Мы карелы - Антти Тимонен

А еще уважали Левонена за начитанность, за его знания. Он свободно изъяснялся, писал и читал на русском, финском и шведском языках; кроме того, знал многие карельские говоры. Он знал на память целые главы из библии — как на русском, так и финском. Был он знаком и с законами — и российскими, и финляндскими. Сам он не был рунопевцем, но благодаря книгам знал неплохо финскую и карельскую народную поэзию, знал множество сказок, поговорок, загадок.

Уважали его и за широкие связи. В Финляндии в круг его знакомых входили видные государственные деятели и известные юристы, крупные военные чины и руководители различных карельских обществ. До революции он имел влиятельных знакомых в Петербурге, и кемские и сорокские чиновники почитали за честь быть с ним в дружбе. Он не был стяжателем, его богатство умножалось словно само собой, потому что он держал хороших лошадей и знал, откуда что и куда везти.

Большевики не признавали его авторитет, но и не обижали его.

— Садись к столу, — сказал Левонен добрым голосом.

Королев по-прежнему был настороже.

— Ты скажешь наконец, где ты пропадал?

Кириля поглядел на Королева, потом на Левонена. Какие разные они люди! Один все стращает, а другой — добрый, радушный.

— Я же шел не людскими путями, — ответил Кириля. — Шел потихоньку, крадучись. Да отдыхал часто. Сил у меня мало, и подкрепиться нечем было.

— Ешь, ешь! — угощал хозяин.

И Кириля ел. Он набил полный рот рыбы, впихнул здоровенный кусок корки от рыбника, потом картошки и потом еще рыбы. Рыбник был испечен из чистой ячменной муки.

Прожевав, он продолжал:

— …Встретил я только одного мужика. Кто он был, не знаю. Он сказал мне, что избушки у Тихой ламбы больше нет. Не пустил меня туда.

— Еще кого видел?

— Никого больше. — Кириля хотел перекреститься, но хозяин заметил:

— Когда едят, то не крестятся.

— А я шел людским путем, — сказал Королев. — Мне бояться нечего. Я не преступник.

— Куда же мне теперь? — Кириля посмотрел на хозяина.

— Свет не без добрых людей, — ответил Левонен.

— Я могу работать. Все, что прикажешь, сделаю.

— Какой из тебя работник! — махнул рукой Левонен. — Пропасть мы тебе не дадим. Все, что бог мне дал, то он и для людей дал. Так я считаю. Ложись спать.

Когда Кириля после еды помолился, как положено, хозяин повел его на поветь. Возле стены повети было уложено почти до самой крыши прошлогоднее сено. Левонен вытащил из сена перевязанный веревкой тюк сена. Образовалось отверстие, в которое мог пролезть человек. Кириля пролез в отверстие и оказался в узком пространстве, оставленном между стеной и закрепленным продольными жердями сеном.

— Пока не позову, не вылезай, — услышал Кириля голос хозяина. — Ежели по нужде надо будет, там в полу дыра имеется. Спать будешь — не храпи. Сиди там тихо.

На полу лежала попона. «Я здесь как у Христа за пазухой, — подумал Кириля, завернувшись в попону. — Только бы угодить хозяину…»

Кириля знал, что Левонену угодить нелегко. Старик хитрый. Никогда не скажет, сколько уплатить за соль, за муку или за какой другой товар, зато за работу тоже никогда не платит. Дескать, все должно быть по-божески: ты мне помог, я тебе помогу, а господь нас обоих отблагодарит. Если старику что-то нужно, он никогда не требует, всегда просит по-хорошему. Кириля, вспомнил, как однажды он привез Левонену беличьи шкуры, а у Левонена был какой-то бедный мужик с острова Лоуккалы. Старик позвал мужика и спросил, не может ли тот на недельку отправиться в Беломорье. Мужик растерялся. Как же быть — у него печь в избе разобрана, семья живет в бане, надо бы печь сложить. Может, хозяин пару дней подождет? Левонен участливо согласился, что да, конечно, он все понимает, нет так нет, можно кого-нибудь другого попросить. Мужик ушел, а через час прибежал обратно, попросил старика простить его и обещал тотчас же отправиться в путь. И хорошо, что вовремя одумался. Если бы не поехал, худо ему было бы: к старику больше ни за чем не ходи, а бедному человеку то одно надо, то другое. Да и никто бы ему не стал помогать в беде, чтобы не навлечь на себя немилость Левонена.

Кириля блаженствовал. Он наелся до отвала, лежит под теплой попоной. Вот если бы дома была хоть толика той еды, которую он слопал сейчас за один присест! Может быть, ему удастся послать отсюда что-нибудь и домой. Убаюканный этими мыслями, Кириля заснул.

