успехом… Надеюсь, ты не стал относить на свой счет замечания по поводу вашей расы.