День козла - Александр Филиппов

Феноменальную способность к меткой стрельбе открыл в нем в далеком детстве отец. Был он начальником мелкой конторы в маленьком городке и хорошим, известным в округе, охотником. Сына таскал с собой по окрестным полям и лесам лет с пяти, в семь подарил ему первое ружье – одноствольную «тулку» двенадцатого калибра. Наверное, тогда у мальчишки и зародилась привычка поражать цель с первого выстрела. Ибо второго уже не будет. На удивление отцовским друзьям – солидным мужикам, увешанным патронташами, ягдташами для дичи, вооруженным дорогими ружьями штучной работы, он, подросток, вставая на равных с ними «на номер» со своим ружьишком и горстью патронов в кармане затрапезного, «на вырост», пальтишка, нередко оказывался в конце охоты добычливей их, разя беспощадно-метким выстрелом стремительно налетавшего крякаша или поднятого внезапно гончими зайца.

Летом, когда не случалось охоты, он, выпросив у отца или мамы гривенник, шел в тир, покупал пять выстрелов по две копейки за каждый, и на спор гасил из раздолбанных, со сбитыми прицелами «воздушек» горящие свечки. Мишени поражал почти не целясь, обескураживая прочих посетителей, и вызывая уважение одноногого хозяина заведения, непременно премировавшего меткого пацана еще пятью пульками.

Снайперскому искусству его никто никогда не учил. Отец показал, как держать ружье, стрелять, а потом рассказывал ему все больше о повадках дичи, показывал следы и громко восхищался природой.

Будущий киллер, пожалуй, и сам не знал, почему не делает промахов. Он просто брал в руки любое огнестрельное оружие – в том числе и то, которое видел впервые в жизни, прижимал к плечу приклад, смотрел сквозь прорезь прицела, совмещая мушку и мишень, а потом осторожно и плавно давил на спусковой крючок. За секунду до этого он ощущал внутренний холод, который поднимался откуда-то из потаенных глубин живота, накатывал на грудь, леденил, замедляя сердце, останавливал дыхание. А потому и ствол оружия не дергался, не сбивал прицел, замирал, как влитой, и пуля ложилась точно в цель, поражая все то, на что оборотил свой беспощадный взор снайпер,

Он рос довольно слабым, болезненным мальчиком, и ему чаще других перепадали тумаки от сверстников-оторвяг. В такие дни, вернувшись зареванным с улицы, он усаживался у окна своей квартирки, расположенной на третьем этаже старинного дома дореволюционной постройки и выцеливал обидчиков во дворе с помощью воображаемой винтовки, нажимая тонким пальчиком на несуществующий спусковой крючок. «К-х-х!» – и нет больше Вовки, краснощекого пацана по кличке Синьор-Помидор. «Пф-ф!» – и не стало на свете Валерки, задиристого и крикливого, как и его мамаша-дворничиха. «Пам!» – и ему не опасен уже рослый Толик, записавшийся недавно в секцию бокса и отрабатывающий удары на окрестных мальчишках. Винтовка – если б она была тогда у него! – уравнивала всех. Да что там выравнивала – удесятеряла его силы! С ее помощью можно было решить множество проблем, а главное – незаметно и безнаказанно отомстить всем, кто сильнее, ловчее и удачливее его в этой жизни…

Года три-четыре спустя, шестнадцатилетним подростком, ему представился случай либо действительно воспользоваться своими уникальными способностями и победить, либо сглотнуть обиду и жить дальше – тихим, незаметным, незначимым.

Он влюбился. Влюбился так, как влюбляются только в юности – безрассудно, яростно до колик в печени, и… безответно. Одноклассница – первая красавица в их девятом «Б» предпочла ему, плюгавому задохлику, высокого, не по годам развитого физически парня – Сережу Полонского, ко всем прочим достоинствам, еще и отличника, умницу. Естественно, такой соперник не оставлял будущему киллеру ни одного шанса. Кроме одного.

Синим декабрьским вечером Сережа катался на расцвеченном праздничными огнями катке, в толпе мальчишек и девчонок – особенно веселых в предновогодние дни, виртуозно резал коньками лед скользя то задом, то передом, а то и вовсе непостижимо – боком. А потом, на лету, завалился вдруг на спину, замерев и не реагируя на тормошащих его со всех сторон влюбленных подружек. И лишь в машине «скорой помощи», когда врач диагностировал внезапную смерть юноши, присмотревшись внимательнее в его упиротворенно-отсутствущее лицо, она заметила тонкую струйку крови, застывшую у виска, а потом разглядела малюсенькое, не больше горошинки, пулевое отверстие.