Сквозь щели в стене пробивались лучи заходящего солнца, когда он проснулся в бодром настроении и хорошо выспавшийся. С улицы доносились детские голоса и позвякивание коровьих колокольчиков. «У людей здесь и коровы еще есть», — удивлялся Кириля. Он опять хотел есть, но пришлось ждать, пока его не позовут. Ждать пришлось долго. Наконец послышались тихие шаги. Кто-то пришел на поветь, постоял… Потом зашуршало сено, открылось заложенное сеном отверстие. Сперва появилась седая голова, потом широкая борода.

— Как спалось? — улыбнулся Левонен. — Хороший сон — подарок божий, а плохо спит тот, кто грех замышляет.

— Королев здесь еще? — спросил, позевывая, Кириля.

— Какой Королев? У нас никакого Королева не было.

— Наверно, приснилось, — поспешил согласиться Кириля.

— Это нехороший сон, — поучительно заметил старик. Кириля кивнул в ответ. Смягчившись, Левонен сказал: — Я тебе кошель с харчами принес. Тебе уходить надо, головушку свою спасать. Ступай с богом прямехонько к сторожке на Тихую ламбу.

— А чего я скажу тому… ну… охотнику?

Понизив голос, Левонен сказал, что он даст Кириле с собой собаку. Кириля должен дойти до смоляной ямы, что будет по дороге к сторожке не доходя до нее с полверсты. Если на дне ямы окажется хворост, надо сразу же отпустить собаку. Собака прибежит сюда. А сам Кириля должен затем пойти к избушке. Если кто остановит, надо сказать, что сбежала собака, не видел ли кто ее. Сказать надо только это. Больше ни слова. О том, что был у ямы и что был у Левонена, тоже никому не надо говорить. Надо рассказать, что, мол, бежал из своей деревни, спасаясь от голода и большевиков. Сказать все, как было. Врать Кириле не надо, это грех будет. Но и язык распускать не следует, ибо длинный язык быстро доводит до греха, за который последует жестокая кара еще до судного дня.

— И долго мне там быть?

— Пока не позову. А еще…

И старик шепотом стал наставлять. Кириля должен время от времени наведываться к яме, присматривать, все ли там по-прежнему, не копали ли в ней. Ежели обнаружит, что яму трогали, надо немедля бежать сюда. К яме надо ходить одному. А если кто-то сообщит Кириле, что собака нашлась, то этому человеку надо будет во всем подчиняться. В избушке Кириля должен держать уши открытыми, дабы слышать, что мужики там меж собой говорят и что у них на уме. Народ-то теперь попортился. Глядишь, кто-то захочет пойти у этих антихристов, большевиков, просить прощения. Ежели такой человек попадется, не миновать погибели ни ему, ни Кириле, ни всему народу. Как только Кириля услышит, что кто-то замышляет такое, пусть немедленно бежит сюда. Все ли Кириля понял? Ведь на бога надейся, а сам не плошай, если хочешь, чтобы голова на плечах сохранилась…

— Я вижу: ты мужик толковый! — похвалил Левонен Кирилю, сказавшему, что ему все ясно.

— А собака не залает?

— Пока на поводке будет, не залает. Только не корми ее, понял? Сам поешь в лесу, а собаке не давай. И запомни: ямы той не касайся. Ни руками, ни языком…

Левонен дал Кириле с собой не того черного пса, который встретил Кирилю лаем у избы, а огромную собаку рыжей масти. Войдя в лес, Кириля первым делом заглянул в кошель. В нем была «весенняя» рыба, ячменные лепешки, вареная картошка. Не выпуская поводка из руки, Кириля сел перекусить. Собака повизгивала, крутила хвостом, но Кириля помнил наказ старика и не дал ей ни крошки.

На рассвете Кириля добрался до скалы, возле которой должна была быть яма. Дно ямы было забросано хворостом, но Кириля заметил, что забросали яму недавно. Под хворостом виднелась свежая земля, и на мху возле ямы тоже местами остались комочки свежей земли. Кириля не стал гадать, что спрятано в яме. Он отпустил собаку, и та помчалась к деревне.

— Стой! — его окликнули по-русски. Из-за дерева вышел человек и спросил уже по-карельски: — Ты кто такой?

— Собака у меня сбежала, не видели ее здесь?

— Значит, собаку ищешь? Ну, проходи, — и человек угрюмо махнул рукой в сторону сторожки.

Перед избушкой сидели с десяток обросших щетиной, оборванных мужиков. На всякий случай Кириля повторил свой пароль.

— Хватит здесь собак. Выбирай любую, — буркнули ему в ответ.

ТРЕВОЖНАЯ ОСЕНЬ

Начало осени 1920 года было безветренным, солнечным, но очень холодным. Уже в конце августа начались ночные заморозки. По утрам картофельные поля были в белом инее, и, глядя на почерневшую, обвисшую ботву, не одна хозяйка, наверно, горько вздыхала и, вернувшись в избу, со слезами на глазах спрашивала у боженьки, за какие грехи он карает их, бедных людей. Потом опять потеплело, убрали урожай. Да что уж там и убирать!