Святая, смешная, грешная - Виктор Ермаков

– Катюша, привет! – услышала я в трубке бодрый и весёлый голос Олега. – Я Любови уже говорил, что зарезервировал столик в клубе. Сегодня там реально интересная тусня, подтягивайтесь часикам к одиннадцати. Если хотите, могу забрать вас, где скажете. Посидим немного, хорошая музыка, люди интересные, в общем, поверь, я знаю, куда приглашаю, скучно не будет.

Всё это время, пока он почти скороговоркой перечислял все плюсы его предложения, я пыталась вспомнить его лицо… Но как бы я ни напрягала память, ничего не вышло. Видимо, для меня какое-то время в памяти будет всплывать только одно лицо – лицо Кости.

– Привет, Олег, – как можно дружелюбнее ответила я. – Верю, что будет чудесный вечер, но, извини, сегодня никак. Может, как-нибудь в другой раз? Я планирую отпуск в следующем месяце, может, тогда сходим куда-нибудь, хорошо? Всё, пока, хорошего дня! Любови дать? О кей, передаю трубку.

Пока они о чём-то говорили, я вспоминала, как Олег произносил её имя – «я уже говорил Любови» или «дай пожалуйста Любовь» – прикольно. Я улыбнулась, мысленно склоняла её полное имя так, как произносил сейчас его Олег. Для меня моя подруга всегда была и будет просто Любкой, как и я для неё – Катюхой.

– Ну вот! Наконец вижу улыбку на твоём лице, – сказав Олегу «пока», произнесла Любка. – Оживаешь, слава Богу! А то смотреть на тебя одно мучение. Кстати, а почему Олег узнаёт вперёд меня, что ты идёшь в отпуск? – с лёгкой ревностью в голосе спросила Любка. – И когда, куда? Давай выкладывай.

– Да нет, какой отпуск! Сама не пойму, с чего это я брякнула. Наверное, чтобы отвязаться просто.

– А я вот думаю, отпуск для тебя сейчас в самый раз – отдохнёшь, сменишь обстановку и всё такое. Чего в Москве-то торчать? Тем более скоро тополиный пух попрёт, опять с аллергией мучиться будешь.

– Давай рассчитаемся, я что-то домой хочу. Любаня, позвони Юльке, Светке, и правда смотайтесь в клуб. Потом позвонишь, расскажешь, что там и как.

Официантка принесла счёт и сложенную пополам салфетку: «Это вам». Развернув её, я увидела пляшущего человечка, пронзённое стрелой сердце, номер телефона и несколько слов: «Молодые, здоровые, интересные, на «Мерседесе», желают познакомиться», – и подпись: «Вадим, Стас». Я поняла, что художник – один из тех, кто уже полчаса не сводил с нас глаз, нагло таращась, сидя через столик. Передав салфетку Любане, я стала рыться в сумочке, выуживая двести пятьдесят рублей за кофе. Любка положила сто рублей на чай и, повертев в руках послание, вернула его мне со словами: «Я же тебе говорю, брось париться по этому Костику! Посмотри кругом – жизнь бьёт ключом. Не выбрасывай телефон, вдруг»…

– Не «вдруг», – оборвала её я и, сжав салфетку в кулак, оставила её на столе.

– Далеко припарковалась? – перейдя мост, спросила я Любу.

– Да нет, тут буквально пять минут ходьбы, а что?

– Извини, просто хочу до дома пройтись одна, не провожай. Спасибо, что приехала. Мне правда уже легче. Я пойду, ладно? – чмокнув Любку в щёку, произнесла:

– Пока-пока, созвонимся.

– Пока, созвонимся, – произнесла мне Любка вслед. – Телефон только не отключай, хорошо? Я вечером позвоню. Пока– пока, не расстраивайся сильно, всё пройдёт, вот увидишь! И, действительно, подумай об отпуске.

