Смерть за добрые дела - Анна и Сергей Литвиновы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Домой прискакала Надюшка. Глаза сияют. Доложила:
– Я твои косяки разгребаю.
– Получается?
– Ну, пока говорить рано.
Хотя всем своим видом показывала: готова покочевряжиться, а потом похвастаться.
Но Диму сейчас его «второе дело» интересовало меньше всего.
Он открыл на компьютере «придуманную» фотографию взрослой Милиной. Спросил Надю:
– Видела ее когда-нибудь?
– Вроде нет. А где я могла?..
– Не знаю. Но есть вероятность, что эта женщина имеет отношение к Зевсу. – Вдруг вспомнил, сразу подобрался: – Тот, кажется, говорил, что домработница есть.
– Точно не она, – заверила Надюшка. – По хозяйству у него киргизка.
– А может это быть кто-то из «мастеров»?
Митрофанова прищурилась, подумала. Пробормотала:
– На встречах я с ней точно не сталкивалась.
Но на лице сомнение.
Дима напряженно ждал.
– В доме Анатолия Юрьевича я ее сто процентов не видела, – наконец сказала Надя. – А зовут как?
– Марина Милина. Но фамилия, вероятно, сейчас другая.
– Нет. Ни о чем не говорит, – покачала головой Митрофанова. И вдруг спросила: – А она белоруска?
– Не знаю. Почему спрашиваешь?
– Почему-то увидела ее – и в голову сразу пришло: «кали ласка».
Снова задумалась, а потом вдруг сказала:
– На самой первой встрече у шефа мне места для машины не хватило. Я приехала поздно – весь двор уже заставлен, и у забора тоже. Припарковалась, где было, и чуть-чуть на газон заехала. А из дома тетка выскакивает: «Прыбярице машыну, кали ласка». Лица ее совсем не помню. Но фотку увидела – почему-то сразу всплыло.
– А дом – соседний с Зевсовым?
– Да я не помню! Может, он, может, следующий.
Полуянов оживился. Немедленно открыл в компьютере папку, куда собирал досье на Асташину. Быстро пролистал файлы, нашел фотографию горничной Ангелины. Помощница по хозяйству – в кокетливом белом передничке – подавала своей госпоже кофе (снимок сопровождал интервью Ангелины для журнала «Красивые интерьеры»).
Дима увеличил изображение:
– Не она?
– Нет, – уверенно отозвалась Надя. – Та именно тетка была. За пятьдесят.
И уже куда менее решительно добавила:
– Но лицо вроде похожее. А может, ты меня просто запутал.
Полуянов снова открыл фотографию Милиной и поручил компьютеру ее «состарить» до двадцати пяти лет. Расположил рядом портрет горничной и придуманное изображение.
Далеко не одно лицо. Но женщины, безусловно, похожи.
– Спасибо тебе, Надюшка! – с чувством поблагодарил журналист.
* * *
Ох, до чего Марта ее ненавидела! Всю целиком, от розовых холеных пяточек до заколки с бриллиантом, что сверкала в идеально подстриженных волосах. Этот голосок мерзкий, журчащий, присказку вечную, типа доброжелательную: «Ладно же, милочка?» Марту бесило, как хозяйка ходила. Как она ела. Как никогда не морщила лоб, даже если разговор неприятный.
Мать видела, что Марта бесится, окорачивала:
– Не скалься! Завидуй молча!
Так бы ей тоже, в родную физиономию, и влепила. Мать с детства внушала, что каждый сверчок должен на своей жердочке сидеть. Но Марта не послушалась. В шестнадцать сбежала из дома. Пыталась в модели, в итоге еле выбралась из эскорта. Потом в Хорватию подалась, дальше во Францию, но и там карьера застопорилась на официантке, а в итоге вообще депортировали с просроченной визой.
Пришлось бросаться в ноги родителям – как те и предрекали. Они блудную дочь с удовольствием простили, начали решать ее судьбу по собственному разумению и невеликим возможностям. Сами считали: прекрасно устроились. Российский вид на жительство, дом собственный. Ну, это они так гордо говорили. А по факту – оба прислужники. И прав на флигель, что в глубине хозяйского участка, у них, естественно, никаких. Но Марте расписывали: «У тебя комната отдельная будет! И удобства свои! А воздух, воздух в поселке какой! Хотя до Москвы езды – всего полчаса».
Самое обидное: не наврали. Пореченское и правда будто из фильмов, как элита живет. Широкие улицы, дороги моют с мылом, для собачьих какашек урны. И комната у нее вполне приличная – никакого сравнения с общагой во Франции. Но только владела всем ненавистная Ангелина.