В тот же вечер, ставя на место в кладовой, где хранились отцовские охотничьи причиндалы, малокалиберную винтовку, будущий киллер не испытывал ни тревоги, ни раскаяния. Наоборот, все его тело охватил радостный озноб, какой, наверное, бывает у спортсменов после долгожданной победы.

О таинственном убийстве подростка на катке в тех, советских газетах, естественно, ничего не писали, а разговоры ходили всякие. Но, поскольку мотивов, по которым кто-то мог лишить жизни шестнадцатилетнего мальчишку, выявить не удалось, все списали на местную шпану. Она имела обыкновение ошиваться в окрестностях катка с самопалами – «поджигами» в карманах. Кого-то из них даже арестовали, пришив убийство по неосторожности, посадили. А будущий киллер окончательно убедился, что с винтовкой в руках он может поставить кровавую точку в любой, даже самой счастливой судьбе. Причем абсолютно безнаказанно. Было бы оружие подальнобойней…

Не попав в армию по состоянию здоровья, он поступил в медицинское училище, успешно закончил его и отправился в Москву. Работал на «скорой помощи», едва сводил концы с концами, читал детективы, воображая себя на месте героев – то хитроумных сыщиков, то удачливых бандитов, но о ремесле киллера даже не помышлял. Спроса не было. Хотя обид на окружающих, сумевших лучше его устроиться в этой жизни, накопилось достаточно много.

Все изменилось, когда ему перевалило за сорок, в конце восьмидесятых годов. Как-то раз он, фельдшер «скорой», оказал неотложную помощь бизнесмену, пострадавшему в ходе разборки между кооператорами и первыми, только появившейся тогда рэкетирами. Молодой мужчина, старший, судя по всему, среди торговцев цветами в подземном переходе, получил ножевое ранение в бедро. И непременно истек бы кровью, не окажись рядом фельдшер «неотложки».

Выздоровев, кооператор, что не часто случается в медицинской практике, не забыл спасшего ему жизнь фельдшера. И пригласил в ресторан. Где-то после пятой рюмки они, одногодки по возрасту, сблизились настолько, что кооператор пожаловался на совсем задавившего его бизнес предводителя рэкетиров. И заявил в сердцах, что не пожалел бы никаких денег на устранение бандита.

– А винтовки? – как бы между прочим поинтересовался фельдшер.

– К-какой винтовки? – пьяно вскинулся бизнесмен.

– Да любой. Хотя бы мелкокалиберной, марки ТОЗ.

– Б-без проблем! – мотнул головой собеседник.

О, золотая пора зарождавшегося в России капитализма! Наивная, романтичная! – Через два дня, не опасаясь друг друга, встретились вновь. Кооператор вручил фельдшеру замотанную в мешковину пятизарядную мелкашку с горстью патронов, фотографию главаря банды рэкетиров, назвал адрес шашлычной, где оттягивались те после налетов на предпринимателей, и пачку сторублевок – еще тех, с Лениным. А еще через неделю бизнесмен увидел в вечерних теленовостях труп досаждавшего ему бандита.

Кооператор оказался малым сообразительным, щедрым, и, главное – перспективным. В своей стремительной карьере сперва в бизнесе, а затем и в политике он к началу девяностых годов достиг головокружительных высот. Но связи со странным фельдшером, располневшим к тому времени, и походившем на доброго доктора Айболита, не терял, еще несколько раз прибегнув к его услугам. А когда бизнесмен обосновался в таких сферах, куда простым смертным без спецпропусков вход был заказан, то разработал систему связи, благодаря которой киллер мог получить и очередной заказ, и своевременную, по обыкновению щедрую, оплату.»

Фельдшер тоже забурел, забросил малодоходную, к тому же мешавшую главному ремеслу медицину, числился клерком в мелкой торгово-посреднической фирме и наслаждался безбедной жизнью. В процессе работы он пользовался теперь не малокалиберной, а дальнобойными снайперскими винтовками, снабженными оптикой и глушителями: английской «Супермагнум», немецкими «Хеклер-Кох», «Маузер», израильской «Галил», итальянской «Береттой», американскими «Ремингтон», «Грендел» и отечественной СВД.

Стреляя по целям с больших расстояний – в восемьсот, тысячу метров, – он с удивлением понял, что иметь меткий глаз и твердую руку еще недостаточно. На таких дистанциях вступают в силу законы баллистики, и он едва не оплошал, смазав и достав-таки очередного клиента из отличной винтовки за шестьсот метров лишь третьей пулей, что для профессионала, конечно, не допустимо.