Через минуту я свернула за угол дома и, вновь окунувшись в тополиный запах, остановилась возле старой выцветшей, с потрескавшейся краской скамейки. Постояв минуту, присела на неё и подняла вверх глаза. «Боже мой, как быстро природа берёт своё!»

Ещё утром тополя качали голыми ветвями, будто шептались, как досужие соседки на скамейке, бросая под ноги клейкие раскрытые чешуйки, словно шелуху от семечек; а теперь с веток свисали бордовые серёжки. Так и у людей – ещё вчера ты бегала под этими тополями, а сегодня позади и школа, и институт, и тебе уже скоро тридцатник. «Ах, тополя, эти тополя, ну вот опять сердце пополам. Ах, как давно эти тополя парнишечкой видели меня», – вспомнилась мне вдруг песня Шуфутинского. «Всё, Катя, это опять депрессия, и с ней нужно что-то делать». Я встала, ещё раз взглянула на небо и пошла к своему подъезду.

После второй порции виски глубокая депрессия перешла в лёгкую грусть. Беззвучно и тихо поревев, свернувшись калачиком под пледом, я уснула на диване.

Когда открыла глаза, за окном уже было совсем темно. Уличные фонари с лампами дневного освещения источали свет, как в операционной, помогая и без того бледной Луне заливать мою комнату безжизненным светом. «Чего ты несёшь, что за чушь? Бред! Какой безжизненный свет, какая операционная?» – отчитывала я себя. Взяв в руку телефон, посмотрела время – начало десятого.

Проверяю входящие звонки – два от Любки, один от мамы и несколько от него. Не читая, удаляю Костины смс-ки и набираю маму.

– Привет, мамуль, – начинаю я бодро, – прости, что не ответила сразу. Нагулялись тут с Любаней по набережной, и я немного вздремнула. Как ты, что нового, чем в выходные занималась? – сыплю как можно больше вопросов в надежде, что она обязательно начнёт отвечать на них, а я смогу молча слушать, иначе она наверняка поймёт по моему голосу, что со мной что– то не в порядке.

Рассказав всё, что она считала важным, я молила Бога, чтобы мама не начала расспрашивать, задавать вопросы про наши отношения «с моим новым парнем». Она никогда не видела его, хотя знала, как его зовут, сколько ему лет, чем он занимается, но почему-то в разговоре всегда обходилась без имени – просто «парень». А что я могла ответить ей? Как этот «парень» трахал вчера свою секретаршу в кабинете? Как я второй день в полной депрессии и не знаю, что мне делать и как мне жить дальше? Что я могла ей сказать?

– Ой, мам, прости, тут старший менеджер звонит по второй линии. Завтра выходной, но мы с ней выходим на работу – нужно кое-что к понедельнику подготовить. Знаешь же, что на этой неделе у меня полный аврал? Поэтому – целую, и если не буду отвечать на звонки, не волнуйся и не обижайся. Всё, люблю, целую, до встречи! – нажав отбой, перевела дух. Вроде пронесло, ничего не заметила, не хватало ещё ей моих проблем.

Подошла к окну и задёрнула портьеры, избавив комнату от ужасного бледного света, рождённого фонарями и Луной. Стало темно. «Как в гробу», – мелькнуло в голове. «Всё, Катя, крыша поехала по-полной – то тебе как в операционной, то как в гробу». Нажала кнопку светильника, и комната окрасилась в светло-янтарный свет. «Ну, а этот-то свет, всегда создававший уют и покой по вечерам в комнате, ничего не напоминает тебе? Или сегодня он не мягкий и соломенно-желтоватый, а просто желтушный?»

«Уже не смешно, – вслух произнесла я. – Нужно что-то предпринимать, иначе… Интересно, а у нас есть служба, куда можно позвонить вот в таких случаях? Так, мол, и так», – я сидела на диване и вслух несла эту чушь. «Куда звонить ты собралась? Может, сразу в психушку, а? Там таких умирающих от любви полно, примут и тебя, милая».