Вот как могло бабе до подобной степени повезти? Ничего ведь из себя не представляет, тоже явилась в Москву из дыры. Но мало что смогла богатея подцепить, так тот еще и умер, и никаких прежних детей или наследственных споров – все имущество ей завещал! Миллионы сумасшедшие. Купила себе должность на телевидении. В перерывах между съемками мотается то в Куршевель, то на Мальдивы. Бесконечно лицо с телом совершенствует. И наряды из прошлогодних коллекций прислуге со снисходительной улыбкой раздает.
Марта вынуждена глядеть восторженно, благодарить, бежать немедленно примерять. А мерзкая хозяйка снисходительно хвалит:
– Тебя очень освежает, носи с удовольствием. Только одна просьба. У меня в спальне под кроватью опять пыль. Убирай в следующий раз тщательнее, ладно же, милочка?
Так бы и вцепилась в выхоленную рожу. Но приходилось улыбаться и униженно кивать:
– Конечно, Ангелина Андреевна, простите. Больше такое не повторится.
* * *
Въезд в Пореченское, как извещал большой щит у входа, осуществлялся «строго по согласованию с хозяевами», поэтому прорываться туда с боем Полуянов не стал, проехал мимо шлагбаума. Сразу за элитным поселком – обычная, без всяких заборов по периметру, деревня. Там, возле детской площадки, и припарковался.
Пешком мимо поста тоже не пошел. Справедливо решил: деньги на охрану жильцы наверняка (как и везде) сдают неохотно, так что в обороне новорусской крепости обязательно найдется брешь.
Отправился, с видом праздного гуляки, вдоль кованого забора и метров через триста обнаружил криво отпиленный стальной прут. Работал, похоже, криворукий: вместо аккуратного среза все изгрызено. Это до какой же степени надо не уметь с болгаркой обращаться? Тропинка к проходу не вела: вероятно, совсем недавно дыру проделали.
Дима, никем вроде бы не замеченный, проник на территорию. Типичный богатейский поселок. Иные особняки вылизаны, щерятся видеокамерами, окна убраны портьерами. Но многие – с опущенными жалюзи, по виду давно не жилые. Несколько недостроев.
Разгар рабочего дня – народу на улицах почти нет. Восточного вида няня катит дорогую коляску. Мужчина в тюбетейке выгуливает двух гончих собак.
Дима пока не знал, как ему построить разговор с Мартой. И чем объяснить визит в поселок, если случайно встретится с Зевсом. Но для начала ему хватит просто внимательно разглядеть горничную. Удостовериться, что та действительно похожа на Марину Милину. А дальше – да он просто спросит напрямую! И если попадет в точку, горничная не сумеет сохранить каменного лица. Хоть взглядом, хоть жестом себя, скорей всего, выдаст. Даже если на словах решит отпираться.
Какая только связь между делом давно минувших дней и убийством Асташиной? Да, горничная по возрасту может быть дочкой той самой Марины. И основания мстить Зевсу, ушедшему в далеком восемьдесят пятом от наказания, у нее теоретически есть. Только при чем здесь телеведущая? Дима никак не мог взять в толк.
Если говорить о возможности убить – у Марты она, несомненно, имелась. Но доказательств против нее, похоже, нет, иначе бы давно задержали.
Или он просто не знает?
В официальных источниках ничего нового по делу об убийстве телеведущей сегодня не появлялось, но следствие может не спешить обнародовать информацию. Надо сначала разведку произвести. Хотя бы минимальную.
Оделся Дима максимально нейтрально. Джинсы, кроссовки, курточка скромная. Можно и за грибника сойти, и за рабочего в поисках вахты.
На центральной улице ворота, укрывающие один из особняков, распахнуты, двое мужчин ковыряются в отпирающем механизме. Полуянов подошел, спросил искательно:
– Мужики, работы нет?
Один из трудяг разогнулся:
– А что можешь?
– Электрика. Сантехника. Плитку положить.
Не наврал – действительно умел. Надька очень гордилась.
– Фархутдиновы вроде ищут, – подключился второй рабочий.
– Не, им садовник нужен. За проживание, – отмахнулся первый.
– Это не подходит. Мне надо семье деньги слать, – разыграл огорчение Дима.
– Да не найдешь ты так ничего, – посочувствовал более дружелюбный трудяга. – Тут, типа, элита. Они из фирм нанимают.
– Слушайте. А это ж тот поселок, где телеведущую грохнули? – изобразил любопытство Полуянов.
– Ага, – кивнул трудящийся. – Ангелинку, которая «Три шага до миллиона» вела. Хочешь, ее дом покажу?
– А че мне ее дом? – хмыкнул Дима. – Раз померла, работы точно не даст.
– Сама не даст. А наследники объявятся – наверняка все перестраивать будут.
– Но пока же не объявились?
– Пока нет. Дом горничная сторожит. Эконом с кухаркой на родину уехали.
– Ладно, мужики. Спасибо. Пойду еще поброжу.
Но больше на пути никаких открытых ворот и ни единого встречного.
Дима
